Дэвид Лоуренс - Влюбленные женщины

— Поверь, не могу, — раздался из темноты огорченный голос Гудрун.

— С тобой все в порядке? — крикнул Беркин.

— Отлично! Спокойной ночи! — крикнула в ответ Гудрун.

— Спокойной ночи! — ответили хором они.

— Приходи когда захочешь — всегда рады! — прибавил Беркин.

— Большое спасибо! — крикнула Гудрун. Беркина привело в замешательство одиночество, которое он уловил в необычно резком для нее, звенящем голосе. Она свернула к воротам коттеджа, и тогда они отъехали. Гудрун сразу остановилась и смотрела им вслед, пока автомобиль не растворился вдали. И все время, что она шла по дорожке к своему новому жилищу, необъяснимая тяжесть давила на сердце.

В гостиной стояли высокие напольные часы, к циферблату была прикреплена круглая румяная озорная мордашка с раскосыми глазами — когда часы тикали, мордашка моталась по циферблату — туда-сюда — и умилительно подмигивала при этом. Нелепая гладкая румяная физиономия постоянно подмигивала Гудрун. Та немного постояла, глядя на часы, но тут на нее вдруг накатило безумное отвращение, и она глухо рассмеялась. А мордашка все раскачивалась, подмигивая ей то с правой, то с левой стороны, то с правой, то с левой. Боже, как она несчастна! В разгар самого восхитительного романа в ее жизни Гудрун была несчастна! Она посмотрела на стол. Крыжовенный джем и такой же крыжовенный домашний пирог, в который кладут слишком много соды! Крыжовенный джем, однако, хорош и не так уж часто перепадает.

Весь вечер она боролась с желанием поехать к Урсуле и Беркину. Но ей удалось одержать над собой победу. Зато она отправилась туда на следующий день и была рада застать Урсулу одну. Прелестная, интимная обстановка. Они болтали с удовольствием и не могли наговориться. «Разве ты здесь не ужасно счастлива?» — спросила сестру Гудрун, ловя в зеркале отражение своих ярко горящих глаз. Она всегда завидовала, испытывая при этом некоторое чувство обиды, Урсуле и Беркину, умевшим создать вокруг себя удивительно положительную атмосферу.

— Эта комната по-настоящему прекрасна! — произнесла она вслух. — Взять хоть эти плетеные циновки — какой прелестный прохладный цвет!

Он казался ей великолепным.

— Урсула, — в голосе Гудрун звучал вопрос и наигранное равнодушие, — знаешь ли ты, что Джеральд Крич предложил нам всем уехать куда-нибудь вместе на Рождество?

— Да, он говорил об этом с Рупертом.

Гудрун густо покраснела. Слегка ошарашенная, не зная, что сказать, она какое-то время молчала.

— А тебе не кажется, что с его стороны это поразительная самоуверенность?

Урсула рассмеялась.

— Мне нравится в нем эта черта, — сказала она.

Гудрун промолчала. Было очевидно, что хотя ее почти оскорбило сделанное Джеральдом за ее спиной предложение Беркину, сама идея ее привлекала.

— Джеральд очень простодушный, и это очаровательно, — сказала Урсула, — хотя может показаться и дерзким! Но я нахожу его очень милым.

Гудрун заговорила не сразу. Она еще не успела побороть оскорбление, нанесенное ей как свободной личности.

— А что ответил Руперт — ты знаешь? — поинтересовалась она.

— Сказал, что это было бы замечательно.

Гудрун опять замолкла, уставившись в пол.

— А разве ты так не думаешь? — нерешительно спросила Урсула. Никогда не известно, сколько рядов обороны Гудрун воздвигла вокруг себя.

С трудом подняв голову, Гудрун отвела глаза в сторону.

— Думаю, это могло бы быть замечательно, — ответила она. — Но разве тебе не кажется, что говорить о таких вещах с Рупертом — непростительная вольность, — ты понимаешь меня, Урсула? — похоже на то, как двое мужчин планируют провести время с подцепленной ими type[122]. Мне это кажется совершенно ужасным. — Она употребила французское словечко type.

Глаза ее метали молнии, обычно спокойное лицо раскраснелось и было сердитым. Урсула в замешательстве смотрела на сестру — особенно ее испугало, что в таком состоянии Гудрун выглядела заурядной женщиной, почти что type. Она постаралась поскорее отогнать эту мысль.

— Что ты, нет! — воскликнула она, заикаясь от волнения. — Нет, совсем нет, все не так! Отношения между Рупертом и Джеральдом прекрасные, у них замечательная дружба. Они просто открытые люди и делятся мыслями друг с другом, как братья.

