— Вы убеждены в этом? — спокойно спросил Генри.

— Встреча ведь готовится главным образом для него; не думаю, чтобы он мог где-нибудь остаться!

— Нет, Фернов сюда не вернется, — решительно заявил Алисон, — после того, что произошло между нами, он не покажется там, где живет моя невеста, — иначе мне придется усомниться в его чувстве чести.

— Ну, я не был свидетелем вашего разговора, — с сомнением сказал Аткинс, — вам лучше знать, на что можно рассчитывать. Но, допустим, Фернов действительно не приедет; можете ли вы ручаться за мисс Форест?

Генри ничего не ответил, но недобро улыбнулся.

— Она, правда, дала вам слово, — продолжал Аткинс, — но если она теперь откажется от него?

— Она не откажется! — уверенно ответил Генри.

— Вы заблуждаетесь, Генри: Джен уже не та, какою была, когда мы приехали в Б. Она молчит по обыкновению, но я знаю, что в ее душе созрело какое-то решение и что она никоим образом не подчинится слепо вашей воле. Будьте осторожны!

Алисон улыбнулся и почти с состраданием взглянул на Аткинса.

— Неужели вы думаете, что я мог бы спокойно уехать на шесть месяцев, если бы не принял заблаговременно ряд предосторожностей? Я вызвал Фернова на дуэль, он отказался под тем предлогом, что его жизнь не принадлежит ему во время войны, но в мирное время он к моим услугам. Он связан словом, а мне, как оскорбленному, полагается первый выстрел. Мисс Форест знает это, ей известно также, что я убью Фернова, если она не согласится на мои требования. Я уже тогда поставил ей это условие, когда она отсрочила день нашей свадьбы, ссылаясь на траур по убитому брату. Я потому так спокойно оставил ее здесь, что знал о действии моих слов. Джен не могла не согласиться на мои требования, так как от этого зависела жизнь Фернова. Страх за его жизнь связывает мисс Форест крепче, чем десять клятв, вместе взятых. Она не станет противиться моему желанию, потому что этой ценой покупает спасение Фернова.

— И вы согласны на таких условиях жениться на ней? — с ужасом воскликнул Аткинс. — Берегитесь, Генри! Джен не принесет себя покорно в жертву; она отомстит вам за потерянное счастье! Вы получите желанный миллион, но ваша жизнь превратится в ад.

Алисон, презрительно улыбнувшись, возразил:

— Не беспокойтесь, мистер Аткинс, за наше будущее семейное благополучие; во всяком случае, я не уступлю своей жене в силе характера. Однако, я думаю, нам давно пора отправиться к мистеру Стефану. Надеюсь, вы не откажетесь сопровождать меня?

— Генри, — умоляющим тоном проговорил Аткинс после некоторого молчания, — что бы ни случилось между вами и Джен, пощадите ее. Она много горя перенесла за это время.

— А она щадила меня? — холодно спросил Алисон. — Гордая мисс Форест отбросила бы меня в сторону, как негодную вещь, если бы случайно жизнь любимого ею человека не находилась в моих руках. Теперь сила на моей стороне, и я воспользуюсь этим.

Аткинс вздохнул и вышел в соседнюю комнату за шляпой и перчатками.

— Да, уж это будет брак! — пробормотал он. — Сохрани нас Бог от таких супругов!

Официальная часть визита близилась к концу. Алисон был любезно принят доктором Стефаном и его женой. Обменявшись несколькими шаблонными фразами с хозяевами дома, Генри терпеливо ждал, пока Аткинс окончит свой рассказ и поведет его к Джен, которая не вышла из своей комнаты, хотя и знала о приходе жениха.

Здесь, в комнате молодой девушки, повторилось то же, что было в гостиной. Вежливые, холодные поклоны, вопросы и ответы относительно путешествия и последнего местопребывания, затем Аткинс ушел, оставив жениха и невесту наедине. Они снова сидели друг напротив друга, как тогда, когда Алисон делал предложение мисс Форест, только теперь Джен была гораздо бледнее. За месяцы разлуки она вполне овладела собою и приняла прежний гордый, независимый вид. Ее голова была высоко поднята, лицо выражало холодную решимость, она спокойно выдержала пронизывающий взгляд Генри. В ее манере не было ничего робкого, покорного. По-видимому, Аткинс был прав — Джен еще собиралась бороться.

«К чему бесполезные попытки? — подумал Алисон, — я все равно не выпушу тебя из рук!»

Джен, вероятно, прочитала мысли своего жениха; по крайней мере, ее лицо омрачилось и губы крепко сжались. Никто не поверил бы, что эти два существа собирались соединить свою судьбу на всю жизнь — так враждебны были их лица; между ними шла борьба не на жизнь, а на смерть. Они не уступали друг другу ни в энергии, ни в силе воли.

