В конце концов она позабыла о тайных сигналах и сосредоточилась на руках Рубена. Ей вспомнилось, как она фантазировала в дилижансе 6 пальцах художника. Она не так уж сильно Ошиблась. Материалом ему служили игральные карты, а не глина, но его длинные ловкие пальцы были не менее чуткими, чем у настоящего скульптора. Интересно, обрабатывает ли он кончики пальцев наждачной бумагой? Некоторые из шулеров так и поступали. Натирали их до крови. Однако интересы Рубена Джонса не ограничивались одними лишь игральными картами, так что вряд ли он истязал себя, наждаком. Он был прирожденным мошенником. Настоящим мастером в искусстве иллюзии.

В этот вечер он опять оделся в черное: даже рубашка и щегольский галстук ленточкой, повязанный вокруг накрахмаленного белого воротничка, были черными. Если он выбрал такой костюм, чтобы сойти за записного картежника, ему это удалось. Только лицо выдавало его: слишком тонкое, слишком умное, оно никак не походило на хитрые, жестокие, расчетливые лица профессиональных игроков, с которыми Грейс приходилось сталкиваться в годы юности во время ее странствий вместе с Генри. Слишком много фантазии светилось в глубоких глазах Рубена, оттененных густыми черными ресницами, слишком много благородства ощущалось в его чертах. Кого бы он ни изображал – слепого испанского аристократа, предприимчивого продавца крыш, директора заочных образовательных курсов, ловкого игрока в «блэк джек» – любая роль была ему по плечу, и в любой он мог блеснуть. Грейс твердо решила, что ему нельзя доверять ни на полмизинца.

Всего за четверть часа он вернул Элис незаконно полученный от нее аванс, а еще за три четверти утроил свой выигрыш. Грейс знала, что – подкати ей такая колея – даже упряжка мулов не смогла бы оттащить ее от игорного стола, но одним из бесчисленных достоинств Рубена оказалось его умение вовремя остановиться. Он сгреб свою добычу в шляпу, звонко чмокнул Элис в губы, встал и направился к бару, чтобы обналичить фишки. Все это произошло так быстро, что Грейс даже опомниться не успела и не сразу последовала за ним.

– Развлекайся, милочка, – добродушно подмигнула Элис ей на прощание.

Грейс уселась рядом с Рубеном на краешек высокого табурета у длинной стойки красного дерева и оперлась носками туфелек на медную перекладину, изо всех сил стараясь не поддаваться притяжению его обаятельной улыбки. Она опять оказалась в центре его внимания, опять стала партнершей в пьесе, которую он разыгрывал в уме, огни рампы, так сказать, вновь были нацелены на нее. «Не будь дурой, – твердила она себе, – для него это всего лишь работа». Дело свое он знал и делал его блистательно, этого у него не отнять.

И опять ей вспомнился Генри. Он точно так же умел заставить людей поверить, будто они являются единственным на свете предметом его внимания; Грейс всегда следила за ним с веселым любопытством и безо всякого раздражения, когда он прибегал к этой уловке. Но вот Рубен – другое дело. Он не имел права практиковать на ней свои профессиональные чары. Поэтому Грейс встретила его заразительную улыбку холодным взглядом, а когда бармен принес ему кружку пива за счет заведения, чтобы отметить выигрыш, она демонстративно заказала бокал лимонада.

Однако ей очень скоро надоело изображать из себя снежную королеву: она живо оттаяла, когда он показал ей свой выигрыш и предложил разделить его пополам.

– А теперь что? – спросила Грейс, раскрыв веером четыре новенькие хрустящие банкноты по пятьдесят долларов и аккуратно ровняя их по краям.

Рубен жестом подозвал девицу, торговавшую на другом конце стойки сигарами и папиросами.

– Моя любимая игра – покер, Грейс. – ответил он. – Хочу сыграть по-крупному.

– Здесь?

Рубен отрицательно покачал головой.

– Я возьму полдюжины, – обратился он к продавщице, указывая на открытую коробку тонких манильских сигар.

При этом он заставил ее вспыхнуть, одарив цветистым комплиментом, ослепил своей неотразимой улыбкой и наградил на прощание непомерными чаевыми. Грейс хмыкнула, уткнувшись в бокал с лимонадом.

– Увидела что-то смешное?

– Тебя, Джонс.

Рубен даже не спросил, в чем дело; его виноватая улыбочка лучше всяких слов объяснила ей, что он все прекрасно понимает. Он раскурил сигару и зажал ее в зубах, щурясь от дыма. Вид у него был как у пирата, совершившего успешный набег.

– Хочешь? – неожиданно спросил он, словно вспомнив о хороших манерах.

