— Прости, папа. Я ужасная эгоистка!

Но в голове пойманной птицей бились слова: «Мой сын, мой мальчик, мой…»

Мысли перекинулись в прошлое. В памяти Бетт была одна потаенная ячейка, где хранилось однажды посеянное и до поры до времени законсервированное зерно сомнения. Оно вдруг пустило корни и начало разрастаться.

— Иди на свое место, — попросила она Йена. — Прости за скандал. Ты прав, это не имеет никакого отношения к Мишель.

Йен вздохнул с облегчением. Заказал кофе и две порции бренди, хотя Бетт была не расположена пить. Расслабившись благодаря алкоголю, он жаждал ей хоть чем-то помочь.

— Девочка моя, тебе нужно влюбиться. Мне было бы легче, если бы я знал, что на свете есть какой-нибудь симпатичный молодой человек, который о тебе заботится.

Бетт подняла голову и посмотрела сквозь него.

— Не беспокойся. Мне никто не нужен. Но когда-нибудь он обязательно подвернется. Всегда кто-нибудь подворачивается, не правда ли?

Откуда ему было знать, что оптимизм дочери был замком, построенным на песке? Он с чувством произнес:

— Хочу, чтобы ты была счастлива, Бетт. Если кто и заслуживает счастья, так это ты.

* * *

В коридоре здания суда было нечем дышать из-за большого скопления людей, которые потели и выдыхали сигаретный дым. Кафельный пол был грязен, а все стулья — заняты. Люди переговаривались, консультировались шепотом. Однако все мигом смолкли, когда пристав выкрикнул имена ответчиков, которые должны были предстать перед судом.

Роб сидел и смотрел в пол. Джесс время от времени вставала и выходила на улицу за глотком свежего воздуха, а Роб ни разу не шелохнулся.

У Майкла Блейка в этот день слушалось дело еще одного клиента — об угоне автомобиля, — так что он разрывался между Робом и этим парнем и его родственниками, нечувствительный к шуму и скученности.

— Здесь всегда так? — спросила его Джесс. Она сразу прониклась к адвокату теплым чувством за то, что он постарался не показать свое удивление, когда увидел ее с Робом. Просто пожал руку и ничего не сказал.

— Без вариантов. В конце концов к этому привыкаешь.

Он открыл потрепанный портфель и нахмурился при виде кипы справок. Они сидели втроем на пластмассовых стульях, соединенных в ряд; их соседями были двое подростков и их тучные мамаши. Одна все время орала на степенного, явно нечувствительного к ее крикам адвоката.

Майкл объяснил Робу:

— Все материалы по твоему делу собраны, можно начать готовиться к защите. Как только назначат дату слушания, мы затребуем у обвинения твое дело и изберем линию поведения: будем ли мы придерживаться той линии, что это был несчастный случай, или предпочтем небрежное вождение.

— Это был несчастный случай, — в который раз повторил Роб, не поднимая глаз.

Майкл Блейк не выдержал и бросил взгляд исподтишка на Джесс. Он снял пиджак и повесил на спинку стула; под мышками образовались потные круги. Накануне Джесс постирала и погладила Робу рубашку и настояла на том, чтобы он надел галстук. Он пожал плечами и уступил, но сейчас она поняла свою ошибку. На фоне других, имевших неряшливый вид, Роб производил впечатление человека, который очень хочет понравиться.

Под испытующим взглядом адвоката Джесс почувствовала себя ненормальной. Место убитой горем матери — в рядах обвинения, а не защиты. Но она была полна решимости защитить Роба.

— Это мог быть только несчастный случай, — тихо проговорила Джесс; Майклу пришлось наклониться, чтобы расслышать ее слова, заглушаемые воплями разгневанной матроны.

— Вы поэтому пришли, миссис Эрроусмит? — осведомился юрист.

— Пришла, потому что Роб попросил меня об этом.

— Понимаю.

— Роберт Эллис! — выкрикнул пристав. Потом сверился со списком и повторил имя Роба.

— Идемте, — сказал Майкл.

После долгого ожидания сама судебная процедура оказалась до смешного короткой. Было оглашено обвинение: причинение смерти вследствие небрежного вождения в нетрезвом состоянии. Роб смотрел в пол, а Джесс — ему в затылок. Обвинитель попросил на подготовку шесть недель. Судьи быстро посовещались. После определения даты следующего слушания Роба отпустили при условии, что он будет ночевать только у себя дома.

