– Дверь закройте с обратной стороны! – резко бросила девушка, даже не пошевельнувшись.

Но он не смутился:

– Ты чего это своих не узнаешь?

Она подняла голову, увидела в зеркале Сергея, стремительно обернулась:

– Ты как здесь?..

Он пожал плечами:

– Да вот, поужинать зашел, тебя увидел, решил засвидетельствовать почтение родственнице. Какая ты, однако, стала…

– Ты просто внимания на меня никогда не обращал, – усмехнулась Татьяна. – Типа мелкая еще.

– Да я не о том. Красивая ты всегда была, хотя сейчас, конечно, ух! – он демонстративно облизнулся и показал большой палец. – Но ты, оказывается, еще и талантище! Я заслушался, честное слово!

– Спасибо, – похвала Сергея оказалась неожиданно приятна, гораздо приятнее дежурных комплиментов многочисленных приятелей. В груди потеплело.

– А чего ты в консерваторию не пошла? Такой голос…

Надо же, ему, похоже, и в самом деле интересно. Татьяна улыбнулась:

– Пять лет жалко терять. Да и направленность там больше оперная. А зачем мне опера?

– Да уж, – Сергей окинул сугубо мужским взглядом идеальное тело под переливами «винного» шелка. – До Монтсеррат Кабалье тебе надо растолстеть раза в три.

– Надо?! Ах ты… – Татьяна шутливо замахнулась.

– Не, я чего, – засмеялся Сергей. – «Надо» не в смысле иди толстей, а в смысле они ж, кто в опере поет, все как бочки. А тебе, – он прищурился, – нет, так, как сейчас, гораздо лучше.

Почему-то это откровенно мужское разглядывание ее не покоробило. Наоборот. Потеплело не только в груди, но и в животе. В голове промелькнула крамольная мысль: а что, если? Ну да, он вроде как принадлежит Светке – что за слово такое дурацкое, «принадлежит»? Он что, вещь? Подумаешь – муж. Судя по тому, что мамуля торчит у них денно и нощно, Светке на семью наплевать. Вот и забавно было бы… Вы все время думаете, что я еще маленькая? А я вовсе даже большая. Татьяна усмехнулась собственным мыслям. Цинично? А вы попробуйте, что такое пробиваться на сцену: в этом мире, на этой дороге никакого благородства не напасешься, только цинизм и спасает. А с драгоценным благородством можно только в ресторанном сортире повеситься, больше ни на что оно не годится.

– Ты чего смеешься? – Сергей продолжал с удовольствием ее разглядывать.

– Да так, пустяки. Хочешь посмотреть, как я живу? У меня вкусностей полный холодильник со вчерашнего банкета.

– Та-ань! Какие вкусности? Ты случайно не забыла, что тут ресторан? Это ты тут работаешь, а я вообще-то поужинать зашел, – в глазах Сергея прыгали озорные чертики. – Но поглядеть, как живет будущая звезда отечественной и зарубежной эстрады, – да неужели откажусь? Прославишься – буду продавать свои рассказы о трудном пути «к звездам» за большие деньги.

– Шутишь? – Татьяна неожиданно погрустнела.

– И не думаю даже. Я же тебя видел на сцене. И главное – слышал. По-моему, твоя слава – чисто вопрос времени. На тебе «звезда» написано во-о-от такими буквами, – он показал, какими, смешно растопырив руки.

– Ох, твои бы слова да продюсерам в уши! Ладно. Мне еще два номера нужно отработать. Подождешь?

– До пятницы я совершенно свободен, – процитировал он популярный мультик и шутовски раскланялся. – Светка в командировке опять, Янку бабушка с дедушкой – ну, родители ваши – забрали, дома пусто, как в выключенном холодильнике.

Конечно, разглядывать, как живет «будущая звезда», Сергею и в голову не пришло. Чего там разглядывать? Съемная квартира, разномастная мебель. Единственное, что в этой конуре заслуживает внимания – ее хозяйка.

Задремали они только под утро.

3. Треугольник

– Черт! Мне же на работу! – Сергей вывалился из-под одеяла и, смешно подскакивая на холодном полу, побежал в душ.

На весь утренний туалет у него ушло не больше десяти минут, но когда он, натягивая на ходу штаны и путаясь в рукавах рубашки, появился на кухне, Татьяна стояла у плиты с независимо-сосредоточенным видом – варила кофе. Вообще-то она вовсе не собиралась за Сергеем ухаживать – еще чего! Максимум – томно протянуть: «Спасибо, милый! Дверь захлопни!» – и нырнуть обратно под одеяло. Не пристало роковой красавице обращать внимание на героя случайного приключения: было и прошло.

