Сабрина Йорк - Влюбленный лэрд

– Если она захочет ответить, – тихо заметила Лана.

– А-а, – разочарованно протянул Лахлан и сразу как-то сник.

– Ваша светлость, – поспешила ободрить его девушка, – не стоит так расстраиваться, сперва надо спросить. Как знать, может, вам она ответит.

Он упорно молчал, и она решила подхлестнуть его вопросом:

– Так о чем вы хотели ее спросить?

Набравшись храбрости, Лахлан очень тихо, так, что она едва расслышала, прошептал:

– Мне бы хотелось узнать, почему… она меня бросила.

Вдруг что-то больно и сильно кольнуло Лану в сердце – это так резко, испустив фонтан бледно-лиловых искр, отреагировала на вопрос Лахлана мерцающая Лилиас.

Она была настолько сильно возмущена, что ее обычное спокойное, мягкое, голубое сияние сменилось на темно-красное, рубиновое.

– Бросила, ваша светлость?

– Почему она покончила жизнь самоубийством?

Его вопрос в сознании Ланы отразился многократным, постепенно затухающим эхом. Ее зрение затуманилось, в глазах все потемнело. Она уже не видела вокруг себя стен библиотеки, она перешагнула в иной мир.

Лана попала в темное, сырое помещение. В нос бил густой запах морской воды. Гул от падавших с потолка капель эхом отражался от каменных стен. Рядом с ней был Уильям, ее любимый. Высокий, темноволосый, красивый. Он был явно чем-то встревожен, глаза его были прищурены, он настороженно смотрел на мужчин, силуэты которых закрывали просвет прохода. Двое из них были здоровенные малые, а третий ростом с мальчика. Она знала их всех. Она доверяла им.

Теперь же от них исходила явная опасность. Ее сердце тревожно забилось, предчувствуя беду. Ею завладел липкий страх.

Один из негодяев поднял руку, в ней был пистолет. Уильям бросился вперед, закрывая ее своим телом. Раздался выстрел. Уильям согнулся и рухнул на землю.

Она упала на колени рядом с ним, прижимая к себе его обмякшее тело, пытаясь его спасти и с ужасом понимая, что это, увы, невозможно. Убийцы подошли совсем близко. Ее положение было безнадежным.

Она подняла глаза и увидела почти приставленный к ее груди пистолет. Грубый, злой голос торжествующе произнес последние в ее жизни слова:

– Ваша светлость, вы тоже умрете.

– Мисс Даунрей?

Чья-то теплая рука освободила ее от наваждения. Лана открыла глаза. Боже, какое ужасное видение! Еще миг, и она почти полностью пришла в себя. Никаких сомнений в том, что так погибла Лилиас, у нее не было.

Несчастная Лилиас! Господи, благослови ее душу!

– Мисс Даунрей, что с вами?

Она переплела пальцы лежавших на коленях рук, затем, пытаясь как можно быстрее унять волнение, опустила глаза.

– Со мной все хорошо, ваша светлость. Только… – Она запнулась, затем, вскинув голову, посмотрела на него. Лахлан напряженно ждал, что она скажет дальше. Он явно верил ей, и это ее очень обрадовало. – Только я не верю, что ваша мать покончила жизнь самоубийством.

Он отпрянул чуть назад, вопросительно глядя на нее своими чудесными синими глазами:

– Не верите? Странно. Но ведь она бросилась вниз с крепостной стены.

Лана недоверчиво покачала головой:

– Нет, нет. Она погибла в каком-то сыром подвале или подземелье.

Лахлан совершенно растерялся:

– Но мне сказали, что ее вещи – ожерелье и шаль – нашли на камнях под стенами замка. И еще, мой управляющий Маккинни своими глазами видел, как она прыгнула вниз.

Снова в сердце Ланы горячей волной отозвались боль и гнев Лилиас. У нее не было никаких сомнений, герцогу сообщили заведомую ложь, но для чего?

– Никакое это не самоубийство, ваша светлость. Вашу мать убили. И вместе с ней вашего отца.

В голове Лахлана царил сумбур. Прожить всю жизнь в полной уверенности, что его отец, сойдя с ума, бросился со стен замка в море, а следом за ним и его слабовольная мать, и вдруг узнать, что все было не так!

Лахлан еще мог понять, почему такой безрассудный поступок совершил отец. Старинное проклятие и страх перед неизбежным сумасшествием преследовали и его самого, он не раз подумывал о самоубийстве. Но самоубийство матери нельзя было ни понять, ни простить. Ее смерть угнетала душу и отравляла сознание. Мать бросила его, совсем маленького.

