Элизабет Хойт - Влюбиться в дьявола

— Ходить на охоту, — усмехнулся он. — Приносить мясо и еду для членов рода. Я вскоре узнал, что в племени от какого-то мора умерло много народу. Теперь не хватало охотников, чтобы добывать мясо. Особенно это было заметно, суровой зимой. Я ходил на охоту вместе с мужем Гахо, которого мы прозвали Дядькой, и Састаретци.

Беатриса поежилась:

— Должно быть, страшно ходить на охоту с человеком, который хотел вас убить.

— Да, но я всегда держался настороже.

— А вы не пытались сбежать?

Он опустил глаза на сложенные бумаги:

— О побеге я думал непрерывно. Каждую ночь мне связывали руки, а потом привязывали их к вбитому в землю колу. Я все время думал, как бы мне освободиться, но вскоре оставил мысли о побеге. Я понял, что не сумею в одиночку выжить в тех краях, особенно зимой, а зимы там, не в пример английским, продолжительные и суровые. Это дикий, малоосвоенный край. Зимой толщина снега достигает человеческого роста. Кроме того, я находился на территории земель, принадлежащих французам. Надо было пройти сотни миль, чтобы добраться до английских поселений.

Мурашки пробежали по спине Беатрисы.

— От ваших слов веет безнадежностью. А на каких животных вы охотились?

— Да на всех, какие попадались. Олени, еноты, белки, медведи…

— Медведи?! — удивилась она. — Неужели вы их ели? Он рассмеялся:

— Вы не поверите, но жареная медвежатина довольно вкусна.

Тут скрипнула дверь и в спальню вошла Квик с чайным подносом.

— Чай, мисс, а вам, милорд, письмо.

Она подала запечатанный конверт лорду Хоупу.

Налив себе чаю, Беатриса с любопытством смотрела на читавшего Хоупа. Внезапно он скомкал бумагу и бросил ее в огонь.

— Надеюсь, новости не слишком плохие, — бодрым голосом сказала она.

— О да! Вам нечего волноваться. Мне пора. Меня ждут кое-какие дела, а вы пока отдыхайте. — Он встал и направился к выходу.

— Я уже отдыхаю целых четыре дня! — крикнула ему вслед Беатриса.

Обернувшись, он улыбнулся и закрыл за собой двери.

— Я уже устала валяться в постели. Сколько можно? — пожаловалась Беатриса Квик.

— Конечно, мисс. Но лорд Хоуп говорит, что вам нужно еще день-два побыть в постели.

— С каких это пор все в доме стали слушаться его указаний? — возмутилась она.

Но Квик отнюдь не разделяла ее возмущения.

— Все началось с того дня, когда он взял на себя заботу о раненом Генри, мисс. А когда ранили вас, то в отличие от всех нас он точно знал, как надо действовать в подобном положении. — Горничная пожала плечами. — Всем в доме известно, что официально он еще не лорд, но манера держать себя и способность заставить других повиноваться говорит в его пользу.

— Похоже, он уже вошел в роль влиятельного лорда и она ему по вкусу, — пробормотала Беатриса.

Теперь лорд Хоуп не только следил за ходом ее лечения. По обрывкам долетавших до нее разговоров и почте, которую доставляли ему, Беатриса сделала вывод, что в последнее время через его руки проходят отчеты управляющих из всех поместий и владений, принадлежавших семейству Бланшар. Раньше все донесения попадали на стол дяде.

Она не видела дядю Реджи с того самого дня, когда ее после ранения доставили домой. И теперь ее слегка мучила совесть и, хотелось узнать, что делал все это время дядя. Несмотря на все усилия с его стороны, власть постепенно уходила из его рук. Наверное, он очень переживал и мучился, потому что был бессилен, что-либо изменить. Он считал ее предательницей, переметнувшейся на сторону Хоупа. Ах, если бы она могла не занимать чью-либо сторону, а быть вместе с ними обоими! Но, увы, ни Хоуп, ни дядя не соглашались на подобный компромисс.

Беатриса вздохнула. Ей надоело лежать и бездельничать.

— Не могу больше терпеть. Я встаю.

— Но лорд Хоуп… — сразу встревожилась Квик.

— Лорд Хоуп мне не указ, — вспыхнула Беатриса и отбросила в сторону одеяло. — Пусть подадут карету.

Через полчаса она уже ехала по городским улицам, направляясь к дому Джереми Оутса. Она не виделась с ним почти неделю и начала беспокоиться. Лотти посылала ей каждый день записочки и букетик цветов, но от Джереми, столь чуткого и внимательного, она не получила ни одной весточки. Все выглядело очень странно.

