— У лекаря не бывает неурочных часов — беда приходит без приглашения, — поддержал брата Ингмар.

Послышался неприятный скрежет отпираемого засова, и в узкой щели показалось лицо седого мужчины лет пятидесяти, с мясистым крупным носом и двойным, если не тройным подбородком. Оглядев посетителей и обнаружив, что это особы высокого ранга, хозяин мгновенно преобразился и тут же распахнул дверь.

— Прошу вас, мессиры, — подобострастно залебезил он скороговоркой, — простите меня, ко мне вечно шляется всякая голытьба, то конь им на ногу наступит, то съедят что-нибудь тухлое, а тут такие важные особы. Я и представить себе не мог!

— Отчего же, — прервал его речь Аксель, входя в коридор и отряхивая грязные сапоги, — например, весьма знатный барон Раймонд — частый ваш гость.

Кустистые брови владельца аптеки взметнулись вверх.

— Мессир Раймонд иногда заходил, это правда… — в испуганных глазах Комю блеснул огонек.

Внезапно побратимы схватили хозяина дома и, оттеснив в угол, прижали к стене. От неожиданности и страха лекарь покрылся холодным потом и весь затрясся.

— Ну вот, что, подлый составитель ядов, — прошипел ему прямо в глаза Аксель, — ты будешь говорить с нами откровенно, или я лишу тебя вообще такой возможности, — и граф продемонстрировал лекарю длинный узкий стилет.

— Что вы такое говорите! Я лечу людей, а не травлю их, — заскулил Комю.

— У нас есть свидетели, которые подтвердят, что ты продавал специальный яд барону де Морэ предназначенный для медленного отравления маркиза Арманда да Иглнеста. Тебе лучше признаться сейчас, сразу же, а не пытаться водить нас за нос…

— А то придется напомнить франкам о нашем обычае кровной мести, — перебил его Ингмар, — я уже навел справки о твоих многочисленных родственниках. Мы здесь в Нормандии тоже не одни, и можем пощекотать клинками некоторые животы…

— Стоп! У меня есть предложение, — прервал брата Аксель и отошел в сторону, — чтобы клиент убедился в серьезности наших доводов — начнем с его сына Рено, я знаю — он живет на краю города и держит мельницу.

— Что вы хотите?! — закричал лекарь, — я не знаю, как барон использовал средство, которое заказал…

— Вот, это уже ближе к истине, — улыбнулся недоброй улыбкой Аксель, — значит, яд составлял ты?

— Откуда я знаю, может, ему понадобилось крыс травить?

— Таким долгоиграющим ядом? Да крыса три месяца будет дохнуть от твоего снадобья! Вот так и скажешь на суде — иначе я засажу в твою глотку столько мышьяка, что тебя вывернет наизнанку! ― жестко сказал Аксель. ― Да и все твое семейство поганое вырежем, понял?


— А как выглядел этот барон? — спросил Карл, помощник Халвора, через пару дней после поездки побратимов к лекарю.

— Типичная физиономия смазливого франка, — ответил Аксель, — хлюст среднего роста, чернявый, с вьющимися волосами. А что?

— Тут один франк хочет отправиться с нашей флотилией, что идет в Испанию — грозился оплатить целый кнорр, так его на смех подняли. Нашел перевозчиков! Вместе с ним старик-толстяк, тоже просится, носатый такой. Хочет всю свою семью перевезти в Испанию.

— И что? — усмехнулся Карл

— Боюсь, не ваш ли барон этот красавчик? По всем приметам сходится, и денег предлагает целую кучу.

— Пусть валят из Нормандии, — махнул рукой Аксель, — если успеют убежать до суда — барон избежит казни, если не за отравление, так, по крайней мере, за оговор Шарлотты. А имение его герцог передаст наследникам рода Иглнест, как имущество исчезнувшего хозяина.

— Действительно, так лучше, — согласился Ингмар, — если бы его казнили — то Ричард, по праву судьи, забрал бы себе и замок, и поместье. Он парень хваткий!

— Ну вот, теперь все достояние рода Иглнест вернется в одни руки, как хотел мессир барон! — с насмешкой ухмыльнулся Аксель. — А вы соглашайтесь, Карл! Деньги у этих пассажиров вы можете и отнять — пусть садятся на весла, как все викинги!

— Скажу мужикам, пусть сами решают, —

усмехнулся Карл.