— Я пришел, мисс Форест, напомнить вам об обещании, — холодно-вежливо начал Генри, — которое вы мне дали год тому назад и затем повторили на этом самом месте некоторое время спустя. Ваш траур по мистеру Фридриху Форесту, которого и я искренне оплакиваю, оканчивается; поэтому я позволяю себе просить вас назначить день нашей свадьбы. Мистер Аткинс желает точно знать время, чтобы сделать все нужные приготовления, и я также должен своевременно распорядиться относительно нашего путешествия. Мы решили ехать в начале будущего месяца, а назначение дня и часа свадьбы всецело предоставляется вам, разумеется. Я жду ваших приказаний по этому поводу.

Джен тяжело вздохнула. Это вступление не обещало ничего хорошего для нее, но и она решила не сдаваться без борьбы.

— Да, я дала вам слово, мистер Алисон, и готова исполнить его, если у вас хватит смелости требовать этого от меня после всего того, что вам известно.

— Почему же мне не требовать вашей руки, когда вы добровольно обещали ее мне? Неужели я стану обращать внимание на побочные обстоятельства? Они не имеют для меня никакого значения! Мисс Форест — слишком ценное приобретение, чтобы отказаться от нее из-за какого-то романтического увлечения. Я, по крайней мере, не собираюсь этого делать.

— Вы забываете одно, — воскликнула Джен, невольно выдавая свое волнение, — до сих пор вы могли мучить меня безжалостно и пользовались своим правом, но с того момента, как мы повенчаемся, ваша власть надо мной кончится. А знаете ли вы, какой ад может создать жена мужу, если она чувствует к нему не любовь, а ненависть? Если вы принудите меня исполнить данное вам слово, я возненавижу вас.

Эта угроза рассеялась как дым перед спокойствием Генри. Он улыбнулся с пренебрежительной снисходительностью и возразил:

— Я не думаю, чтобы роман, вызванный немецкой сентиментальностью, мог продолжаться на здоровой американской почве; там воздух неподходящий для подобных излишеств. Я убежден, что миссис Алисон будет такой же блестящей представительницей моего дома, какой мисс Форест была в доме своего отца, что она займет видное место в обществе, на которое ей дадут право положение и имя ее мужа, и сумеет с достоинством поддержать честь этого имени. Я никогда не ждал, что наша супружеская жизнь представит собою идиллию влюбленных пастушков, а теперь не вижу причины для трагедии. Если вы собираетесь разыгрывать ее, то это — ваше дело; только предупреждаю вас заранее, что я совершенно нечувствителен к подобным вещам.

Джен вспыхнула от этой насмешки. Она видела, что Генри мстит ей теперь за ее прежнее «не хочу». Аткинс не без основания предостерегал ее против коварства этого человека; он уверял, что Алисон никогда не простит оскорбления, хотя может сделать вид, что даже не заметил его. Теперь он мстил, и Джен знала, что от него нельзя ждать пощады.

Эта уверенность вернула молодой девушке ее обычное самообладание. Она поднялась с места и презрительно сжала губы. Ее попытка оказалась бесполезной, но зато в ее руках было другое, более действенное средство.

— Прежде чем мы снова коснемся вопроса о дне нашей свадьбы, я должна сделать вам одно предложение, — проговорила она.

Алисон встал со стула вслед за Джен и молча поклонился в ответ на ее слова.

— Вы знаете, что после смерти моего брата я, согласно духовному завещанию отца, становлюсь единственной наследницей его состояния.

— Конечно, — ответил Генри, удивленно глядя на невесту, так как не понимал, для чего она это говорит.

— Ну вот, я отдам вам все свое состояние, если вы вернете мне слово!

Генри отступил на несколько шагов. Его лицо страшно побледнело, а взгляд с загадочным выражением впился в лицо молодой девушки.

Джен подошла к письменному столу и вынула из ящика лист бумаги.

— Я составила дарственную запись, из нее вы можете узнать, что я оставляю себе лишь то, что имею в своем распоряжении сейчас. На эту сумму я могу кое-как прожить в Германии, но она совершенно ничтожна в сравнении с тем, что получите вы. Все это будет узаконено, как только вы пожелаете. Конечно, наша сделка останется тайной для всех. Видите, я отдаю вам все, что имею, а взамен прошу лишь свободу.

