— Да нет, что ты, малышка, мне тоже пора возвращаться, — Аксель отступил на шаг назад.

— А как же вы доберетесь в такую темень? Может, это опасно?

Норманн хмыкнул в ответ и похлопал по рукояти меча.

— А разве я один? Мы всегда с ним ходим вдвоем и никогда не расстаемся.

— А-а, — понимающе протянула девушка, — ну тогда, доброго пути!

Викинг молча побрел через поляну.

— Ну, ты и сволочь, Аксель, — встретил его недовольной репликой Грим.

Одной рукой мужчина потирал опухший подбородок, а другой придерживал за поводья сразу двух оседланных коней.

— Ты дрался по-настоящему, а ведь и мы могли бы тебе накостылять…

— Чего? — задумчивое лицо Акселя недовольно вытянулось.

— Ладно, ладно ссориться, — примиренчески вмешался незлобивый Ульф, — но Грим прав, мне из-за тебя теперь светить этим фингалом! — у викинга все больше и больше заплывал левый глаз.

— Но, как я вижу, эта штучка все же оказалась непростой и для тебя, хевдинг, — добавил он с довольным видом.

— А что? — Аксель сделал вид, что не понял.

— Ну, и в дом даже не пригласила, хоть и старался ты как тигр…

— Да я и сам бы не пошел…

— Пошел бы, пошел, и в постель лег, если бы пригласила, — буркнул Грим, — только не такая она простая, злобная, как дикая кошка! Готовь пятьдесят солидов.

— Разогнался, — не согласился хевдинг, — я и не собирался ее сразу колоть, я же еще вчера сказал «к девочке нужен подход»…

— У тебя уже не месяц, а четыре недели и один день, — Грим продемонстрировал свои пять, поросших рыжим мхом пальцев. Из-за них виднелась скалящаяся морда с крупными желтоватыми зубами.

— Зря ржешь, как бы тебе не пришлось продавать коня, чтобы со мной расплатиться.

— Ладно, братья, опять вы ссоритесь, — снова вмешался добродушный Ульф, — спор есть спор — время покажет, кто победил. Слышь, Аксель, ну как тебе красотка? Принцесса, не правда ли?

Так, незаметно, в беседе, всадники проехали весь лес и выбрались на прямую дорогу, ведущую к замку. Издалека уже обрисовывались его островерхие башни. Когда они подъехали к подъемному мосту, ночь окончательно вступила в свои права. Над крепостными стенами взошла серебряная луна и залила своим потусторонним бледным светом и высокие черепичные крыши башен замка, и обширные пшеничные поля, опоясавшие крепость со всех сторон. Было очень тихо, лишь где-то в зарослях у реки старательно выводил свою нежную песню неутомимый соловей. Аксель задумался: ему стало ясно, что задача перед ним стоит непростая


.

Серьезные разговоры


— Мама, ты разгрузила Грис? — спохватилась Селеста., заканчивая свой ужин, состоящий из ломтя хлеба и мясной похлебки с фасолью, заправленной душистыми травами.

Похлебка была сварена на кабаньем мясе, от которого было отказалась высокомерная Шарлотта. Но, сейчас и она, проголодавшись, с удовольствием опустошала большую миску густого ароматного супа.

— Да, сразу же, как вы вернулись. Я смотрю, вы неплохо заработали, не думала, что столько выручите. Теперь можно недели две не ездить на рынок. Не нравится мне, что такие молодые девушки в одиночестве бродят по лесным дорогам. Вот и сегодня, если бы не тот добрый человек, неизвестно, что с вами произошло бы. Следующий раз сама пойду на рынок, — пожилая женщина грустно вздохнула.

— Вряд ли ты столько выручишь, мама, — хмыкнула Селеста. — Ведь это Шарлотте платили за ее красоту! Основные покупатели у нас были молодые мужчины, на вид совсем не нуждающиеся в наших травах.

— Да, я понимаю! Но добром это все не кончится. Вам, мои хорошие, давно пора или замуж выходить, или покровителя себе искать. Конечно, моя дочка из простого сословия, ее устроит какой-нибудь обычный парень из селян. А вот с тобой, Шарлотта, посложнее будет.

— Я не хочу замуж, тетя Луиза, и не хочу никакого покровителя! Ты же знаешь, я любила Эдмонда, а он меня предал! На большое приданое позарился! Больше я никого не полюблю! Пусть Селеста выходит замуж, а я с тобой останусь. Научусь лечить людей, так и проживу…. — отрезала та.

