Рэндал был уверен, что это правда, потому что это было так похоже на Хоппи. Она была исключительной и необычной женщиной во всех отношениях. Средних лет, сухопарая, с седеющими волосами. И все же невозможно было, пробыв в обществе Хоппи самое короткое время, не начать восхищаться этой женщиной и любить ее.

Это Хоппи заставляла Рэндала работать, пока он не начинал почти что молить ее о пощаде. Это Хоппи организовывала его жизнь и его популярность, имела дело с его управляющими и агентами и, в конце концов, даже с его любовными историями. Как сказал ей однажды Рэндал в приступе отчаяния, она была куда настойчивее, чем могла бы быть жена, и куда требовательнее, чем любовница.

Хоппи только смеялась над всем этим и продолжала вести Рэндала твердой рукой к еще более выдающимся успехам. Но, заставляя Рэндала уважать желания и требования широкой публики, для которой он работал, Хоппи могла в два счета рассмешить его, продемонстрировав абсолютное равнодушие к тому, что большинство людей считают важным.

Деньги не имели для Хоппи большого значения. А еще меньшее значение придавала она важным персонам. Она любила мужчин и женщин такими, какие они есть, и среди ее собственных друзей были разные личности — от министра до старьевщика. И ей было совершенно не важно, что думают люди из общества о ней.

Хоппи весьма эффективно вела финансовые дела Рэндала, будучи постоянно начеку и не давая ему растранжирить все до последнего пенни или дать ободрать себя как липку тысячам голодных стервятников, всегда готовых наброситься на банковский счет успешного молодого человека. В то же время Хоппи постоянно забывала выписать чек на собственное жалованье, и Рэндалу не раз приходилось заставлять ее покупать какие-нибудь необходимые предметы одежды вроде зимнего пальто и новых туфель просто потому, что Хоппи не позволяла себе тратить время на себя и собственные нужды.

В общем, в Хоппи Рэндал обрел настоящее сокровище, и преданность ему этой женщины была тем, за что он не уставал быть благодарным. И все же Рэндал иногда признавался себе, что побаивается своей секретарши. Хоппи бывала властной, когда хотела чего-нибудь от него добиться. Рэндал не раз спрашивал себя, не женится ли он на Джейн Крейк только чтобы угодить Хоппи. Ведь это Хоппи решила, что отец Джейн, лорд Рокампстед, должен финансировать осеннюю постановку Рэндала, и, поспособствовав сближению Рэндала и Джейн, она успешно добилась задуманного.

Лорд Рокампстед был в мире театра новичком. Он открыл для себя сцену довольно поздно, и тот факт, что он готов был спустить многие тысячи из имеющихся у него миллионов на постановки театров Вест-Энда, делал его настоящим ангелом-спасителем для многих директоров театров.

«Хлопья Крейка» — эти слова были знакомы почти каждой британской семье. Отец лорда Рокампстеда основал ставшее известным предприятие и привел его к коммерческому успеху. Упрямец из Ланкастера, который не мог похвастаться ни образованием, ни связями в обществе, был твердо намерен добиться всего лучшего для своего сына, чтобы тому никогда не пришлось, как его отцу, бороться за то, чтобы быть признанным в обществе.

Унаследовав баронский титул и огромное состояние отца, Джон Крейк был довольно известной фигурой. Помимо того факта, что имя его красовалось на заборе чуть ли не каждого склада, он был известен образованной публике по множеству других причин. Его коллекция картин была предметом зависти многих коллекционеров, его лошади выигрывали самые престижные скачки, команда поло завоевала невообразимое количество международных наград, а яхта обогнала всех пришедших к финишу на регате, а на знаменитой санной трассе Креста-Ран он побил все рекорды. Многие годы все помыслы лорда Рокампстеда занимали погоня за спортивными трофеями, старинное поместье и охота на куропаток в Шотландии. Потом он открыл для себя театр.

Лорд Рокампстед успел поддержать материально три неудачных и одну удачную постановку, прежде чем однажды его представили Рэндалу на коктейле, после чего Хоппи умудрилась каким-то одной ей известным способом добыть Рэндалу приглашение погостить в Блетчингли-Касл. Мужчины понравились друг другу, и лорд Рокампстед сказал Рэндалу, что хотел бы быть первым, кто прочтет его новую пьесу «Сегодня и завтра».

Это была самая яркая пьеса Рэндала, постановка которой требовала больших денег. Его агент сомневался, сумеют ли они найти желающих ее профинансировать, пока интриги Хоппи не завлекли в их сети лорда Рокампстеда, и тогда все пошло как по маслу.