Джен протянула бумагу Алисону. Он молча взял ее из рук молодой девушки и прочел. Его лицо стало еще бледнее, а пальцы заметно дрожали. Затем он медленно положил бумагу на стол и, скрестив руки на груди, произнес:

— Прежде всего я попрошу вас, мисс Форест, изменить тот тон, который вам угодно было взять в разговоре со мною. Нельзя относиться с таким презрением к человеку, в руках которого находится ваша будущность.

Джен слегка покраснела. Ее голос невольно выдал то, что она чувствовала, делая это «предложение».

— Я не вижу, для чего нам нужно обманывать друг друга, — возразила она. — Вы добивались моего состояния и теперь крепко держите ту руку, которая должна вручить его вам. Я хочу избавить вас от лишнего придатка к этому состоянию, а себя спасти от ненавистного брака. Вы слишком деловой человек для того, чтобы не видеть всех выгод моего предложения, а я достаточно долго жила в Америке и потому знаю, насколько высоко ставят там денежные интересы.

Джен не подозревала, какую опасную игру она затеяла. Она не замечала, как хрипел от бешенства голос Генри.

— Ваше «предложение», мисс Форест, звучит слишком по-немецки, а потому я не могу придавать ему большого значения, — иронически проговорил Генри. — У нас, в Америке, не бросают на ветер миллионов, чтобы избежать брака. Мне кажется, вы, воспитанная в роскоши и богатстве, даже не представляете себе, что значит быть бедной!

— Мой отец был беден, однако отдал все, что имел, во имя свободы, — гордо ответила Джен. — И для меня богатство — ничто в сравнении с тем, что я почувствую, освободившись от связывающего меня слова.

— Неужели? — все с той же уничтожающей иронией спросил Генри. — Вы, вероятно, рассчитываете, что в крайнем случае можно будет прожить и на профессорское жалованье? Позвольте спросить, мистеру Фернову известна ваша романтическая затея? Если нет, то я советую вам не слишком надеяться на его идеализм. Героиня его романа обладала миллионом, и профессорские чувства могут сильно охладеть, когда он вдруг увидит, что у нее ничего не осталось.

Глаза Джен засверкали негодованием. Она забыла всякую осторожность, забыла, как ей пришлось раскаяться в том, что она однажды нанесла оскорбление этому человеку. Ирония Генри вывела ее из равновесия.

— Не судите по себе обо всех людях, мистер Алисон!.. Вальтер Фернов не похож на вас! — гордо ответила она.

Это уже было слишком! Этими словами Джен сорвала покров равнодушия, под которым до сих пор скрывала свои истинные чувства.

— Не похож на меня? — повторил Алисон. — Вы очень откровенны, мисс Джен. Я думаю, что в ваших глазах на земле нет человека, равного мистеру Фернову по уму и благородству души, ему вы, конечно, никогда не решились бы предложить то, что предложили мне. Не трудитесь возражать: я вижу, как одна мысль об этом заставляет вас дрожать от негодования. А мне вы, не колеблясь, предложили позорную сделку! Вы позволили себе обратиться к Алисону как к какому-то ростовщику, который отдает за деньги свою честь и свою совесть. Клянусь Богом, вы дорого поплатитесь за нанесенное мне оскорбление! — с прорвавшейся страстью воскликнул Генри.

Джен отшатнулась и удивленно смотрела на Алисона. Она никак не ожидала такой реакции на свое предложение. Генри схватил со стола бумагу и злобно смял ее.

— Этим жалким кусочком бумаги вы хотели купить себе свободу, а мне выразить презрение, заплатив за нее деньгами. Вы всегда видели во мне лишь коммерсанта; возможно, что расчет отчасти и руководил мною, когда я просил вашей руки, но очень скоро я отбросил в сторону всякие денежные соображения. Я полюбил вас, Джен, полюбил до безумия, и, чем холоднее вы были ко мне, тем пламеннее я любил вас. Все это длилось до тех пор, пока тот голубоглазый немец не встретился на вашем пути. Тогда я возненавидел вас обоих. О моем разговоре с Ферновом вы знаете лишь с моих слов, но вы и не подозреваете о том, что произошло между нами в ту ночь, когда умер ваш брат. Я чуть не сделался убийцей Фернова после того, как он отказался драться со мною на дуэли. Мои денежные расчеты были так велики, что я забыл ради них и честь, и будущность, и даже собственную жизнь. Подумайте, Джен, делается ли что-либо подобное из-за денег? Вы представляете себе, чем вы были для меня и почему я так боюсь потерять вас. Я знаю, что не могу надеяться на счастье, я знаю, что в моем доме меня ожидают адские муки, но никакая сила на свете не в состоянии разлучить меня с вами. Я не откажусь от вас ни за какие миллионы, я отдам все свое состояние до последней копейки, но не верну вам вашего слова.