Как же он мучился и страдал из-за этого! Ее смерть наложила отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Мир в его глазах выглядел холодным, бездушным и жестоким.

Теперь же картина мира вдруг изменилась. Все вокруг опять становилось на свои места.

Ни отец, ни мать не совершили смертного греха – самоубийства. Ни он, ни она не бросили своего ребенка на произвол судьбы.

Никто из них не хотел умирать.

Следует отдать должное Лане, пока он размышлял над услышанным, она терпеливо ждала. Лахлану надо было прийти в себя и многое переосмыслить, а это требовало времени. Такое трудно было уложить в сознании.

Не потому, что этому мешали сомнения, а потому, что его захлестнула огромная радость.

Это было внезапное прозрение, почти откровение, – все и в нем и вокруг сразу изменилось.

– Я… гм-м… большое вам спасибо, мисс Даунрей, но сейчас мне надо… – Он запнулся, затем встал, машинально одернул жилет, поправил галстук и кивком указал в сторону дверей. – Мне надо побыть одному.

Она поднялась следом за ним:

– Конечно, конечно, я вас понимаю. Увидимся позже, ваша светлость. Если у вас возникнут еще вопросы… насчет вашей матери, то спрашивайте, не стесняйтесь.

Лахлан отвесил учтивый поклон и, не говоря ни слова, быстро вышел из библиотеки.

«Я вас понимаю», – вертелась в его голове одна и та же фраза.

Это были не пустые, произнесенные лишь из вежливости слова, в этом у него не было никаких сомнений.

От полноты и ясности осознания, что его понимают, Лахлана вдруг захлестнула огромная радость. Впервые в жизни он встретил человека, который понимал его так глубоко и тонко.

Несколько часов Лахлан ходил по замку Лохланнах, осматривая хозяйство. Но это был скорее предлог или повод, поскольку он мало что замечал, почти не вникая в детали. Мельница, склад оружия, огород и сад – он смотрел, все думая и думая о рассказанном Ланой.

Лахлан ни на миг не усомнился в том, что это правда, – не потому, что ему было приятно услышать, что его родители невиновны в своей смерти, что на их совести нет страшного непростительного греха. Он просто верил ей, так подсказывало ему сердце.

Итак, раз это было правдой, то это означало лишь одно: в том, о чем ему рассказывали раньше, не было ни капли правды. Попросту говоря, ему лгали.

И тут возникал вопрос: зачем его умышленно, долго и упорно обманывали? Лахлан всегда доверял Маккинни. Он считался преданным слугой. Когда дядя Седрик увез Лахлана в Лондон, чтобы он мог получить надлежащее образование в Итоне и Кембридже, Маккинни как был, так и остался управляющим в замке. Вот только…

В его смутных детских воспоминаниях замок выглядел старым, но крепким сооружением, никаких осыпавшихся стен и полуразвалившихся укреплений Лахлан не помнил. Во всяком случае, замок из его детства походил на замок, а не на нынешние развалины. Более того, за несколько месяцев его пребывания дома замок еще разрушился, это произошло буквально на его глазах. Обваливались камни, осыпался потолок, в стенах непонятно почему появлялись дыры, как будто их делали нарочно. Возникало впечатление, что кто-то намеренно разрушает замок.

Зачем? И кому нужно такое бессмысленное разрушение?

Все эти вопросы неотступно вертелись в голове Лахлана, и постепенно закрадывались сомнения – куда все это время смотрел Маккинни. Однако пока это были одни лишь сомнения, требовавшие дальнейшего разбирательства.

Сейчас Лахлана больше всего волновала печальная судьба родителей. Он шел в глубокой задумчивости, не замечая ничего вокруг, и ноги сами принесли его к конюшне. Дело в том, что конюшня для Лахлана была тем местом, где он искал и находил успокоение. От одного вида ее благородных обитателей на душе сразу становилось легче.

В ту минуту, когда Лахлан любовался красивой статной кобылой, внутрь въехал Даннет на великолепном жеребце. При виде герцога Даннет нахмурился, губы его искривились – он явно был недоволен их неожиданной встречей. Ничего удивительного, ведь они расстались совсем не друзьями. Спрыгнув с коня, Даннет неуклюже поклонился:

– Ваша светлость.

– Что за чудо! – Лахлан не мог сдержать своего восторга.