Печальные последствия


Виолетта не могла не заметить изменений в поведении мужа. Раньше граф вставал очень рано и сразу приступал к управлению своим обширным хозяйством. После свадьбы у Акселя прибавилось забот ― Виолетта принесла мужу в приданое два обширных поместья, доставшихся ей в наследство от матери. Ни одна работа не проходила без его участия. У норманна была одна особенность — он неизменно появлялся в том месте, где нерадивые работники собирались напортачить или уже сделали что-нибудь не так. Стражники замка были вышколены графом и даже не помышляли об отдыхе или игре в кости во время дежурства. Дружинники на собственном опыте знали, что Аксель может появиться на стене замка в любое время суток: ни темная ночь, ни сильный ливень не останавливали его. После нескольких показательных порок воины жили по принципу — «делу время — потехе час». А вилланы и слуги не всегда были добросовестны. Наказания для них были помягче, но попасть в «черный список» Акселя из-за запревшего сена или прогорклой муки не сулило ничего хорошего. Каждый последующий шаг таких «тружеников» попадал после проступка под особый контроль графа. Такая активная деятельность занимала у хозяина поместья почти целый день. То тут, то там Виолетта могла слышать его повелительный голос, перемежаемый веселым смехом. Часто ее личная служанка с восхищением рассказывала о том, как граф мудро и справедливо разрешил конфликт между вилланами в отдаленном селении или отвергнул незаконные притязания соседа…

В последнее время, после приворота, хозяйственные дела стали интересовать графа все меньше и меньше. Он стал часто выходить на свой любимый пост дозора — площадку на крыше донжона и подолгу смотрел вдаль. Мужчина почти не смеялся, даже печальная улыбка очень редко озаряла его лицо. Даже движения графа стали не такими энергичными и порывистыми — он предпочитал долгие часы задумчивой неподвижности. Как безмолвная скала Аксель сидел за столом, надолго задерживаясь после обеда, так что остальные викинги невольно прекращали свои шутливые разговоры и торопливо расходились по делам. Даже Бьярни вспомнил, что и у него есть свое имение, и стал реже появляться в стенах Силекса.

— Что с тобой, милый? — с тревогой спрашивала Виолетта, чувствуя свою вину. ― Может, болит что-нибудь?

— А что? — Аксель поднимал на нее свои затуманенные печалью глаза, — со мной все в порядке, я здоров.

— Нет, ты нездоров, — уныло думала женщина, — ты так изменился!


Виолетта остановилась и оперлась о проем двери. В глазах у женщины потемнело, выступил холодный пот. Дрожащей рукой графиня провела по животу. Он уже сильно округлился и стал тяжелым. Сильно заболела поясница.

— Мадам, что с вами? — воскликнула служанка, хотя и не была удивлена. В последнее время жена Акселя часто чувствовала себя плохо ― заканчивался седьмой месяц трудной беременности.

— Отведи меня в спальню, — морщась, прошептала Виолетта, — ничего, ничего, не волнуйся Клаудина, это все беременность. Мне нужно немного полежать.

— Я, пожалуй, пошлю за знакомой знахаркой, — заговорила скороговоркой пожилая женщина, подхватив графиню за талию, — она знает всякие снадобья, настои, у меня тоже болела поясница, когда носила своего младшенького — так как рукой сняло.

— Не надо ничего, милая, просто у меня вообще здоровье слабое. Мне не следовало бы беременеть.

— Это верно, мадам…

— Но как же можно? — остановилась Виолетта, — графу требуется наследник, а я родила дочь. Да, кстати, Магали…. Где она?

— Не волнуйтесь, госпожа, за ней присматривает няня, а вам просто необходимо заснуть.

С этими словами Клаудина уложила графиню в постель и накрыла теплым одеялом. Бледное лицо Виолетты морщилось от боли, губы пересохли.

— Ты принеси мне попить, — приказала она, и служанка вышла из спальни.

Когда Клаудина вернулась с запотевшим кувшином виноградного напитка, графиня уже спала. Изможденное болезнью лицо стало необычайно спокойным, а бледная узкая рука безжизненно свисала с кровати. Служанка взяла холодные пальцы Виолетты и прислушалась к ее дыханию.

— Нет, дышит, — удовлетворенно вздохнула она и прикрыла шторы от яркого солнца.


Как облако густого тумана, опустился на Виолетту тяжелый сон. Ей казалось, что она слышит голоса, слышит, как люди ходят по двору, как служанка затворила за собой дверь. Но она не может даже пошевелить пальцем — нет сил. Нестерпимо хотелось пить… Кувшин с холодным напитком стоял рядом, Виолетта, хотя и не видела его, но ощущала. Но женщина не могла даже пошевелиться. Все тело сковала непонятная истома. Оно стало таким большим, просто необъятным. Тяжелая грудь давила на сердце и не давала вздохнуть, руки стали как стволы гигантских деревьев. Даже веки налились свинцом.