Судья грозно уставился на Роба, и у Джесс зашевелились волосы на затылке. Она вдруг почувствовала себя львицей, защищающей своего детеныша.

— Если вы нарушите предписание, мистер Эллис, вы понесете наказание вплоть до заключения под стражу. Вам понятно? Мистер Блейк, вы гарантируете выполнение вашим клиентом решения суда? Благодарю вас.

Их отпустили. Джесс последовала за Робом и Майклом в коридор. Толкотня и шум стали еще сильнее, хотя еще недавно казалось — хуже некуда.

Майкл Блейк выглядел удовлетворенным.

— И никаких побочных обвинений.

— Почему? — спросила Джесс.

— Наверное, за недостаточностью улик. Или по причине отзыва заявления.

Значит, девушка Дэнни и ее подруга то ли сами решили, то ли их уговорили не возбуждать дело о покушении на изнасилование.

Роб впервые за весь день вспомнил Кэт. Интересно, повесила ли она на стенку ту акварель. Он живо представил, как она роется в своих шкатулках и ящичках в поисках портновской булавки и как булавка отлетает, когда девушка, склонив голову набок, отходит на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой. Картина падает изображением вниз на кровать. Кэт чертыхается и вновь принимается за поиски — на сей раз подходящего гвоздя. А потом забивает гвоздь туфелькой.

Мать Дэнни тронула его за локоть. Роб дернулся.

— Может, пойдем отсюда?

На улице им пришлось переждать колонну грузовиков, устремившихся к кольцевой. День был ветреный; ветер кружил над головами обрывки газет и раздувшиеся, как воздушные шары, полиэтиленовые пакеты.

— Насчет условий освобождения на поруки, — начала Джесс. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум уличного движения.

— Миссис Эрроусмит, — перебил ее Майкл Блейк, — вы хотите ему помочь?

Джесс снова почувствовала двусмысленность своего положения. Разумеется, адвокат сразу смекнул, что к чему.

— Ну конечно. Нельзя ли сказать в полиции, что Роб живет в моем доме?

Роб стоял между ними; глаза слезились от колючего ветра. Джесс понимала, что это неловко, но ей важно было четко представлять ситуацию.

— Я бы не советовал.

— Почему?

— Ваше заступничество чрезвычайно ценно. Если уж вы, мать Дэнни, заявите в суде, что не хотите, чтобы еще кто-то пострадал из-за того, что, по вашему убеждению, явилось несчастным случаем, это сыграет положительную роль. Но эффект этого поступка будет сведен на нет, если судьи узнают, что вас связывают… э… особые отношения.

— Что мы любовники.

Это сказал Роб. Столь откровенная констатация факта, без тени смущения или расчета, показалась Джесс почти рыцарским поступком. Хотя — тут же подумалось ей — Робу меньше всего подходит определение «рыцарь». Просто он честен и прям; ему чужда расчетливая галантность. Любовь непостижима и многолика. Это и пугало, и успокаивало. Нечего и пытаться понять ее странности. Роб частично заполнил собой пустоту, образовавшуюся в ее сердце после смерти Дэнни. Вот все, что сейчас можно с уверенностью сказать.

То был момент истины, но уже в следующий миг озарение покинуло Джесс. Однако осталось смутное чувство счастья.

— Неважно, — заявил Роб. — Ты можешь пожить у меня.

Он был бледен и неважно выглядел, но в нем чувствовалось такое же, как у Джесс, упорство. Майклу он сказал:

— Это никого не касается. Мы не обязаны давать кому-то отчет, верно?

— Конечно, — уклончиво произнес адвокат. — Просто судья попросил меня обеспечить выполнение вами условий освобождения на поруки.

Он обменялся с ними обоими рукопожатием.

— Буду держать вас в курсе. — И начал пробираться к парковке.

— Надутая свинья, — процедил Роб.

— Это его работа.

— Прогуляемся? Осточертело в помещении.

Они двинулись вдоль по тротуару, параллельно неослабевающему потоку машин, опустив головы от колючего январского ветра. При виде гигантской неоновой рекламы магазина сниженных цен, изображающей рождественского Деда Мороза на санях, запряженных оленями, с мешком, из которого выглядывали электротовары, Джесс потянуло в тепло и уют. Туда, где нет холода и снега с дождем, — под лазурное небо, раскидистые ветви фигового дерева, которые защитили бы ее от палящих солнечных лучей. Мечта была такой несбыточной, что она чуть не покатилась со смеху.