Но… он так искренне интересовался ее карьерой – а не только телом. Впрочем, телом он тоже интересовался более чем искренне, ухитряясь быть и пылким, почти грубым, и в то же время невероятно нежным, баюкал, придумывал для нее какие-то удивительно милые прозвища…

Несмотря на абсолютно независимое выражение лица девушки – «никого не трогаю, починяю примус!», – шелковый халатик был продуманно распахнут. Ну, вот забыла она его завязать, что такого!

При виде этого распахнутого халатика Сергею мгновенно стало жарко. Он в один шаг оказался возле Татьяны, прижал ее так, что хрустнули кости, но тут же отстранил, запахнул халатик, подобрал болтающиеся концы пояса и старательно завязал.

Она как бы удивленно приподняла брови:

– Что, или не нравлюсь?

– Балда! Если бы не нравилась, можно было наплевать и так оставить. Дошло? – Он нежно чмокнул ее в нос. – Тань! Мне правда на работу пора, а ты тут… я, конечно, взрослый мужик, должен себя в руках держать, но, на тебя глядя, пожалуй, удержишься… Поэтому будь паинькой и перестань меня соблазнять.

Он схватил подсохший за ночь кусок батона, набросал на него колбасу, сыр, буженину – почти не глядя, так что углы торчали со всех сторон, как иглы у дикобраза, – и, не присаживаясь, начал поедать этот дикий бутерброд, почти не жуя, только захлебывая кофе и периодически шипя – кофе был огненный.

Таня, которую всегда раздражало, как мужчины едят – жадно, как животные, тьфу! – глядела на это действо с замиранием сердца. Господи, он же совсем одинокий! Да, у него и Светка, и Яночка, и мама у них днюет и ночует. Но он никому там не нужен. Татьяна увидела это так ясно, словно на рубашке Сергея висело объявление из любимого с детства мультика: «Маладой кракодил хочет зависти себе друзей». Еще бы она не увидела! Она и сама иногда чувствовала себя таким «маладым кракодилом». Всегда одна, и никому нет дела до того, как трудно карабкаться к сияющей где-то далеко-далеко вершине. Трудно? Не карабкайся. А у нас свои дела. Ах, ну да, есть еще Алексей, которому – теоретически – она не совсем безразлична. Теоретически. А на практике выходит совсем по-другому. Татьяна давно уже поняла, что музыкант он, в общем, средний, а продюсер и вовсе никакой. Неинтересно ему куда-то пробиваться, его вполне устраивает стабильный «чес» по клубам и ресторанам. Денег хватает, а чего еще? Афиш на каждом столбе? Концертов в Кремлевском дворце? Тань, говорил он ей, я давно понял, что я не Луи Армстронг и не Элвис Пресли, так что теперь, повеситься? Мне нравится делать музыку, и я ее делаю, а если за это еще и деньги платят – чего еще нужно для счастья?

Но Татьяне хотелось и афиш на каждом столбе, и собственного голоса «из каждого утюга», и концертов в Кремлевском дворце – а почему нет? Ведь она может! Но, кроме нее самой, никто не верит, что она может. Нет, не так. Никого это попросту не интересует.

А Сергей… Как он сказал? «Твоя слава – чисто вопрос времени» – таким тоном, как говорят: «Волга впадает в Каспийское море». И бутерброд этот несуразный. Она сама, торопясь на репетицию, частенько так перекусывает: стоя, обжигаясь кофе и не обращая внимания на то, что именно ест.

Сергей проглотил последний кусок бутерброда и удовлетворенно вздохнул:

– Ну вот, можно жить. Кофе ты варишь изумительный! Спасибо! Ну, до вечера?

Татьяна хотела сказать, что на сегодня у нее другие планы, и вообще она очень занята. В самом деле – не нужны ей никакие долгоиграющие отношения. И не просто не нужны, а могут стать серьезной помехой. И силы душевные отбирают, и, главное, в имидж молодой прекрасной певицы муж совсем не вписывается. Уж настолько-то она научилась разбираться в пиар-технологиях. Так что, ночь была прекрасна, и – чао, бамбино, сорри!

Но все это – как она варила кофе, а он прыгал на одной ножке, натягивая штаны, как старательно завязывал ее халатик, как кусал свой «лохматый» бутерброд и шипел, обжигаясь кофе, – все это было таким домашним, таким… спокойным? Жалко, если такое больше не повторится. В конце концов, чем она рискует? Светку Сергей, ясное дело, не бросит – там Яночка и обеспеченная жизнь. Да и карьеру Татьяне портить не захочет.

И неожиданно для себя она быстро – чтоб не передумать? – выдернула из ящика запасные ключи и сунула их Сергею в карман:

– Я сегодня буду поздно. А в ресторане лучше не светиться.

