Рэйчел Гибсон - Влюблен до безумия

Морщинистое лицо Генри Шоу озарял красноватый свет электрического камина. Теплый весенний ветерок доносил до него ржание его любимцев, аппалузов. Генри вставил в плейер старую кассету, и небольшой сарай, пристроенный к конюшне, наполнили звуки глубокого, чуть хрипловатого голоса Джонни Кэша. Джонни – пока не ударился в религию – был тот еще гуляка, и Генри это нравилось. Мужчина есть мужчина. А потом Джонни обрел Иисуса и Джун, и его карьера полетела ко всем чертям. Жизнь не всегда идет так, как планируешь. Бог, женщины и болезни умеют вмешаться и все испортить. Генри терпеть не мог, когда что-то мешало его планам. Он просто не выносил, когда не мог сам контролировать ситуацию.

Генри плеснул в стакан виски и посмотрел в оконце над верстаком. Уходящее солнце повисло над горой Шоу, названной в честь предка Генри, который когда-то обосновался в плодородной долине внизу. Длинные резкие тени протянулись через всю долину к озеру Лейк-Мэри, названному в честь прапрабабушки Генри, Мэри Шоу.

Что Генри ненавидел еще сильнее, чем Бога, болезни и невозможность контролировать ситуацию, так это чертовых докторов. Вечно они тычут и щупают тебя, пока не найдут, где у тебя что-нибудь не так. При этом ни один из них не сказал ничего такого, что Генри хотел бы услышать. И каждый раз он пытался доказать, что доктора ошибаются, но так и не смог.

Генри обрызнул тряпичную ветошь льняным маслом и сложил ее в большую картонную коробку. Он рассчитывал, что к этому возрасту у него будет целый выводок внуков, а вот не получилось. Он останется последним Шоу. Последним в череде поколений старой, уважаемой семьи. Некому продолжить его род после того, как его не станет… Некому, кроме Ника.

Генри сел в старое кабинетное кресло и поднес ко рту стакан с виски. Он первый готов признать, что был несправедлив к парню. Но вот уже несколько лет Генри пытался помириться с сыном, однако Ник – упрямый, он не прощает. Как был дерзким мальчишкой, которого невозможно полюбить, так им и остался. Прямо как он сам в детстве. Генри не сомневался, что, будь у него больше времени, они с сыном в конце концов нашли бы общий язык. Но времени у него не было, а Ник ничуть не облегчал его задачу. Если уж на то пошло, Ник сумел добиться, что Генри стало чертовски трудно хотя бы просто почувствовать к нему симпатию.

Генри вспомнился день, когда в его дверь постучалась мать Ника, Бенита Аллегрецца, и заявила, что темноволосый малыш у нее на руках – его сын. Тогда Генри перевел взгляд с темных глаз Бениты на большие голубые глаза своей жены Рут, стоявшей рядом с ним.

Он отпирался как мог. Конечно, вполне могло быть, что Бенита говорила правду, но Генри отрицал и саму вероятность этого. Даже если бы он не был женат, он не имел ни малейшего желания заводить ребенка от женщины из басков. На его вкус, они слишком смуглые, слишком непостоянные и слишком религиозные. У Генри должны быть светлокожие, светловолосые дети. Он не хотел, чтоб его детей можно было спутать с мексиканцами. Конечно, баски не мексиканцы, но, по его мнению, они все похожи.

Если бы не Джосу, брат Бениты, о связи Генри с молодой вдовой никто бы и не узнал. Но этот ублюдок, любитель овец, попытался шантажировать Генри и заставить признать Ника своим сыном. Когда явившийся к нему Джосу пригрозил рассказать всему городу, что Генри воспользовался уязвимым состоянием скорбящей вдовушки и обрюхатил ее, Генри решил, что тот блефует. Он пропустил угрозу мимо ушей, но, как оказалось, Джосу не блефовал. Правда, Генри и тогда не признал своего отцовства. Однако к пяти годам Ник стал так походить на Шоу, что Генри больше никто не верил. Даже Рут. Она развелась с ним и забрала половину его состояния.

Но тогда у него было время в запасе – он еще не переступил сорокалетний рубеж. Совсем молодой мужчина.