Он погладил жеребца по холке, пару раз ласково похлопал по носу. Какое удивительное потомство можно было получить от такого жеребца! При одной мысли об этом у Лахлана едва не потекли слюнки. Но он тут же спустился на землю, напомнив себе, что у него нет времени для того, чтобы заниматься разведением лошадей. У него нет времени, потому что нет будущего. Тем не менее Лахлан нашел в себе силы похвалить коня, так как он того заслуживал.

– Прекрасный жеребец. Да у вас, Даннет, почти все лошади под стать ему.

– Благодарю вас, – буркнул Даннет, но по его глазам было заметно, что он рад похвале. – Лошади – это мое увлечение.

– У вас завидная коллекция. В Лондоне за них дали бы хорошие деньги.

– Эти лошади не продаются. – Даннет опять нахмурился.

– Жаль. Из них со временем получилась бы отличная порода.

Лахлан тяжело вздохнул и повернулся лицом к Даннету, пора было возвращаться к неприятному для них обоих разговору. Для того чтобы решить все дела, надо было говорить и действовать как можно спокойнее.

Лахлан упрекал себя за излишнюю жесткость и несдержанность во время их предыдущей беседы, но сделанного, увы, было не вернуть. Кроме того, ему требовалась поддержка Даннета, во всяком случае, она точно ему не помешала бы.

– Вы определились с вашим решением? – спросил Лахлан без всяких околичностей.

И опять же пожалел об излишней прямолинейности. Даннет задумался и, опустив глаза, пробормотал себе под нос:

– Мне хотелось бы сперва все обсудить с женой.

Ага, с леди Даннет. Лахлан понимающе улыбнулся:

– Я недавно разговаривал с ней. Разговор получился очень интересным.

Он не хотел злить Даннета, а вышло ровно наоборот.

– В самом деле? – сердито буркнул Даннет.

– Да, она была… очень откровенна.

– Она чудесная жена, как и любая другая шотландская женщина. – Даннет почти рычал, скорее всего, от ревности.

Лахлан мысленно выругал себя за свой невольный промах. Его искренняя, но излишне откровенная похвала в адрес леди Даннет была воспринята ее мужем как оскорбление. Только этого ему не хватало!

– Конечно, я в этом нисколько не сомневаюсь, – поспешил он загладить свою оплошность. – Я не хотел вас обидеть. Просто я ценю в людях прямоту и искренность, именно этими качествами и обладает ваша жена.

Даннет сразу как-то обмяк, видимо, слова Лахлана попали в цель.

– Ее удивило, – поспешил закрепить свою победу Лахлан, – что я почти всю свою жизнь провел в Лондоне. По ее мнению, я плохо пониманию шотландцев именно поэтому. Для того чтобы это исправить, она предложила мне одеваться так, как это делают шотландцы.

– Она… так вам и сказала?

Судя по выражению лица Даннета, он скептически отнесся к предложению жены.

На самом деле этот совет Лахлану дали и леди Даннет, и Лана. Однако, по правде говоря, именно откровенное неодобрение Ланы заставило его серьезно отнестись к данному совету.

– Что скажете, Даннет, если я оденусь, как шотландский лэрд? Поможет ли мне это сдвинуть мои дела с мертвой точки?

Даннет пожал плечами и, с почти безнадежным видом махнув рукой, обронил:

– Вы выглядите как настоящий денди.

Лахлан улыбнулся:

– Именно так она и сказала. А еще она заметила, что если бы я носил килт, то в нем я гораздо больше походил бы на шотландского герцога.

Лахлан на миг зажмурился, представив себе, какой переполох такой наряд вызвал бы в лондонских гостиных. А в палате лордов его, наверное, встретили бы гомерическим хохотом.

– Надо будет попробовать. Жаль, что у меня нет ни одного килта.

– Не может быть! – откровенно удивился Даннет. – Вы шутите?

– До сих пор… у меня как-то не было в нем необходимости, – усмехнулся Лахлан.

Даннет внимательно посмотрел ему в лицо, затем оценивающим взглядом окинул рослую фигуру Лахлана:

– В таком случае постараемся поскорее найти для вас что-нибудь подходящее.

– Буду вам премного благодарен.

А почему бы и не попробовать? Если уж начинать, то момент самый что ни на есть подходящий. Честно говоря, ему самому не терпелось увидеть, идет ли ему килт или нет. Лахлан мельком взглянул на обнаженные колени Даннета. М-да, наряд действительно выглядел очень… свободным, причем во всех отношениях.

Но еще больше Лахлану хотелось увидеть реакцию Ланы. Понравится ли ей столь разительная перемена в его облике?

Черт, пора было перестать думать о подобных глупостях.