Доктор Нонна - Влюбленный скрипач (сборник)

– Ты не оставляй меня одну, хотя бы пару дней. Я же ничего не знаю… – Она сжала его руку.

– Главное, не волнуйся! Ты хозяйка и моя королева! – Он улыбнулся бледной Саше.

– Я постараюсь! – дрожащим голосом ответила она.

Стюард поставил салаты и налил белое сухое вино «Шабли», даже не спрашивая, зная привычки хозяйки.

– Спасибо! – Саша поднесла бокал к губам.

Стюард сделал большие глаза, кивнул и пошел за хлебом.

– Моя жена никогда не говорила обслуживающим ее людям «спасибо», она кивала головой.

– Ну вот видишь, я обязательно проколюсь!

– Смотри на меня, я тебя выручу! – Он чокнулся с Сашей и отпил вино.

…Женева встретила их солнцем и яркими летними красками. За границей Саша оказалась впервые, но у нее возникло ощущение, что она здесь уже бывала. Лишь потом девушка догадалась, что видела все это в любительских фильмах Юрия.

Внутри «Мерседеса» пахло кожей и роскошью.

– Вот водичка! Попей, – ласково сказал Юрий, протягивая ей маленькую пластиковую бутылку, покрытую капельками влаги.

– Здесь что, холодильник? – удивилась Саша.

Он рассмеялся:

– Здесь? Здесь все «как в лучших домах Лондона и Парижа»! Поехали!

Саша смотрела в окно и не могла оторвать глаз от окружавшего ее пейзажа: затейливых цветников, бегущих вдоль дороги, дымчатой кромки леса на горизонте, пронзительно-белых, подсвеченных солнцем облаков.

Через час они подъехали к дому, который уместнее было бы назвать дворцом. Ухоженные клумбы, фонтанчики, даже маленькое озеро и огромные деревья, среди которых виднелись беседки, – все говорило о стабильности и достатке. К парадному входу вела великолепная мраморная лестница. Саша с улыбкой подумала о том, как обрадуется Павлик, когда она привезет его сюда и, взяв за руку, поведет вверх по этим белоснежным ступеням, но потом вспомнила, что здесь Павлику побывать не суждено. Мысли о сыне нарушили едва установившуюся в ее душе гармонию, и в дом Саша вошла с уже привычным ей настроением, в котором мешались тоска, отчаяние и страх.

В огромном холле был такой высокий потолок, что у нее закружилась голова и, если бы не вовремя подставленная рука «мужа», Саша наверняка бы грохнулась на пол.

– Добрый день, Варенька! – бодро поприветствовал Юрий молодую ухоженную женщину в белоснежном кружевном фартуке, которую назвать служанкой можно было разве только лишь с большой натяжкой. – Госпожа устала, да и не очень хорошо себя еще чувствует после операции. Проводи ее, а то не дай бог упадет!

Варенька, потупив глазки, кокетливо улыбнулась, и Саша поняла, что Юрия и эту девушку связывают отношения отнюдь не невинные. «Надо быть осторожной!» – подумала она, едва успевая за шустрой служанкой. Боковым зрением Саша отметила, что на стенах много картин в золотых рамах: шедевры экспрессионистов вперемешку с классицизмом. Интересно, это дань моде или действительно увлечение?

Поднявшись наверх и завернув за угол, Варя распахнула двери.

– Все, как вы любите, госпожа! – Саша кивнула. – Вещи принести сейчас или позже? – Она пытливо посмотрела на резко помолодевшую хозяйку.

Саша махнула рукой, давая понять, что ей все равно. На интуитивном уровне она догадалась, что поступила правильно. Как только дверь бесшумно закрылась, Саша вздохнула. Она не знала, что ей сейчас делать, и в растерянности принялась ходить по спальне, разглядывая и трогая дорогую мебель, словно безжизненное дерево могло дать ей какую-нибудь подсказку. Вдруг дверь распахнулась, и Саша увидела Юрия, а за его спиной раскрасневшуюся Варвару, в руках которой были чемоданы. Юрий глазами показал девушке, где их поставить, и, когда она, выполнив это, ушла, крепко обнял Сашу.

– Спасибо, что ты зашел. Я не знала, переодеваться или…

– Саша, веди себя естественно, поменьше думай! Если хочешь принять ванну – прими! Хочешь поваляться – валяйся! Ну что ты застыла?

Он снова прижал ее к себе и поцеловал в шею. Саша уловила идущий от него сладкий аромат изысканных женских духов, мешающийся с терпким запахом одеколона. «Значит, она действительно его любовница и он ей делает дорогие подарки! А я должна теперь жить в этой грязи и лжи!» И снова Саше безумно захотелось, чтобы рядом оказался Давид, чистый и честный по отношению к ней. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Я устала!