Генри достал револьвер триста пятьдесят седьмого калибра и вставил в барабан шесть пуль. После Рут он взял в жены Гвен. Она была незамужней матерью девочки, рожденной неизвестно от кого, но Генри все равно на ней женился – по нескольким причинам. Прежде всего Гвен явно не страдала бесплодием, а он подозревал, что с Рут дело обстояло именно так. К тому же она была так красива, что смотреть больно. А кроме того, и она, и ее дочь были несказанно благодарны Генри и очень податливы, так что он мог вылепить из них что хотел. Но в конце концов падчерица принесла ему горькое разочарование, а Гвен не могла дать то единственное, что ему было нужно. За все годы их брака она так и не подарила ему законного наследника.

Генри крутанул барабан и посмотрел на револьвер. Потом дулом подтолкнул коробку с промасленным тряпьем поближе к электрокамину. После его смерти никому не придется подчищать грязь. Из динамиков зазвучала песня, которую он ждал. Джонни пел о том, как падает в огненное кольцо, и Генри увеличил звук до максимума.

Он подумал о своей жизни, о людях, которых оставляет, и его взгляд немного затуманился. Жалко, что он не сможет увидеть выражения их лиц, когда они узнают, что он сделал.

– Смерть приходит в свой черед ко всем людям и приносит неизбежную, разлуку с теми, кого мы любим, – ровно и монотонно читал преподобный Типпет. – Нам будет недоставать Генри Шоу, возлюбленного мужа, отца, выдающегося члена общества. – Преподобный выдержал паузу и обвел взглядом большую группу людей, пришедших для последнего прощания. – Генри было бы приятно увидеть, как много его друзей собралось сегодня.

Генри Шоу достаточно было бы бросить один взгляд на вереницу автомобилей, выстроившихся за воротами кладбища Спасения, и он бы заключил, что это респектабельное собрание скромнее, чем то, чего он достоин. Вплоть до прошлого года, когда Генри проиграл выборы этому прохвосту, демократу Джорджу Танаси, он двадцать четыре года был мэром города Трули, штат Айдахо.

В этом небольшом сообществе Генри был большим человеком. Ему принадлежала половина предприятий, и у него было больше денег, чем у всех остальных жителей города, вместе взятых. Двадцать шесть лет назад, вскоре после того как первая жена с ним развелась, он заменил ее самой красивой женщиной, какую только смог найти. Ему принадлежала лучшая во всем штате пара веймарских легавых, Дьюк и Долорес, и до недавнего времени его дом был самым большим в городе. Но это было до того, как мальчишки Аллегрецца принялись застраивать весь город. А еще у него была падчерица, но о ней он не вспоминал уже несколько лет.

Генри нравилось собственное положение в обществе. Он был доброжелателен и щедр к людям, которые разделяли его взгляды, но если ты не друг Генри, значит, ты его враг. А тот, кто осмеливался бросить ему вызов, обычно потом жалел об этом. Он бывал напыщенным, мог быть настоящим сукиным сыном, и когда его обугленные останки извлекут из пекла, поглотившего его жизнь, обязательно найдутся такие, кто сочтет, что Генри Шоу получил именно то, чего заслуживал.

– Мы предаем земле тело нашего ближнего. Жизнь Генри…

Делейни Шоу, падчерица Генри, слушала монотонный, звучавший как музыкальный фон, голос преподобного Типпета и искоса поглядывала на мать. Гвен Шоу была прекрасна и в скорби, неброский траурный наряд смотрелся на ней очень неплохо, но Делейни это не удивляло – ее мать выглядела хорошо в чем угодно. Так было всегда. Делейни снова перевела взгляд на желтые розы, которыми был усыпан гроб Генри. Яркое июньское солнце искрилось на полированном красном дереве и сияющей латуни. Делейни достала из кармана зеленого костюма, позаимствованного для такого случая у матери, темные очки. Темные стекла в черепаховой оправе защитили ее глаза не только от слепящих солнечных лучей, но и от любопытных взглядов окружающих. Делейни расправила плечи и несколько раз глубоко вздохнула. Она не была дома десять лет. Она давно собиралась вернуться и помириться с Генри, да все как-то откладывала, а теперь оказалось слишком поздно.

Рыжевато-золотистые прядки вьющихся волос доходили Делейни до подбородка, ветерок бросил одну прядь ей в лицо, и она заправила волосы за уши. Делейни думала о том, что зря она так долго не приезжала, нужно было попытаться помириться. Не допускать, чтобы прошло так много лет… но ей почему-то не приходило в голову, что Генри может умереть. Только не Генри. Когда они виделись в последний раз, то наговорили друг другу массу ужасных вещей. Она до сих пор отчетливо помнила ярость Генри.