Гудрун стала совсем пунцовой. Она не могла перенести, что Джеральд мог с кем-то говорить о ней — пусть даже с Беркином.

— Значит, ты считаешь, что братья имеют право говорить о личной жизни? — спросила Гудрун сердито.

— Конечно, — ответила Урсула. — Они всегда откровенны друг с другом. Больше всего меня поражает в Джеральде непосредственность и прямота! Это выдает в нем крупную личность. Обычно мужчины ходят вокруг да около, они такие трусы.

Но Гудрун молчала, по-прежнему пылая гневом. Она хотела бы, чтоб их отношения были покрыты тайной.

— Так ты не хочешь ехать? — спросила Урсула. — Поедем! Будет весело! Что мне особенно нравится в Джеральде — он гораздо приятнее, чем я о нем думала. Он свободный человек, Гудрун, по-настоящему свободный.

Гудрун продолжала молчать, некрасиво сжав губы. Наконец она заговорила:

— Ты знаешь, куда он предлагает ехать?

— Да. В Тироль — он часто бывал там, когда жил в Германии, — красивое местечко, туда ездят студенты заниматься зимним спортом.

В мозгу Гудрун промелькнула сердитая мысль: «Обо всем уже договорились».

— Знаю, — сказала она, — это в сорока километрах от Инсбрука. Так?

— Я не знаю точно, где это… но все равно, будет чудесно, ведь правда?.. Высоко в горах, среди ослепительного снега…

— Лучше не бывает! — иронически произнесла Гудрун.

Ее интонация задела Урсулу.

— Не сомневаюсь, что Джеральд говорил с Рупертом так, как не говорят о поездке с type…

— Я, однако, знаю, что он свободно якшается с дамами такого пошиба.

— Вот как! А откуда тебе это известно? — удивилась Урсула.

— Слышала об одной натурщице из Челси, — холодно ответила Гудрун.

Теперь замолчала Урсула.

— Что ж, — сказала она с деланым смешком, выдержав паузу, — надеюсь, ему было с ней хорошо. — После этих слов Гудрун еще больше помрачнела.

Близилось Рождество, все четверо готовились сняться с места. Урсула и Беркин паковали немногочисленные личные вещи, чтобы можно было при первой необходимости быстро отослать их в ту страну и город, которые они наконец выберут. Гудрун была очень возбуждена. Она любила новые места.

Гудрун и Джеральд первыми отправились через Лондон и Париж в Инсбрук, где должны были дождаться Урсулу и Беркина. В Лондоне они задержались на одну ночь. Побывали в мюзик-холле, а потом зашли в кафе «Помпадур».

Гудрун терпеть его не могла, однако всякий раз сюда возвращалась, как и большинство знакомых художников. Она испытывала отвращение к самой атмосфере ничтожного порока, мелочной зависти и мелкого искусства. И все же каждый раз, когда была в Лондоне, приходила сюда. Как будто была обязана навестить этот небольшой, неторопливый, расположенный в центре водоворот разрушения и распада — просто отметиться.

Сидя здесь с Джеральдом, она пила сладковатый ликер и недовольно разглядывала компании за столиками. Она ни с кем не здоровалась, но молодые люди часто приветствовали ее издали, а фамильярные улыбки говорили о близком знакомстве. Она же обдавала их холодом. У Гудрун раскраснелись щеки, она получала определенное удовольствие от пребывания здесь, ее темные, мрачные глаза смотрели на остальных посетителей отстраненно, как если бы она попала в бродячий зверинец, где показывают убогих, обезьяноподобных существ. Боже, ну и сборище уродов! От гнева и отвращения у нее закипела кровь в жилах. Несмотря на это, она должна была сидеть и наблюдать, наблюдать. Один или два гостя подошли к ней поговорить. Со всех сторон на нее поглядывали — украдкой или слегка насмешливо, мужчины через плечо, женщины из-под шляпок.

Здесь были все те же люди: в углу Карлион с учениками и со своей девушкой, затем Холлидей, Либидников и их женское окружение — все собрались здесь. Гудрун наблюдала за Джеральдом. От нее не укрылось, что его взгляд на мгновение задержался на Холлидее и его друзьях. Те были настороже и приветствовали его кивком, Джеральд кивнул в ответ. За столиком раздались смешки и шушуканье. Компания подговаривала на что-то Минетту.