Однако в придачу к лорду Рокампстеду Рэндал заполучил его дочь Джейн, и Хоппи недвусмысленно напомнила ему об этом, написав в конце письма:


Джейн звонила мне вчера утром. Она очень расстроена тем, что от вас нет вестей. Я сказала ей, что уверена: письма просто затерялись где-то в пути. Однако на вашем месте я бы не стала тратить время, выясняя их судьбу. Телефонный звонок гораздо быстрее.


Рэндал, улыбнувшись, положил письмо на кровать. Это было так похоже на Хоппи! Неожиданно Рэндал почувствовал себя юным, веселым и беззаботным. Какое все это имело значение? Он сейчас далеко и от Лондона, и от Нью-Йорка. Ни Джейн, ни Люсиль не могут побеспокоить его этим утром, наполненным золотистым светом, потому что усталость и скука покинули его и Рэндал чувствует возвращение прежней силы.

Поднявшись с кровати, он вышел на балкон. Знойное марево висело над горизонтом, море было удивительно тихим и спокойным. Он слышал тихий шелест волн, едва различимый шорох пальмовых листьев под морским ветерком, видел буйство алых и багряных цветов бугенвиллеи над террасой. Что значило все остальное перед лицом такой красоты?

— О боже! Мир — такой, каким создал его творец, — так красив! — вслух произнес он и в этот момент уловил какое-то движение внизу, под балконом. Наклонившись, он увидел поднятое к нему детское личико. Под балконом стояла Сорелла.

В руках у девочки, одетой в одно из тех платьев, в которых она выглядела особенно смехотворно, была огромная охапка цветов. Платье было из органзы в цветочек с оборками из тюля, но ноги девочки оказались босыми, и от этого выглядела она как принцесса, выдающая себя за нищенку. Рэндал облокотился о перила балкона и чуть свесился вниз.

— Доброе утро, Сорелла, — сказал он. — Разве в такое прелестное утро имеет значение что-либо еще?

— Какого рода вещи вы имеете в виду? — настороженно спросила девочка.

— Всякие скучные и важные вещи, которые, по мнению людей, необходимо делать, — ответил Рэндал. — Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Вещи, которые для тебя полезны, вещи, которые тебе помогут, вещи, которые позволят тебе многого добиться, вещи, которые надо сделать, потому что иначе все придут в ужас. Разве все эти вещи имеют значение? Вот о чем я говорю, Сорелла.

— Если бы они не имели значения, вы бы не спрашивали меня, имеют ли они значение, — ответила на это Сорелла.

Рэндал вдруг почувствовал, как внутри его вскипает раздражение. Конечно, сказанное было правдой, но почему-то ему совсем не хотелось эту правду слышать.

— Ты — самый несносный ребенок из всех, кого я знаю, — заявил Рэндал. — Почему ты не можешь смеяться, веселиться, как другие дети? Пойдем поныряем вместе в бассейне. По крайней мере, именно это я собираюсь сделать.

— Хорошо.

Сорелла неожиданно улыбнулась ему.

— Я спущусь через две минуты, — пообещал Рэндал, возвращаясь в комнату. — Я молод. Я весел. Я счастлив, — повторял он сам себе.

Рэндал надел плавки, он не забыл о том, что два нераспечатанных письма так и лежат на его кровати, словно обвиняя его в пренебрежении.

Стоя перед зеркалом, Рэндал причесался. Он не был бы хорошим драматургом, если бы не мог беспристрастно оглядеть свое отражение и найти его вполне приятным для глаз. Он загорел, теперь кожа его была цвета старой бронзы. Плечи у него были широкими, и хотя у Рэндала не было времени на физические упражнения, он вполне мог бы позировать скульптору для статуи молодого спортсмена.

Положив на туалетный столик щетку для волос, Рэндал повернулся к двери. Письма по-прежнему лежали там, где он их оставил.

— Черт бы побрал всех женщин! — пробормотал себе под нос Рэндал, сбегая по ступенькам.

Сорелла уже ждала его у бассейна. На ней было все то же старенькое синее купальное платьице, что в предыдущие дни. Явно с чужого плеча. Широкие складки были заложены по бокам и прошиты ниткой, не подходящей по цвету. Но, несмотря на принятые меры, платье сидело на Сорелле ужасно, и ей приходилось подвязывать его черным поясом, чтобы оно не соскользнуло с нее в воде.

