Лариса удивленно посмотрела на графа. Она не совсем поняла сказанное, но чувствовала, что каждое произнесенное им слово как бы создает вокруг нее светящееся облако. Ну как она могла подумать, в самых своих дерзких мечтаниях, что граф де Вальмон, сам «мосье Дьявол», станет говорить ей такие вещи? Как хорошо было быть с ним наедине. Ей никогда не приходилось беседовать в такой обстановке с мужчиной. Слова, которые он произносил, и то, как это он делал, казались обращенными не только к ее сердцу, но и к ее душе. Она всегда знала, что любовь — настоящая любовь — явится как божественное начало. Но об этом ему нельзя рассказывать, хотя, кажется, он сам понимает это.

Официанты подали следующее блюдо. Граф попросил:

— Расскажите мне о вашей семье.

Лариса начала с описания увлечения своего отца Грецией.

— Поэтому я и улыбнулась, когда вы сравнили меня с обитательницей Олимпа. Нам с сестрами никогда не избавиться от греческого наследия.

— У вас есть сестры?

— Трое.

— Такие же прекрасные, как и вы?

— Папа называл нас «четыре Венеры».

— Мне очень интересно увидеть их. Лариса замолчала, потом тихо произнесла:

— Если вы увидите Афину и Делию, то после не станете и смотреть в мою сторону.

Граф пристально посмотрел на нее.

— Взгляните на меня, Лариса, — попросил он ее.

Она послушно подняла голову и встретилась с ним взглядом.

— Неужели вы действительно думаете, что мои чувства к вам зависят от того, как вы выглядите, хотя вы и выглядите так, что дух захватывает?

Лариса не нашлась что ответить.

— Нам обоим известно, что наши чувства гораздо глубже, чем кажется.

Лариса слушала, едва дыша.

— Я восхищен вашим лицом, вашими голубыми глазами, маленьким прямым носиком, изгибом ваших губ. Но мое сердце стремится к вашему сердцу, моя душа — к вашей душе. Я чувствую притягательную силу вашей души, вашего характера — все это и составляет мое к вам чувство.

Ларису бросило в дрожь от сказанного. Ей даже не важны были сами по себе слова. Главное было — невысказанное, незримо существующее между ними; казалось, с каждой минутой они становятся все ближе и ближе друг к другу. Она рассказывала графу о своем доме, о том, как искала работу, чтобы Ники мог учиться в Оксфорде. Она знала, что граф все поймет.

В конце ужина на столе появились две чашки кофе. Граф держал в руках стаканчик бренди. Докучливые официанты более не мешали говорить.

— Теперь расскажите, что произошло в Вальмоне, — попросил он.

Тихим голосом Лариса поведала, как в ее спальню пришла заплаканная няня, которая подслушала похвальбу Бернарда, что он отравил по распоряжению старого графа вино.

— Няня считает это правдой?

— Она уверена в этом.

— А вы не усомнились в том, что мой отец способен на такое?

Лариса ответила после некоторой паузы:

— Когда я в первый раз встретилась с вашим отцом и он сказал, что Вальмон принадлежит "Жан-Пьеру и что будущее всего рода зависит только от мальчика… — Лариса понимала, что делает графу больно, но продолжала: — Мне показалось, что ему безразлично ваше существование. В то же время я понимала, что прежде чем имение перейдет к Жан-Пьеру, оно должно принадлежать вам.

Девушка смолкла. Потом еще добавила:

— Потом я спросила у мадам Савици, может ли наследство после смерти вашего отца… сразу перейти к вашему сыну.

— Стало быть, вы считаете, что он решил навсегда отделаться от меня?

— Это кажется невероятным! Неслыханным! Но он питает интерес только к Жан-Пьеру!

— Я знаю это. Но не думал, что он решится на убийство!

— Поскольку ему не удалось это сейчас, — произнесла Лариса шепотом, — то он попытается сделать это в другой раз!

— Вполне вероятно, — сказал граф.

Лариса быстро повернулась к нему:

— Поэтому вам не стоит ехать в Вальмон. Это опасно, Вам следует остаться в Париже!

Лицо графа Рауля сделалось каменным, губы вытянулись в прямую линию. Он тихо сказал:

— Это не выход. Таким вещам нужно смотреть в лицо. Нужно довести наше с отцом противостояние до какого-нибудь конца.

— Но это может быть опасным для вас.

— Уже опасно. Но вы спасли меня. Неужели я смогу когда-нибудь забыть, как вы одна поехали в Париж защитить меня?