— Глупости это все! Все равно женихи не отстанут! Вот и эти норманны вас уже высмотрели. Разве я, слабая старуха, смогу тебя защитить? Я понимаю, что ты баронесса, и должна была выйти замуж за дворянина. Но ведь сейчас ты одна-одинешенька на этом свете и, кроме нас с Селестой, у тебя никого нет, — качнула головой пожилая ведунья. — И приданого у тебя никакого, разве что одна красота. Но красота ведь недолговечна.

— Я этих всех женихов ненавижу! Почему они меня не оставят в покое? От них одно горе, от этих подлых мужиков! Я думала, что Эдмонд меня любит, а он предложил мне стать его любовницей! Представьте себе, он женился на богатой женщине, а меня хотел сделать своей наложницей! — кипятилась девушка.

— Оставят, оставят, лет через пятнадцать — двадцать. Так уж богом устроено, моя девочка! Тебе все равно придется кого-нибудь из них выбрать. Муж будет тебя защищать и кормить. И, конечно, получше, чем я, старуха! Вон какой здоровенный норманн за тобой увязался. Отобьет у любого франкского кавалера! — расцвела в улыбке тетя Луиза. — А зря его в дом не пустила — глядишь, может быть, и женился бы на тебе. Они быстро женятся, эти норвежцы!

— Да не нужен он мне! Я ненавижу этих захватчиков! Мои братья из-за них лежат в могиле, а в нашем доме живут эти норманны. Ты подумай, что говоришь, тетя! У меня все забрали, бароном де Лонгвилль величает себя какой-то гнусный вор, а ты предлагаешь мне смириться и выти замуж за кого-нибудь из этих убийц!

— Ну, и что будем делать, если они снова сюда заявятся?

— Не знаю, видно, мне надо уходить от вас, чтобы вы спокойно жили. Вот только свое платье починю, что этот норманн порвал, сложу свои вещи, и уйду…

— Куда же ты пойдешь, бедняжка? — растрогалась добрая знахарка — Ладно уж, живи, как сама знаешь, все в руках господа нашего!


Утром следующего дня Аксель поднялся очень рано. Даже трудно было назвать это утром, ― как только начало светать на восточной стороне ночного неба, как послышались тяжелые шаги, которым вторили жалобным скрипом деревянные ступени. Это граф поднимался по деревянной лестнице на крепостную стену.

— Лучше бы они не скрипели, — подумал Аксель,― было бы лучше, если бы он появился на стене неожиданно. И все же ветер, завывающий в бойницах, помешал стражнику обратить внимание на подозрительный шум позади себя. Дежурный мирно сидел на каменном уступе, спиной к графу, то ли мечтая, то ли наслаждаясь сновидениями. Тяжелая рука Акселя опустилась на плечо незадачливого стражника, он вздрогнул и обернулся.

— Так-то ты несешь службу, Свен! — рявкнул граф, и его громовой голос прокатился по крепостной стене, и эхом рассыпался в каменных бойницах. Стражник вскочил на ноги, ― столь раннее появление хозяина замка не сулило ничего хорошего. Хевдинг имел обыкновение иногда, раз в два ― три месяца, делать разнос во всем замке. Никто не знал, когда это произойдет. Иногда промежутки между этими «акциями» затягивались на два-три месяца, иной раз ― побольше, а порой разнос мог наступить и через три дня. Все зависело от воли графа, его настроения, фазы луны, и бог знает еще от чего. Но в такой день Аксель поднимался рано, и целый день бродил по замку, вмешиваясь во все дела и отчаянно ругаясь. Горе была тому, кто попадался ему в эти часы под руку. Граф всегда находил огрехи в работе слуг и мастеровых, неправильное несение вахты, халатное отношение к своим обязанностям. Хозяин залезал в такие углы, куда виновники не заглядывали отродясь; по странному стечению обстоятельств, чаще всего ему на глаза попадались самые неприятные просчеты и ошибки, которые обычно и не допускались.

Свен вытянулся перед графом и не находил слов для оправдания. Да и оправдываться было бесполезно — что за стражник такой, позволил приблизиться к себе сзади не замеченным!

— Мне бы надо было выкинуть тебя просто со стены вниз, пока ты спал, в полете и проснулся бы, — ехидно проговорил Аксель, в его голосе звучали металлические нотки, — да пожалел, что ты шею себе свернешь, нас, норвежцев, здесь все-таки маловато.

— Да не спал я, — пробормотал Свен, вид у здоровенного рыжего викинга был совсем растерянный.

— А мне все равно, спал ты или не спал, — граф сгреб в большую горсть кольчугу на груди викинга и подтянул испуганного соплеменника к себе, — если к тебе можно подойти незамеченным.