Она украдкой взглянула на Роба и заметила жесткую складку губ и мертвенную бледность лица, поросшего рыжеватой щетиной.

— Ты в порядке?

Он резко мотнул головой.

— Ненавижу все это. Здание суда. Ожидание. Дух казенного дома. Пробуждает воспоминания.

— Какие?

Он не ответил на вопрос.

— Джесс, меня посадят.

— Нет.

— Максимум на пять лет. Знаю — я заслужил. Из-за меня погиб Дэнни. Но я не хочу в тюрьму. О Господи!

Он зажал рот ладонью. В глазах появился безумный блеск; лицо приобрело зеленоватый оттенок, словно его вот-вот стошнит. Джесс вновь испытала потребность защитить. Роб оказался более ранимым, чем она думала. «Зато мы вместе», — мысленно повторила она его недавние слова.

Она взяла его за руку. Рука была ледяной.

— Перестань, я не допущу, чтобы тебя посадили. (Точно так же она уговаривала маленькую Бетт: «Я не дам тебе упасть в воду».) Идем. Ты мне обо всем расскажешь. Какие воспоминания тебя мучают?

— Суд. Мать подала на отца, чтобы его призвали к порядку. Мне было восемь лет. Судья был как две капли воды похож на этого. И запах… Меня держали в задней комнате — угощали печеньем и задавали вопросы. Я и ненавидел его, и в то же время хотел выгородить. Трезвый он был ничего. Только это редко случалось.

Они свернули с главной улицы на улочку с маленькими магазинчиками — большей частью закрытыми.

— И чем кончилось?

Роб резко остановился и посмотрел на нее в упор.

— Что?

Джесс поняла: он целиком ушел в воспоминания. На углу они обнаружили открытое кафе — с фонарями у входа и красными шторами.

— Давай заглянем. Выпьем чего-нибудь горячего. Хватит мерзнуть.

За одним столиком сидела группа маляров в забрызганных побелкой комбинезонах. За другим — две женщины пенсионного возраста. Можно спокойно поговорить. Она провела Роба к свободному столику и заказала кофе, яичницу и тосты.

— Расскажи мне обо всем.

Выражение лица Роба смягчилось. И слова полились неудержимым потоком — он никак не ожидал.

* * *

Роб лежал в постели. В их квартире было две комнаты: зал и спальня. В спальне находилась кровать родителей и его собственная постель — гамак с матрасом, подвешенный между стеной и изножием кровати. Обтрепавшиеся обои казались мальчику картой с воображаемыми материками. Он рассматривал ее при свете, проникавшем в щель между шторами. А когда становилось темно, вызывал карту в уме и дополнял фантазиями.

В зале часто ссорились — в то время, когда, по мнению родителей, Роб уже спал. Он отчетливо слышал каждое слово; его безмолвные ночные путешествия по волшебной стране проходили под аккомпанемент скандалов.

— Папа немного выпил, — позднее объясняла мать. — Это всегда на него так действует.

— Не хочу, чтобы он пил.

— Я тоже, Робби.

Той ночью все было по-другому. Возвращаясь к ней в памяти, — и у Пурсов, и в приюте, и во многих других местах, — Роб считал эту ночь переломной: с нее-то и начались его злоключения. Лежа в постели, он услышал крик, а затем плач матери.

— Не надо, Томми. Пожалуйста! Только не сейчас!

Шум борьбы. Удар. Громкий хлопок, как будто чем-то тяжелым ударили по чему-то мягкому, что погасило звук. Мальчик не сразу сообразил, что это мягкое — его мать. Новый удар. Последовавшая за ним тишина была хуже всяких воплей.

Роб выскочил из гамака. Ему было холодно и страшно. Но он все-таки выбежал из спальни и лишь на мгновение задержался перед дверью гостиной, оттуда доносился плач. Он распахнул дверь. Мама сидела на диване с коричневой кожаной обивкой, прижимая одну руку к лицу, а другой прикрывая грудь.

Над ней возвышался отец. Его массивные руки с огромными кулачищами казались кузнечными молотами. Он медленно обернулся на звук; на сером лице выделялись глаза, налитые кровью.

— Тебе чего надо, мать твою? Кто тебя звал?

— Томми, только не трогай ребенка. Оставь его в покое.

Мать отняла руку от лица, и Роб увидел распухший, кровоточащий рот. Один глаз побагровел и заплыл.

— Не бей мою маму!