– Ну надо же! – он восхищенно покрутил головой. – Ты, оказывается, не только красавица и талант, ты еще и большая умница! – а про себя подумал: «И на шею не вешаешься, что немаловажно. Все тут прекрасно – но не настолько, чтоб из-за этого всю жизнь ломать».

Вот так.

Не зря говорят, думал Сергей, что треугольник – самая устойчивая фигура. Все сложилось просто чудесно: у Татьяны – карьера и никаких таких «семейных» планов на ближайшие дцать лет, у него – идеальная (о да!) семья, Светка с ее – тоже! – карьерой, и главное – Яночка. Это тянулось не год, не два: минул двадцатый век, наступил двадцать первый, а ничего не менялось. Временами от этой устойчивой чудесности у Сергея сводило зубы и хотелось одним махом разрубить затянутый почти до невозможности дышать узел. Но – как же Яночка? Светка ведь тут же ей объяснит, что отец – мерзавец и сволочь и надо его попросту забыть. Да и других неприятностей не оберешься. Он работает в одном из Светкиных проектов, значит, тут же окажется на улице. Какую-нибудь работу он себе, конечно, найдет, но вероятно, что именно «какую-нибудь», то есть денег будет кот наплакал. У Татьяны тоже дела двигаются еле-еле – ни сверкающих афиш на каждом углу, ни прочей «звездной пыли», так что денег негусто. Да и вообще: жить на ее деньги – гадко.

Ну что ж! Все прекрасно. Не он первый, не он последний: вот семья, а вот молодая прекрасная любовница. И хорошо, и чудесно, и пусть так и продолжается.

Теща, «золотая женщина» Евгения Степановна, дай ей бог здоровья и долгих лет, догадывалась, похоже. Но – молчала, конечно. Золотая женщина, чего уж там!

4. Ничего не хочу знать!

Телефонный звонок как будто сверлил мозг. Сергей с трудом открыл глаза. На часах было что-то странное – а, надо их перевернуть, вот, оказывается, начало восьмого. «Кому я в такую рань понадобился? Светка, что ли, на своих переговорах удосужилась о муже вспомнить? Да нет, вряд ли».

Голос в трубке был хриплым и почти незнакомым.

– Евгения Степановна? Извините, не узнал.

– Сережа, я… Ты сегодня Яночку из школы сам забери, хорошо? – казалось, она едва справляется с рыданиями.

– Что случилось? – глупо спросил он, хотя все уже понял. – Семен Петрович?

– Да, ночью «Скорая» увезла. Я сейчас в больнице, они делают все, что нужно, но…

– Евгения Степановна, Янку я, конечно, и отвезу, и заберу, а вы не волнуйтесь, все будет хорошо.

– Ох, Сереженька, – кажется, она опять заплакала, но опять справилась с собой. – Да нет, какое там – хорошо, давно уже к тому шло… Ты еще, – она замялась, – Свете сам позвони, ладно?

Света была в очередной командировке – в Лимасоле. Вот какие деловые переговоры могут быть в Лимасоле, где теплое море – он взглянул на окно, заливаемое серым питерским дождем, – пальмы и беззаботные туристы в пестрых гавайках и штанах до колен?

Сергей потыкал в кнопки телефона. Гудки накатывали, как, должно быть, прибой в этом самом Лимасоле: долгие, равномерные, бесконечные. Затем вежливый механический голос сообщил: «Аппарат вызываемого абонента не отвечает. Пожалуйста, перезвоните позже», – и повторил то же самое по-английски. Потом опять по-русски и опять по-английски… Он еще потыкал в кнопки: гудки и механический голос. На переговорах Светлана всегда отключала у телефона звук, чтобы не отвлекал. Может, и сейчас отключила? Он опять взглянул на часы и попытался сообразить: который же час сейчас на Кипре? Минус два часа? Раннее утро? Вряд ли переговоры начинаются в шесть утра?

Глядя в залитое дождем стекло, он повторял и повторял вызов, и словно бы видел, как сигнал передается от антенны к антенне. Сергей плохо представлял, как выглядят вышки сотовой связи, и ему представлялись узкие серебристые конструкции с большими тарелками сверху, похожими на ладони. Вот они стоят и передают его сигнал – из ладони в ладонь, до самого Кипра.

Он слушал однообразные, как прибой, гудки и считал их: почему-то не с каждого вызова, а подряд. Гудке на сто пятнадцатом – а может, на восемьсот пятнадцатом – в трубке что-то щелкнуло, и в ухо ввинтился раздраженный голос:

– Ну чего названиваешь? У меня важные переговоры, мне нужно выспаться, чтобы голова была ясная, а тебе вдруг приспичило? Думаешь, я тут на пляже отдыхаю?