Наконец она встала из-за стола. На ней было необычное платье из темного шелка с расходящимися светлыми лучами — очень эффектное. Она похудела, глаза казались еще больше, но взгляд менее сосредоточен. В остальном она не изменилась. Пока она шла к ним, Джеральд не спускал с нее глаз, в которых горел огонек. Минетта протянула ему тонкую бледную руку.

— Как поживаешь? — спросила она.

Джеральд пожал протянутую руку, но продолжал сидеть, она же стояла рядом, у стола. Минетта холодно кивнула Гудрун, — она не была с ней знакома, но часто видела и еще больше о ней слышала.

— Прекрасно, — ответил Джеральд. — А ты?

— Очень ховошо. А как Вупевт?

— Руперт? Тоже прекрасно.

— Я не о том. Что слышно о его браке?

— A-а… Да, он женился.

Глаза Минетты загорелись.

— Он действительно это сделал? Когда он женился?

— На прошлой неделе или неделей раньше.

— Пвавда? Он никому не сообщил.

— Это так.

— Ты не считаешь, что это неховошо?

Последняя фраза прозвучала с некоторым вызовом.

Минетта хотела показать: она не сомневается, что Гудрун прислушивается к их разговору.

— Мне кажется, ему просто не до этого.

— Но почему? — настаивала Минетта.

Ответом было молчание. Эта изящная, хорошенькая, коротко стриженная куколка, стоящая рядом с Джеральдом, проявляла неприятную, фальшивую настойчивость.

— Долго пвобудешь в городе? — спросила она.

— Один вечер.

— Ах, только один вечер. Подойдешь погововить с Джулиусом?

— Не сегодня.

— Ладно. Так ему и певедам. — Затем с колдовским очарованием: — А выглядишь ты шикавно!

— Да я и чувствую себя так. — Джеральд отвечал спокойно и естественно, с насмешливой искоркой в глазах.

— Ховошо пвоводишь время?

Это был целенаправленный удар в сторону Гудрун, — последние слова Минетта произнесла ровным, лишенным эмоций голосом, с непринужденной бестактностью.

— Да, — бесстрастно ответил Джеральд.

— Жаль, что редко у нас бываешь. Не очень ты хранишь верность старым друзьям.

— Не очень, — ответил он.

Минетта простилась с ними кивком головы, как бы желая доброго вечера, и медленно вернулась к своей компании. Гудрун отметила ее необычную походку — напряженную, с судорожными рывками бедер. До них отчетливо донесся ее ровный, безжизненный голос.

— Он не подойдет — у него другое занятие. — За столиком послышался смех и тихие насмешливые голоса.

— Она ваша подруга? — спросила Гудрун, невозмутимо глядя на Джеральда.

— Однажды я останавливался с Беркином у Холлидея, — ответил он, твердо встретив ее хладнокровный, сдержанный взгляд. Гудрун понимала, что Минетта одна из его любовниц, и он знал, что она это знает.

Гудрун оглянулась, подзывая официанта. Она заказала только коктейль со льдом. Это удивило Джеральда — он не понимал, что случилось.

В компании Холлидея все крепко выпили и были настроены агрессивно. Они громко обсуждали Беркина, высмеивали его — особенно женитьбу.

— Не говорите мне о Беркине, — визжал Холлидей. — Меня от него тошнит. Он не лучше Иисуса. «Боже, что сделать мне для моего спасения!»

И он загоготал пьяным смехом.

— Помнишь письма, которые он нам слал? — раздался торопливый голос русского. — «Желание священно…»

— Как же! — воскликнул Холлидей. — Замечательные письма. Кажется, одно у меня с собой. В кармане — я уверен.

И он вытащил какие-то бумаги из бумажника.

— Уверен, одно — ик! — что это со мной! — при мне.

Джеральд и Гудрун пристально следили за происходящим.

— Вот оно, прекрасно — ик! — замечательно! Не смеши меня, Минетта, я от этого начинаю икать. Ик!.. — Раздался дружный смех.

— Что он там пишет? — спросила, склоняясь к нему, Минетта, короткие белокурые волосы упали ей на лицо. Маленькая удлиненная светлая головка выглядела непристойно — особенно с открытыми ушами.

— Подождите… да подождите вы! Нет, в руки не дам. Я прочту вслух. Прочту отрывки — ик! — да что же это такое! Может, выпить воды, чтобы кончилась эта ужасная икота? Ик! Ох, мне с ней не справиться.

— Это не то письмо, где он говорит о единстве тьмы и света и Потоке Развращенности? — произнес Максим отчетливым, торопливым голосом.