По телу Ларисы вновь пробежала дрожь.

— А теперь я вас доставлю назад. Кто-нибудь знает, что вы уехали из замка?

— Няня говорит, что Леону можно доверять. Я сказала ему, что собираюсь покататься.

— Он удивился?

— Нет. Я сказала, что мне нужно немного поупражняться и что я не спросила у старого графа позволения взять одну из его лошадей. У меня такое чувство — хотя, может быть, я и ошибаюсь, — что он меня не выдаст.

— Будем надеяться, что это так. Мне бы не хотелось, чтобы еще и вы были вовлечены в эту историю. Если отцу станет известно, что вы добры ко мне и тем более предупредили меня, то он вас в два счета выгонит!

Лариса знала, что это правда. Но было бы ужасно вернуться в Англию и ничего не узнать о развязке драмы, в которой она невольно стала действующим лицом.

Граф заплатил по счету и встал. Внезапно из смежной комнаты вышла очень красивая женщина. Ее темные глаза поблескивали, губы и ресницы были ярко накрашены. Голову украшала маленькая шляпка с перьями цапли. Вечерний туалет имел глубокое декольте. Шею обвивало изумрудное ожерелье, судя по всему фантастически дорогое. Она уже хотела выйти через услужливо открытую перед ней дверь, когда вдруг заметила графа. Издав короткий возглас восторга, она протянула руки ему навстречу:

— Рауль! Как я счастлива, что встретила вас!

Граф поцеловал одну из протянутых ему рук:

— Я тоже очень рад!

— Мы с вами не виделись несколько недель, если не месяцев?

— При первой же возможности исправлю это упущение.

— Пожалуйста, приходите! — сказала женщина тихо. — Я хочу вас видеть.

Прежде чем граф успел что-либо сказать, к ним подошел сопровождавший даму мужчина средних лет.

— Я жду, Одетта, — сказал он.

— Иду! — ответила она несколько раздраженно. — Ваша светлость знакомы с графом де Вальмоном?

— Мы встречались, — холодно ответил тот.

— Мы и вправду встречались, ваша светлость, — сказал граф.

— Не забудьте, Рауль, что я жду вас, — тихо произнесла Одетта и, взяв под руку своего спутника, удалилась.

В течение их разговора Лариса, не двигаясь, сидела за столом. Она была поражена красотой и очарованием этой женщины, в которой угадывался огромный опыт общения с мужчинами. От Ларисы не ускользнуло и выражение глаз этой женщины во время разговора с графом. «Она его любит!» — подумала девушка, ощутив неприятный холодок в груди. Граф стоял к Ларисе спиной, и она не могла видеть его лица, но знала, что граф не преминет откликнуться на женские чары. Ларисе внезапно показалось, что свет померк, вся радость пропала, на душе сделалось пусто и тоскливо.

«И как я только могла поверить ему даже на мгновение? Он наверняка каждой говорит то же самое!» — подумала она. Ларисе, несмотря на уверения графа, вновь показалось, что она выглядит тускло и убого. И конечно, ее бледные губы не идут ни в какое сравнение с теплым пурпуром губ Одетты и других женщин, тех, из «Фоли Бержера». Совершенно непонятно, зачем он променял компанию парижских красавиц на скучное общество заурядной гувернантки в дорожном платье, закрывающем шею и плечи.

Граф вернулся к столику. Лариса надела свою шляпу. Первый в ее жизни ужин в компании мужчины завершился. Это был целый час истинного счастья, когда она слушала, рассказывала, испытывала смущение от нахлынувших прежде незнакомых переживаний. Впереди был долгий путь в замок, наедине с мыслями о том, что она отвлекла графа от наслаждения компанией влюбленных в него женщин.

— Мосье понравился ужин? — спросила пожилая дама, которая встречала их у входа. На ее зов из кухни вышел шеф-повар в белоснежном колпаке.

— Доволен ли мосье? — также осведомился он.

— Как всегда, все было прекрасно, вино тоже превосходное! — ответил граф Рауль.

— А что скажет мадемуазель? — спросил повар.

— Лучший ужин в моей жизни! — тихо сказала Лариса. Дама радостно воскликнула:

— Как мы рады все это слышать.

— Пожалуйста, мосье, приходите к нам еще с вашей спутницей.

— Непременно, — сказал граф.

Ларисе хотелось мрачно добавить, что этого уже никогда не случится. Но она заставила себя улыбнуться и даме и повару, и вышла вслед за графом. Вместо маленькой коляски, которую она ожидала увидеть, их ждал фаэтон графа, запряженный парой резвых коней, тот самый, что стоял вчера у ворот замка. Кучер спрыгнул с козел, граф принял вожжи и занял его место. Лариса устроилась рядом.