– Отдыхай! – Он, этот чужой человек, конечно, не заметил ничего. – Прими ванну и поспи. Я зайду часа через два.

– А вам с Варенькой хватит этого времени? – неожиданно для себя спросила она.

– Не в твоих интересах выставлять колючки, Саша! Ты же хочешь увидеть сына и маму?

Она кивнула:

– Извини, это действительно не мое дело!

Юрий погладил ее по щеке и молча вышел из комнаты.

«Вот дура! – поругала себя Саша. – «Язык мой – враг мой!» – как говорит мама». Она побрела в ванную и ахнула от увиденной роскоши. Все было в стиле Версаче. Присутствовали два цвета: черный и золотой. Открыв золотые краны, девушка наполнила черную мраморную купель. Скинула с себя одежду и легла в горячую воду, прикрыв от удовольствия глаза. Потом добавила пенку, источавшую мускатно-ванильный аромат, который снова вернул ее в воспоминания…

…Она лежала в ванной, а Давид сидел на бортике и мыл ее, как ребенка, мочалкой. Его руки начали ласкать ее грудь, а потом он, прямо в брюках, нырнул к ней. Вода выплеснулась на пол, но они, целуя друг друга, не обратили на это внимания…

Давид не имел никакой связи с внешним миром целых три месяца. И когда ему объявили, что на завтра у него назначено свидание, он готов был плясать от радости. Конечно, Давид рассчитывал на встречу с матерью, о Саше он вообще старался не думать. Пятнадцать лет – слишком большой срок для того, чтобы на что-то надеяться. Но даже если Саша вдруг решила его ждать, никто не даст ей свидание. Жаль, что они не успели пожениться. Хотя… очень хорошо. Это бы усложнило и без того нелегкую Сашину жизнь.

… – Толян?!

Увидеть его в комнате для свиданий Давид не ожидал никак.

– Толян, Толян. Собственной персоной. За деньги и не такое можно устроить, – усмехнулся тот и, оглядев друга с головы до ног, притянул его к себе. – Вас что, совсем паршиво кормят? Ты худющий, как дистрофан.

– Да нормально кормят, почти как в ресторане, – отмахнулся Давид. – Давай лучше рассказывай, как мама, как Саша?

Еще перед встречей Толик долго думал, что говорить другу, а о чем умолчать, но, когда увидел его, решил ничего не утаивать. Лучше сразу рассеять все иллюзии – и дело с концом.

– Ну! Как там Саша? – глаза Давида заблестели, желваки на скулах задвигались от нетерпения.

– А что Саша? – нехотя ответил Толик. – Она теперь живет с другим мужиком в Швейцарии.

– Ты точно знаешь? – Давид присел на стул с облупленной краской.

– Точно. Она сама мне сказала. Только ты не кисни, Димыч. Послушай, все бабы…

– Не смей! – Давид исподлобья посмотрел на друга.

– Но, конечно, она многое сделала… – пошел на попятную Толик. – Ты знаешь, Цилю Давидовну ведь парализовало, как раз за день до твоего суда, так Саша сиделку, свою однокурсницу, нашла. Платит ей, и та хорошо ухаживает за твоей матерью. Циле Давидовне сейчас намного лучше, она даже по дому уже ходит.

– А мама Саши и Павлик?

– Они дома, в Кривом…

– Значит… – Давид замолчал. – А Вова?

– Его выписывают из психушки… Сиделка Цили Давидовны согласилась за ним присматривать.

– Спасибо тебе! – Давид с чувством пожал руку друга. – И Сашке, если сможешь, передай…

– Свидание окончено! – равнодушно оборвал их разговор толстый тюремный охранник с потным лицом. – Руки за спину!

…Давид вернулся в камеру. В серый каменный мешок, где он должен был провести столько лет… Ему повезло, если можно так сказать. Власть в камере, где сидел Давид, принадлежала вору в законе – Ефиму Марковичу, который сразу понял, что в новичке течет еврейская кровь, и взял его под свою опеку.

В той жизни Ефим Маркович был директором мебельной фабрики. Он привез чешских специалистов и выпускал «чешские гарнитуры» в Харькове. Мебель была нарасхват. Заложил его заместитель, которого Ефим Маркович считал другом. Узнав о предательстве, предприниматель пырнул иуду ножом, хотел напугать, но нечаянно убил. Так Ефим Маркович получил нехилый срок. К счастью, за время работы он обзавелся колоссальными связями и поэтому даже в тюрьме у него были особые условия. Оказавшись под защитой, Давид не испытал и сотой доли унижений и избиений, которые иначе обязательно пришлись бы на его долю. И еще… Ефим Маркович занимался с юношей английским, который знал прекрасно, так как его мать была учительницей. Когда, вернувшись со свидания, Давид поделился с Ефимом Марковичем новостями, тот сказал:

– Теперь мы займемся еще французским, потому что в Швейцарии говорят на этом языке.