– Сигару? Нет уж, спасибо.

– Ты не куришь? Жаль. Был у меня как-то раз напарник по левой игре, он мне сигналил. Так вот, он курил этакие жуткие дешевые горлодерки и пускал два колечка, если у лоха была пара, – с этими словами сам Рубен пустил для примера два идеально круглых колечка дыма, – три, если тройка, – и он выпустил три, – четыре, если каре[15]. А если выпадал флеш[16] , он начинал дымить, как паровоз.

Грейс совершила ошибку, глотнув лимонаду в тот самый момент, как Рубен начал демонстрировать условный дымовой сигнал для флеша. Из-за взрыва безудержного смеха часть лимонада попала не в то горло, остальной выплеснулся у нее изо рта мелкими брызгами прямо на рубашку Рубена. Он рассмеялся и принялся хлопать ее по спине между лопаток.

Когда приступ кашля прошел и Грейс вытерла выступившие на глазах слезы, она вновь вернулась к насущному вопросу:

– Почему ты не хочешь играть здесь? Ты же говорил, что тут ведут честную игру!

Грейс окинула взглядом громадный зал, гудящий возбужденными мужскими голосами и звоном монет. Рубен наблюдал за ней в висевшем над стойкой длинном зеркале.

– Возможно, слишком честную.

Она задумчиво уставилась на него, словно пытаясь решить что-то для себя. Он ответил открытым, слегка озадаченным взглядом. Оба опирались локтями о стойку бара. Грейс придвинулась ближе, Рубен последовал ее примеру.

– Джонс, – начала она.

– Здесь! – браво отозвался Рубен.

– Хорошие у тебя руки. Он взглянул на свою левую руку, пошевелил пальцами.

– Рад слышать.

– А как насчет куража?

Его выразительное лицо насторожилось, в глубине прекрасных карих глаз промелькнула какая-то дерзкая искорка.

– А почему ты спрашиваешь?

– Да просто вспомнился один случай. Как-то раз я видела любопытную парную игру. Ты часом не умеешь играть в семикарточный стад[17]?

От его ленивой усмешки по телу разлилось непонятное тепло.

– Тебе повезло, милая. Лучше меня тебе никого Ж сыскать. Можешь даже не стараться. – От скромности ты не умрешь. Но для этой игры нужна не только сноровка. Нужно еще кое-что. Например, крапленая колода.

Его усмешка стала поистине сатанинской. Откинув полу сюртука, Рубен сунул руку в задний карман брюк и вытащил колоду карт с самой обычной на вид рубашкой в синюю крапинку.

– Подбритые тузы, – Прошептал Рубен, наклонившись к самому уху Грейс, словно признавался ей в любви. – На одну тридцать вторую дюйма. Попробуй их найти, Грейс. Если сумеешь, я отдам тебе все, что у меня есть.

Она нервно рассмеялась.

– Нет уж, спасибо, поверю тебе на слово. Ей хотелось отодвинуться, его близость смущала ее, но надо было объяснить ему подробности «парной игры», а на это требовалось время и сосредоточенное внимание, так как правила были довольно сложны.

Закончив наконец свой рассказ, Грейс увидела на лице у Рубена благоговейное восхищение и залилась румянцем, чего с ней обычно никогда не случалось.

– Грейс, – вздохнул он и покачал головой, словно не веря своим ушам. – Грейс, Грейс, Грейс…

Не успела она опомниться, как он обнял ее и поцеловал в губы. Поцелуй вышел коротким, но его вполне хватило, чтобы заставить Грейс признаться самой себе, что именно этого она ждала с самого первого вечера, когда они стояли у дверей гостиничного номера и он морочил ей голову, разливаясь соловьем насчет ее «тонкого букета».

Губы у него были твердые, но теплые, одновременно властные и нежные. Это было простое, дружеское, мимолетное прикосновение – она даже глаз не успела закрыть! – но, когда Рубен отодвинулся, Грейс пришлось усилием воли остановить себя, чтобы не потянуться за ним следом, – так сильно ей хотелось продлить волшебное ощущение.

Плутовской огонек в его глазах вызвал у нее улыбку. – Милая, – прошептал Рубен, все еще держа ее за талию, – мы с тобой созданы друг для друга.

Она не ответила, лишь скептически подняла бровь, но в голове у нее промелькнула тревожная мысль о том, что он, может быть, и прав.