К тому времени, когда экипаж подъехал к дому Джереми, небо заволокли черные грозовые тучи, обещавшие хороший ливень. Беатриса выскочила из кареты, взлетела по ступенькам на крыльцо и нетерпеливо постучала. Подняв голову, она с тревогой взглянула на чернеющее небо — хоть бы Патли сегодня поторопился.

Когда, наконец, двери открылись, она попыталась проскользнуть мимо дворецкого, кратко бросив:

— Добрый день, Патли. Я ненадолго.

— Погодите, мисс. — Он тяжело вздохнул.

— В чем дело, Патли? Неужели вы опять станете притворяться, что не знаете меня? — Она дружески улыбнулась ему, но дворецкий выглядел мрачнее тучи. У Беатрисы похолодело на сердце, и улыбка слетела с ее губ.

— Что случилось? — прошептала она.

— Прошу извинить. — Сегодня в голосе Патли действительно была неподдельная грусть.

Внезапно страшная догадка пронеслась в ее голове.

— Нет, только не это. Позвольте мне увидеть его.

— Невозможно, мисс, — печально произнес старый верный дворецкий. — Мистер Оутс умер. Его уже похоронили.

Лошадь принцессы Серенити погибла, а у Лонгсуорда вообще не было лошади, поэтому им ничего больше не оставалось, как идти до логова ведьмы пешком. Они шли весь день. Хотя принцесса была нежной и хрупкой, она ни разу не пожаловалась. На исходе дня они подошли к подножию большой горы, где жила ведьма. В наступившей темноте путь им освещала лишь луна. Они двинулись наверх. В непроницаемом ночном мраке рычали чудовища, жалобно кричали птицы, но Лонгсуорд и принцесса упорно и бесстрашно поднимались наверх. Как только первый луч зари коснулся вершины горы, они вдруг обнаружили, что стоят прямо перед замком ведьмы.

История Лонгсуорда

— Как уехала? Куда? — гневно закричал на дворецкого Хоуп, только что вернувшийся с деловой встречи.

Дворецкий держался достойно, хотя под злобным взглядом Хоупа ему было явно не по себе.

— Мисс Корнинг сказала, что едет навестить мистера Оутса.

— Черт! — Рено обернулся и выскочил на улицу, грум вел его коня на конюшню. — Эй! Возвращайся назад.

Грум удивленно оглянулся, но затем, развернув огромного гнедого мерина, пошел обратно к крыльцу. Рено прямо со ступенек вскочил на спину лошади и сразу пустил ее рысью. Как раз сегодня в спальне Беатрисы он прочитал письмо, извещавшее о смерти Джереми, который умер два дня назад. Ему было неловко, что он читает чужую почту, но он хотел оградить ее от всяких волнений, пока она полностью не поправится. Ему хотелось подготовить ее к неприятному и горькому известию, смягчить удар. А теперь его план разбился вдребезги. От нетерпения он погнал лошадь во весь опор, огибая встречные кареты и стараясь не задавить прохожих.

Через пять минут он повернул на знакомом перекрестке и сразу увидел Беатрису, стоявшую на крыльце дома Оутса. Вид у нее был растерянный и грустный, как у потерявшегося ребенка. Он спрыгнул с мерина, бросил поводья груму, сопровождавшему карету, и медленно поднялся по ступенькам. Сначала упала одна капля, затем другая, третья, а затем полило как из ведра.

Они мгновенно промокли до нитки. Он ласково взял ее за руку:

— Беатриса, поехали домой.

Она смотрела на него ничего не видящими глазами, по ее лицу, словно слезы, сбегали дождевые капли.

— Он умер.

— Я знаю, — пробормотал он.

— Но почему? Как он мог умереть? Я ведь видела его на другой день, он был жив и здоров.

— Поехали домой. — Он осторожно повел ее вниз. — Вы еще не совсем выздоровели.

— Нет! — неожиданно вскрикнула она и, выдернув руку, вырвалась из его объятий. — Нет! Я хочу его видеть. Может быть, они ошибаются. За ним вообще никто не присматривал. Возможно, он лишь… — Она, обезумев от горя, бросилась назад к дверям. — Я хочу его видеть.

Рено легко догнал ее и попытался остановить.

— Вам надо ехать домой.

— Нет! — Она билась в его руках. И вдруг ударила его по лицу, намеренно или случайно — невозможно было понять. — Пустите меня. Мне надо его увидеть.