Но Виолетта нашла в себе силы открыть глаза, и увидела, как в комнату вошла пожилая женщина, вся в белом. Длинные седые русые волосы гостьи были аккуратно расчесаны и достигали талии. На ней было надето ослепительно-белая туника, до самых пят, из тонкой льняной материи. Женщина как облако вплыла в комнату, плавно пересекла ее и оказалась у кровати больной.

— Кто ты? — прошептала графиня.

— Я — Хильда, мать Акселя.

— Но ведь ты умерла, как ты оказалась здесь?

— Мы приходим из того мира, если это надо для вас. Мы ведь связаны с вами, нам тоже плохо, если у вас случаются беды.

— Да, у нас нехорошо, — прошептала Виолетта, и на ее глазах навернулись слезы.

— Ты сама это сделала, девочка, тебе же говорила Флорина, она предупреждала тебя.

— Но я хотела как лучше…

— Вы слепы как щенки. Могучие силы бушуют подле вас, а вы обращаетесь с ними безрассудно, как дети с огнем. Зачем ты взяла мою заколку?

— Мне сказала ведунья.

— Я знаю, — перебила ее мать Акселя, — но она не учила тебя брать важнейший талисман нашей семьи. Эта заколка — все, что осталось у моего сына на память обо мне.

— Это было мне неизвестно, — прошептала Виолетта.

— Я пыталась сказать тебе, ты чувствовала, но разве остановишь женщину, жаждущую любви?

— Что ж в этом плохого?

— Ничего, — Хильда присела на кресло, стоящее у кровати и посмотрела Виолетте прямо в глаза. Зрачки матери викинга не имели цвета и были бездонной глубины и от этого казались полными мудрости. В них молодая женщина увидела далекую сказочную страну, полную счастья и покоя.

— Каждое существо хочет любви — для того оно и рождено, — продолжала мать графа, — но далеко не каждому дано такое счастье — быть любимым. Любовь — это нечто большее, чем отношения между мужчиной и женщиной, родная. Есть еще и любовь к детям, и к своему роду и к краю, где живешь…

— Этого мне слишком мало…

— Мне тоже в этом воплощении не досталось мужской любви, милая девочка, — говорила Хильда, — мой муж любил меня лишь, когда входил в мое лоно, а потом он любил других женщин, любил мир, в котором жил, любил походы и сражения, много чего любил. Мне тоже было мало, мало и очень обидно. И я наполнила любовью весь свой дом, я любила своих детей, свой сад, своих животных. Когда муж возвращался из этих нескончаемых походов домой, — он тоже наслаждался моей любовью, которой был наполнен весь наш дом! ― призрачная женщина немного помолчала, углубившись в воспоминания, затем ее тихий голос снова зазвучал в голове Виолетты.

― Ты не должна была брать эту вещь, и не должна была впускать с ее помощью магические силы в ваш мир. Смотри, они уже иссушили не только тебя, но и на Акселя страшно смотреть.

— А что я должна была делать?

— Тебе надо было смириться, милая! Что делать, так и прожили, может быть, свой век втроем. Мой сын — человек слова. Да и твоя соперница ― благородная женщина. А теперь… — И Хильда задумалась.

— Что теперь? — встрепенулась Виолетта.

— Эти страшные силы, которые вы с Флориной напустили на моего сына, да и на тебя тоже, мечутся и иссушают ваши души. Раньше ты бы могла отойти в сторону от их могучей любви, а теперь ты встала между ними, и эта сила уничтожает тебя…

— Что же теперь будет?

— Может случиться страшное, и все три души запутаются во многих воплощениях, испытывая бесконечных страдания. А тяжелее всего тому, кто умрет, — добавила Хильда, — он и в прекрасном загробном мире не найдет покоя, будет страшно привязан к объекту своей любви и не найдет там успокоения…

— Что же мне делать, Хильда! — заплакала Виолетта.

— Не плачь, девочка моя, ты мать моей внучки, жена моего первенца! Я люблю тебя, и потому пришла. Я научу тебя, послушай!


Чтобы успеть к рассвету, ехать пришлось опять ночью — так приказала Хильда, мать Акселя. Женщин было трое: несчастная Виолетта, старая Клаудина и ведунья Флорина. Аксель был в отъезде и должен был вернуться к вечеру. Оставив охрану возле домика знахарки, женщины поехали на повозке, запряженной двумя лошадьми. Страх, охвативший путешественниц, передался даже их лошадям, и те нервно перебирали копытами по сырым глинистым неровностям дороги и норовили сбиться в кучу. Где-то вдали, на горизонте, сияла всполохами молний тяжелая грозовая туча, а порывы холодного влажного ветра напоминали об осени.