— Захвати мою одежду, сразу как вернешься домой, — сказал он кучеру.

— Будет исполнено, мосье. — Кучер помахал им на прощание, и экипаж тронулся.

— А что с моим конем? Мы заедем за ним к вам домой?

— Нет, не будем. Ваш конь уже на пути в Вальмон. Вы пересядете на него, перед тем как ехать на конюшню.

— А почему нам нельзя было заехать к вам? — с любопытством спросила Лариса.

— Ответ прост: мой дом — жилище холостяка.

— Это значит, что женщинам не дозволено в нем появляться?

Он улыбнулся в ответ:

— Не совсем так, там нельзя появляться женщинам из beau monde.

Лариса ничего не ответила, обдумывая услышанное. Ей понравилось, что ее относят к beau monde. В то же время demi-monde имел ряд неоспоримых преимуществ, которые, как выяснилось, недоступны ей. Она вспомнила женщину, с которой сегодня любезничал граф, и решила, что та, скорее всего, принадлежит к demi-monde. Наверное, совсем не просто устоять перед очарованием и красотой таких женщин, и как скучны те, кого мадам Савини называла представителями ancien Regime[31], которые не посещают ни «Фоли Бержер», ни другие ночные увеселительные заведения, а сидят по домам, ворча на всех и вся.

Граф Рауль находил яркие огни нового Парижа гораздо более привлекательными, чем атмосферу, в которой он вырос. Вальмон, конечно, хорош, но для него он «кладбище». Он молод, жизнерадостен, красив, энергичен и склонен искать приключения! Разве он будет тратить свою жизнь на размышления об экономии, брюзжание по поводу каждого истраченного пенни, разговоры о горстке высокородных семей наподобие его собственной? Всех остальных эти господа относят к простолюдинам и парвеню.

— Я хотела бы быть мужчиной! — сказала вслух Лариса.

— А я очень рад, что вы женщина! — улыбнулся граф. — Но отчего вы так внезапно захотели изменить свой пол?

— Я подумала о том, насколько весела ваша жизнь, хотя некоторые и находят ее предосудительной. — Лариса немного помолчала и добавила: — Мадам Савини рассказывала, что многие ваши родственники и их друзья принципиально не приемлют новшеств, даже электрического освещения!

— И вы полагаете, что моему образу жизни можно позавидовать? — В его голосе зазвучала ирония.

— Естественно, я не знаю, чем вы таким занимаетесь, что многие люди считают предосудительным. Но я думаю, все мужчины хотят весело проводить время, и вы не можете устоять перед женщинами наподобие тех, которых я видела сегодня вечером.

— Вы говорите так, как будто ревнуете к ним.

— Я не ревную, а, скорее, завидую им. Всем женщинам хочется быть красивыми и хорошо одеваться, иметь дорогие украшения и слышать восхищенные возгласы молодых людей наподобие вас.

— Я ими когда-нибудь восхищался?

— А разве нет? Вы пригласили двух дам в ложу на свой праздник, женщина, которая только что с вами говорила, была очень рада видеть вас вновь.

Граф Рауль ничего не ответил. Через несколько минут они выехали за черту города. Лариса удивлялась сама себе. Она не думала ни о чем на свете, кроме как об удовольствии сидеть рядом с ним, наблюдая, как он блестяще правит лошадьми, и зная, что это не только самый привлекательный мужчина во всем Париже. Сейчас рядом не было ни одной посторонней женщины, которая бы стала искушать графа, отвлекая на себя его внимание. Лариса была наедине с ним. Девушка знала, что запомнит эти мгновения на всю жизнь.

«О чем бы с ним поговорить, — спрашивала она себя. — Так много неясного, я никогда не пойму его жизнь. Единственное, что мне остается, — благодарить его за доброту по отношению ко мне, благодарить за время, которое он мне уделяет».

Еще позавчера она и мечтать не могла о том, что такой мужчина, как граф Рауль, будет говорить ей о любви и пригласит на ужин. Даже если ей не суждено более когда-либо еще увидеть его, то все равно она до конца своих дней будет помнить их разговор у статуи Афродиты и беседу в ресторане. Этого у нее не сможет отнять никто, что бы ни случилось! Даже если она его больше не увидит, ей будет что вспомнить, что хранить в себе, как сокровище, — это непостижимое нечто, ставшее частичкой ее существа.