Рено не стал напрасно тратить время. Подхватив ее на руки, он сбежал по мокрым ступенькам к карете. Перед тем как залезть внутрь, он громко крикнул кучеру:

— Домой!

Грум захлопнул дверцу, и карета рванулась с места. Рено крепко и нежно прижал Беатрису к груди. Глубокие, тяжелые рыдания сотрясали все ее тело. Он прислонился щекой к ее мокрой голове:

— Мне очень жаль.

— Как несправедливо! — всхлипнула она.

— Что поделаешь, это жизнь.

— Он был таким юным.

— Да, обидно, — прошептал он, ласково поглаживая ее по щеке и плечу.

Она плакала навзрыд, словно ребенок. Ее горе было столь откровенным, столь явным и неподдельным, что невольно пробуждало в нем сострадание и жалость. Возможно, он никогда не станет прежним, благовоспитанным джентльменом, приличной партией для такой леди, как она, но, тем не менее, он не собирался уступать ее никому. Желанная, добрая, ласковая, она нужна ему, как никогда. Она была олицетворением домашнего уюта и семейного счастья, он не представлял своего будущего без нее.

Когда карета подъехала к Бланшар-Хаусу, его родовому гнезду, он, взяв опять ее на руки, понес в дом точно так же, как раньше его предки вносили сюда на руках своих будущих жен. Дворецкий, слуги и служанки — все почтительно уступали ему дорогу, а он шел со своей драгоценной ношей на руках.

— Нас сейчас не беспокоить, — строго предупредил он и начал подниматься по лестнице, ведущей в ее спальню. Лучше всего для задуманного подходила главная спальня особняка, в которой спали его отец и все, предыдущие Бланшары, но она была занята Сент-Обеном. Впрочем, это не имело никакого значения. То, что должно было произойти сейчас, касалось их двоих, и никого больше.

Поднявшись наверх, он вошел в ее спальню, где одна из служанок копалась в гардеробе.

— Оставьте нас, — бросил Рено, и служанка тут же удалилась.

Он осторожно поставил Беатрису на ноги, она по-прежнему рыдала, уткнувшись лицом в его плечо.

— Нет! — неожиданно воскликнула она, хотя против чего она возражала, догадаться было трудно. Вряд ли она сейчас понимала, что говорит.

— Ты промокла насквозь, — шепнул он ей на ухо. — Надо снять мокрое платье и обсушиться.

Она молчала, безучастная, целиком подавленная горем. Он принялся развязывать тесемки, ленты и снимать одну часть одежды за другой. Рено раздевал ее машинально, не испытывая страсти. Прежде всего, Беатрису надо было согреть и убедиться в том, что рана не потревожена. Он достал из шкафа чистую сорочку и вытер насухо ее влажное тело. Растертая розовая кожа светилась, словно атласная.

Затем пришел черед мокрых волос. Вынув заколки, Рено принялся за ее густые золотистые волосы, тщательно вытирая каждую прядь. Под конец, намочив край сорочки в воде, он протер ей лицо, опухшие от слез глаза и губы. Сейчас ее никак нельзя было назвать красивой, однако его восставшая плоть явно говорила о другом.

Наконец он откинул покрывало, подхватил ее на руки и положил на кровать. Накрыв Беатрису одеялом, чтобы она быстрее согрелась, он начал раздеваться. Она с откровенным недоумением смотрела на него.

— Что ты делаешь? — еле слышно спросила она.

Внутри у нее все ныло от боли. Каждый вдох давался ей с трудом. Как будто мир, в котором она жила до сих пор, обрушился и придавил ее своими обломками. Джереми умер. Его уже похоронили, а она ничего об этом не знала, пока не увидела Патли. Почему ее не известили раньше? Почему она сама не почувствовала, что ее другу плохо, что он умирает?

Вдруг шорох возле кровати привлек ее внимание, и она увидела Рено. Он опять каким-то образом проник в ее спальню, опять раздел ее. Вопреки ее воле он упорно стремился испортить ее репутацию. А сейчас он раздевался сам, что уже не лезло ни в какие ворота.

— Что ты делаешь? — Она рассматривала его с откровенным любопытством.

— Раздеваюсь, — ответил он, хотя спрашивать и отвечать было глупо, все было и так ясно. Он снял рубашку, и ее взору открылись мускулистые руки, широкие плечи и загорелый торс. Затем пришел черед брюкам и нижнему белью. В другое время Беатриса, может быть, проявила бы больше заинтересованности в происходящем, но сегодня ей было все равно. Или почти все равно.

— А зачем? — Ее голос прозвучал слабо, словно голос ребенка.