Сорелла сидела на трамплине. Рэндал подошел ближе. Неприбранные черные волосы свисали по спине девочки, которая внимательно смотрела в чистую, прозрачную воду бассейна.

— На что ты там смотришь? — спросил ее Рэндал.

— Я представила себе, каково было бы лежать на дне и смотреть вверх сквозь воду, — ответила девочка. — Наверное, рыбам мы кажемся странными созданиями. Думаю, они считают нас чудовищами, живущими на небе.

Рэндал присел на край бассейна и погрузил ступни в воду.

— Ты всегда думаешь о подобных вещах, когда ты одна? — спросил он. — Лично я считаю, что рыбам живется совсем неплохо. Им ничего не надо делать, кроме как плавать туда-сюда, беседовать с другими рыбами и искать себе еду. Но хватит нам говорить о рыбах. Давай поговорим о тебе. Почему ты не купишь себе приличный купальный костюм?

Сорелла покрепче затянула черную ленту у себя на поясе.

— Люди редко отдают купальные костюмы, — сказала она. — Они любят покупать миленькие платьица с кружавчиками для милых маленьких девочек, но не купальные костюмы, не белье и не зимние ботинки. Такие вещи люди никогда не отдают.

Девочка говорила обо всем этом с угрюмой обреченностью, которая действовала сильнее, чем если бы те же слова произносились с горечью.

— Тебе действительно так тяжело живется? — спросил Рэндал.

Сорелла подняла на него глаза цвета воды в бассейне. Она ничего не сказала, но ответ был очевиден, и Рэндал мысленно обругал себя за то, что задал такой нелепый вопрос.

— Как ты вообще живешь? — спросил он. — Как справляешься? У твоего отца нет работы. Он сам сказал мне об этом. Похоже, работы у него нет уже несколько лет. И все же вы приехали сюда, а недавно побывали в Риме. А прошлой зимой были в Париже. Как вам это удается?

— О, мы справляемся, — неопределенно ответила Сорелла. — А почему вас так волнуют наши дела? Вы ведь сами говорили сегодня утром, что ничто не имеет значения. Спорим, я быстрее вас проплыву туда и обратно.

Произнеся это, Сорелла нырнула, и Рэндал последовал за ней, моментально забыв, пока гнался за быстро плывущей девочкой, как ловко она щелкнула его по носу за любопытство.

Сорелла, несомненно, умела плавать. Почти как рыбки, над жизнью которых она недавно размышляла. Она обогнала Рэндала не один раз, а трижды. Затем, когда они, утомленные, сидели на теплых камнях, Сорелла откинула с лица мокрые волосы и Рэндал подумал, что впервые с тех пор, как познакомился с девочкой, видит на ее щеках румянец.

— Где ты научилась плавать? — спросил он.

— Меня научил официант в Антибе, когда мне было семь, — сообщила Сорелла.

— Официант?

— Да, официант из отеля. Он был шведом и любил спорт. Он пообещал, что, если мы когда-нибудь встретимся зимой, научит меня кататься на лыжах. Но мы больше так и не встретились.

В ее спокойном тихом голосе не было сожаления, только констатация факта.

— Так вы с отцом останавливались в Антибе, когда тебе было семь? — спросил Рэндал. — Вы жили там одни?

— Нет. В Антибе было тогда полно народу, — с улыбкой ответила Сорелла.

Рэндал понимал, что его слегка поддразнивают в ответ на проявленное любопытство.

— Почему ты сказала, что я глупый в первый вечер, когда вы с отцом приехали сюда? — неожиданно спросил Рэндал.

Он давно собирался задать этот вопрос, но все не было подходящего момента. То ли потому, что с ними всегда был Дарси Форест, то ли его смущало то обстоятельство, что он задает вопрос ребенку.

— Это было грубо с моей стороны, и я извиняюсь, — сказала в ответ Сорелла.

— Но я не хочу, чтобы ты извинялась, — сказал на это Рэндал. — Я хочу знать, почему ты так сказала.

Сорелла поглядела на него искоса.

— Почему я должна вам это объяснять?

— А почему бы тебе не объяснить? — парировал Рэндал. — Ты словно заняла оборону. Почему? Я не нравлюсь тебе или обидел чем-то?

— Ни то ни другое.

— Тогда расскажи, что ты имела в виду в тот вечер, когда назвала меня глупым.

Сорелла разомкнула руки, обнимавшие колени, и, откинувшись, легла у бассейна. Глаза ее были закрыты, руки и ноги оставили мокрые следы на белом мраморе.