В отдалении что-то загрохотало. Грохот наводил на мысли о гневе Господнем, и Делейни подняла взгляд к небу, почти ожидая увидеть громы и молнии, – прибытие такого человека, как Генри, несомненно, должно вызвать волнение в раю. Но голубое небо оставалось чистым, гром же все не умолкал, и Делейни посмотрела туда, откуда он доносился, – в направлении чугунных ворот кладбища.

Верхом на стальном чудовище, сияющем черным лаком и хромом, к собранию скорбящих мчался одинокий мотоциклист со взъерошенными ветром волосами. От рева мощного мотора содрогался, казалось, не только воздух, но и земля. Торжественность церемонии погребения была осквернена запахом выхлопных газов.

Мотоциклист в линялых джинсах и белой футболке сбавил скорость, и «харлей» с урчанием затормозил перед серым катафалком. Мотор умолк, и стало слышно, как мотоциклист шаркнул по асфальту каблуком ботинка, опуская опору мотоцикла. Одним плавным движением он встал. На щеках и волевом подбородке темнела трехдневная щетина, привлекая внимание к четко очерченным губам. В ухе мотоциклиста поблескивала золотая серьга-колечко, глаза его были скрыты под широкими зеркальными стеклами очков «Оукли». Наглый мотоциклист показался Делейни смутно знакомым, было что-то узнаваемое в его оливковой коже и темных волосах, но Делейни не могла вспомнить, откуда она его знает.

– О Господи! – ахнула рядом с ней мать. – Просто не верится, что он посмел явиться в таком виде!

Ее изумление и негодование разделили и другие скорбящие; не страдая избытком хороших манер, они стали обмениваться мнениями громким шепотом:

– От него ничего хорошего не жди!

– Он всегда был испорченным до мозга костей.

Джинсы «Ливайс» плотно облегали крепкие бедра мотоциклиста и длинные ноги. Теплый ветерок прижимал футболку к широкой груди, и под тонкой тканью отчетливо просматривались мускулы. Делейни снова подняла взгляд к его лицу.

Он медленно снял очки, сунул их в нагрудный карман футболки, и его серые глаза в упор посмотрели на нее.

У Делейни сердце замерло, кости словно расплавились. Она узнала эти глаза, прожигающие ее взглядом. Они были точной копией ирландских глаз его отца, но ошеломляли куда больше, потому что смотрели с лица, в котором явно чувствовалось баскское происхождение.

Ник Аллегрецца, предмет ее девичьего восхищения и источник ее разочарований. Ник, змей с хорошо подвешенным языком. Он стоял в непринужденной позе, перенеся вес на одну ногу, и словно бы не замечал, какое смятение произвел своим появлением. Хотя, наверное, заметил, просто ему было на это плевать. Делейни не была дома десять лет, но некоторые вещи, по-видимому, не изменились. Ник повзрослел, черты его лица окончательно определились, его по-прежнему нельзя было не заметить.

Преподобный Типпет склонил голову.

– Помолимся за Генри Шоу.

Делейни опустила голову и закрыла глаза. Даже в детстве Ник слишком привлекал к себе внимание. Его старший брат Луи тоже был необузданным, и все же не таким диким, как Ник. Все знали, что братья Аллегрецца – сумасшедшие, импульсивные баски, колючие и скорые на расправу.

Каждую девушку в городе в свое время предупредили, что от этих братьев надо держаться подальше, но многих влекло к «этим баскам», как зов природы неумолимо влечет леммингов к смертельным для них водам океана. А Ник имел еше и репутацию соблазнителя девственниц. Но Делейни он не соблазнил. Вопреки расхожему мнению, она не кувыркалась в постели с Ником Аллегреццей. В отличие от многих она не отдала ему свою невинность.

Во всяком случае, формально.

– Аминь, – дружно повторили за преподобным все собравшиеся.

– Да, аминь, – запоздало пробормотала Делейни. Ей было немного совестно, что она отвлеклась во время молитвы. Она посмотрела поверх очков и прищурилась. Ей было видно, как шевельнулись губы Ника, когда он быстро перекрестился. Как и остальные баски в округе, он, конечно, был католиком. И все же когда этот вопиюще сексуальный мотоциклист с длинными волосами и серьгой в ухе крестится, как священник, это выглядит странно. Потом с таким видом, как будто в его распоряжении целый день, Нйк медленно скользнул взглядом снизу вверх по костюму Делейни и посмотрел ей в лицо. На мгновение в его глазах что-то вспыхнуло, но так же быстро погасло, и он переключил внимание на блондинку в розовом платье на бретельках, которая стояла с ним рядом. Та привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.