– За пятнадцать лет я точно выучу и французский, – усмехнулся Давид.

– Нет, мальчик, будем выбираться отсюда! – бывший директор потеребил свою ухоженную бородку.

А через четыре месяца произошло событие, которое ускорило процесс освобождения Давида…

Вовочка вернулся домой, и Галя сразу поняла, что это уже не тот несчастный паренек, о котором говорил Толик, а вполне сформировавшийся взрослый мужчина, хоть и ненормальный. Гормоны, видимо, кипели в нем слишком бурно, и, конечно, объектом его внимания стала первая попавшаяся на глаза женщина – Галя. Он буквально не давал ей прохода: увидев утром, радостно хлопал в ладоши, пожирал влюбленными глазами, пытался обнять и бесцеремонно лез рукой за воротник блузки или под юбку. Вовочка изменился. Галю он обожал, а резко постаревшая, больная мать его раздражала. Она невнятно говорила, и от нее сильно пахло лекарствами. Но самое главное, как думал Вова, именно она мешала Гале ответить ему взаимностью. И в голове душевнобольного постепенно зрел план. А может, страшное решение пришло спонтанно, как это часто бывает с психически нездоровыми людьми.

Когда Галя пошла в магазин за продуктами, а Циля Давидовна задремала, Вовочка подошел к кровати матери и спокойно, даже хладнокровно, как могут, наверное, только душевнобольные, накрыл ее подушкой, навалившись на задергавшееся в конвульсиях тело всей своей тяжестью. Он так увлекся, что не слышал, как Галя вернулась. Молодая женщина, будучи медсестрой, сразу поняла, что Вовочка в состоянии аффекта. Она быстро выскочила из квартиры и позвонила соседке, с которой поддерживала дружеские отношения.

– Рая, это я! – Она задыхалась и несколько секунд больше не могла вымолвить ни слова.

Картина убийства стояла у нее перед глазами. Когда соседка показалась на пороге, Галя втолкнула ее внутрь квартиры и захлопнула за собой дверь.

– Что случилось?

– Он… убил ее! – выпалила медсестра.

– Кто? Кого?

Галя остекленевшими от ужаса глазами посмотрела на соседку, и та догадалась обо всем.

– В милицию?

Галя только кивнула.

Когда приехала милиция, Вовочка сидел на кухне и снова казался послушным, тихим, несчастным пареньком. Но, увидев появившуюся в дверях квартиры Галю, резко переменился.

– Я люблю тебя, люблю, – исступленно твердил он, протягивая к ней руки, а потом сказал то, что перевернуло его собственную жизнь и жизнь Давида с ног на голову: – Они мешали мне: и отец, и мать. Я отправил их на небо, там много места.

Через несколько дней картина двух убийств полностью прояснилась. Вовочка с необычной для душевнобольного точностью рассказал о том, как задушил мать и отправил на тот свет отца. Оказалось, парень давно мечтал попробовать отцовский напиток, который делает того таким веселым. Естественно, желания отца и сына не совпали. Так завязалась потасовка, закончившаяся столь трагически. К разочарованию Вовы, бутылка из-под водки оказалась пуста. Тогда он вытер носовым платком древко молотка, чтобы стереть отпечатки пальцев (по телевизору такое часто показывали), отыскал в шкафу коробку зефира в шоколаде и отправился смотреть мультики.

…После полного выяснения обстоятельств дела Давида, наконец, отпустили. Он до конца дней помнил напутствие Ефима Марковича: «Самое главное – знать, зачем ты живешь, сынок! Сохрани любовь к людям – это источник энергии, без нее ты станешь мертвецом, которого еще не похоронили…»

Следовать мудрому совету было непросто. Оказавшись на свободе, Давид остро почувствовал, насколько он теперь одинок: нет ни любимой, ни матери, ни отца, ни брата.

Вернувшись домой, он ахнул: все было перевернуто вверх дном. Кровать, где умерла насильственной смертью мать, оказалась не заправлена, а на подушке осталась вмятина от головы. Запах лекарств и больного человека до сих пор не выветрился и мешал дышать. Давид распахнул все окна и застыл, глядя во двор. Их старый двор не менялся с тех пор, как они сюда переехали: песочницы, где гадили кошки и потому не играли дети, сломанные качели, пьяный Василий на пеньке и стайка гоняющих мяч мальчишек…