* * *

Ни крупье, ни вышибал, ни подсадных уток, подбивающих клиентов на высокие ставки, – словом, салун при отеле «Эвергрин» идеально отвечал их требованиям. Они нашли его с третьей попытки: чтобы осуществить свой план, им нужно было тихое, пристойное заведение с обычным, не слишком густым наваром, и – самое главное! – где никто не знал бы Рубена в лицо. Если здесь и работали профессионалы, в такой ранний час они не показывались. По крайней мере Рубен не заметил ни одного. Ничего удивительного: игра по-крупному обычно начиналась много позже, зато продолжалась иногда сутками напролет.

– Вам не нужен пятый партнер, господа? – осведомился он, обращаясь к четверке игроков, занимавшей стол в дальнем конце зала.

Судя по виду, это были не азартные транжиры, часто не знающие, чем расплатиться по окончании игры, а вполне состоятельные деловые люди, возможно, заезжие коммивояжеры. Они лениво перебрасывались в покер и, похоже, скучали. Что ж, он был готов внести в их жизнь некоторое разнообразие.

Рубен подтянул себе пустой стул, сел спиной к стене на случай появления любителей заглядывать в чужие карты и дружески улыбнулся каждому из сидящих за столом. Грейс заставила его снять галстук, жилет, воротничок и золотые часы. В таком костюме, по ее словам, у него был слишком грозный вид. «Злой и страшный серый волк в стаде кротких овечек», – заявила она. – Во что играем? В покер?

Они закивали. Очевидно, Рубен сумел внушить им доверие, так как уже через минуту, как он и ожидал, один из игроков предложил перейти на покер.

Правила игры в салуне «Эвергрин» были просты. Ни крупье, ни нанятых заведением игроков, ни наблюдателей, следящих за порядком, просто дружеская игра на интерес среди джентльменов, покупавших фишки у кассира, сидевшего за окошечком. Помимо фишек, салун поставлял свежие колоды карт, поэтому напитки и сигары стоили немного дороже, чем в обычном казино. Согласно правилам, ставки были ограничены, но сами правила постоянно менялись. К тому времени, как Рубен сел за стол, начальная ставка составляла всего десять долларов и столько же можно было ставить на повышение.

Своим новым партнерам он представился как мистер Обман. Ему нравилось использовать это имя, означавшее на русском языке жульничество и ложь. Высокий тощий господин с лысой головой слева от него носил фамилию Бэрджесс, рядом сидел Шарки – угрюмый тип с лошадиной челюстью и толстой дешевой сигарой в зубах. Следом шел упитанный весельчак Уайетт в старомодном сюртуке в стиле принца Альберта[18] и полосатых брюках, а четвертым был некто Расти – глуповатый рыжеволосый малый, всех раздражавший своим поминутным покашливанием.

Бэрджесс и Уайетт были приятелями; они вместе работали в компании по производству фотооборудования. Расти знал обоих, потому что кузина его жены вышла замуж за брата Уайетта, или что-то в этом роде, – Рубен не стал вслушиваться, предпочитая не вникать в детали их родственных отношений. «Темной лошадкой» оказался Шарки: как и Рубен, он сам предложил себя в партнеры. Никто его не знал, никто не мог за него поручиться. По его собственным словам, он остановился в отеле, и действительно, местный бармен отпускал ему выпивку в кредит Рубен решил, что это можно считать своего рода гарантией.

Ему пришлось пережить неприятный момент, когда какой-то приятель Расти подошел к столу, чтобы поболтать и стрельнуть папироску. Если бы он, не дай Бог, тоже навязался в партнеры, все их с Грейс совместные усилия пошли бы насмарку и поиски пришлось бы начинать сначала. Но удача не изменила Рубену: у незваного гостя нашлись знакомые за соседним столом, они его окликнули, и он направился к ним, подмигнув на прощание и пустив клуб папиросного дыма.

В следующую минуту в салуне появилась Грейс. Рубен сидел, уткнувшись носом в свои карты, и старательно делал вид, будто ничего вокруг не замечает. Зато ее сразу же заметили все остальные. Разговоры стихли, игральные кости и карты так и остались лежать на столах, брошенные и позабытые. Наконец Расти не выдержал и пнул Рубена ногой под столом, чтобы привлечь его внимание.

– Вы только посмотрите! – прошептал он.

– Ням-ням-ням, – прогнусавил Уайетт, словно рот у него был набит сладостями.

Бэрджесс принялся обмахиваться картами, как веером. Шарки отпустил какую-то сальную шутку, настолько грязную, что Рубена передернуло от отвращения. Неприязнь к Шарки, которую он ощутил с первого взгляда, возросла многократно, чему сам Рубен был несказанно рад. Когда стрижешь барана, нет ничего лучше, чем здоровая злость, замешанная на каких-то личных мотивах. Если все пойдет, как задумано, Шарки и будет бараном номер один. С самой короткой стрижкой.