Аксель развернулся и зашагал прочь. То, что хозяин тотчас не озвучил свой приговор, не сулило ничего хорошего. Все знали, что лучше бы Аксель рубанул сразу, чем весь день наливался бы злобой, вплоть до вечерней «раздачи слонов». Именно так называл хевдинг процедуру, завершающую его обход в конце дня. После ужина он собирал всех на центральном дворе и объявлял наказания за все проступки, замеченные за день. Граф ходил по всему замку, скрежетал зубами, играл желваками, из глаз его, казалось, сыпались искры. Все думали, что он обдумывает, как пожестче наказать виновных, прикидывает, куда еще сунуть свой вездесущий нос. Но еще тяжелее было весь день провести в ожидании наказания. Лучше уж сразу узнать, что тебя ждет, чем мучаться вплоть до графской «раздачи слонов».

Свен стал прохаживаться по стене, вглядываясь в даль. Но изображать дотошного охранника было уже поздно. Викинг знал, что попал в «черный список», граф будет теперь более внимательно наблюдать за тем, как справляется он со своими обязанностями. Правда, Аксель был незлопамятен, и одним из его принципов был — «получил наказание — искупил вину». Но все знали, что граф хоть и не напоминал о прошлых грехах, но и не забывал о них. Черные пятна на биографии могли сослужить недобрую службу при распределении разных благ, продвижении по службе. Особенно рьяно Аксель относился к несению вахты и боевому искусству викингов. Было из-за чего расстроиться Свену.

А граф тем временем уже вошел на кухню, где сонный повар-франк начал замешивать хлеб. В просторном помещении остро пахло кислым тестом, на большом столе посередине уже были разложены ровными рядами белые караваи, ожидая, когда Гонтран начнет их выпекать. Пол на кухне был посыпан соломой, по которой по-хозяйски расхаживали куры. Аксель с размаху пнул одну из птиц, и она понеслась, отчаянно закудахтав, в сторону выхода.

— Что ты здесь развел курятник, придурок, — заорал граф, — не удивлюсь, если в буханке хлеба обнаружится куриный помет!

— Что вы, мессир, — начал оправдываться испуганный Гонтран, — они только что прибежали, когда я отвернулся.

— И еще успели нагадить повсюду!

— Где, где? — повар закрутился волчком на соломе.

— Будешь долго искать, так я ткну тебя носом прямо в куриный помет, — лицо графа раскраснелось, а обычно холодные глаза так сверкали, что в них страшно было взглянуть.

— Лаура! — заорал Аксель, и на пороге мгновенно появилась заспанная толстая служанка лет тридцати, — если ты не наведешь здесь идеальный порядок еще до того, как солнце появится на горизонте…

Граф не договорил, а только плюнул в солому и вышел прочь.

— Что это он, как с цепи сорвался? — пробормотала женщина, протирая глаза.

— Сегодня держись, — Гонтран хитро перекривил свое толстое белое лицо, его маленькие глазки озорно блестели, как две черные изюминки в булке, — сегодня разнос!

Было видно, что Гонтран совсем не расстроился по поводу крика графа, монотонная работа на кухне выработала у пожилого франка философский образ мышления. А голос графа уже гремел где-то вдалеке.

Аксель сразу отметил про себя, что в конюшне чисто и аккуратно. Несмотря на ранний час, конюх Жак уже успел вычистить старую солому из-под ног лошадей и подсыпать свежей. Сразу же, как норвежский хевдинг стал графом и хозяином в замке Силекс, он обратил внимание на этого невысокого молодого человека за его любовь к лошадям. В одном из боев молодой франк получил увечье, и теперь в дружинники не годился. Но хромой Жак дневал и ночевал в конюшне, лучшего работника трудно было и желать.

Как обычно, зайдя в конюшню, Аксель сразу направился к своему Руфу, караковому длинноногому жеребцу. Конь отличался утонченным нравом и острой любовью к своему хозяину. Руф нервно стриг длинными пушистыми ушами еще задолго до появления графа в конюшне. Аксель, в свою очередь, почти всегда начинал день со свидания с жеребцом. Лошадь тепло взглянула на своего любимого хозяина крупными карими глазами и вытянула длинные мягкие губы. Аксель вынул из сумки большую морковку, которую никогда не забывал захватить, когда шел в конюшни, и она с хрустом исчезла среди крупных желтых зубов.

— Жак, а ты уже чистил копыта Руфу? — спросил граф, склоняясь к ногам животного.

— Нет, милорд, еще не успел, — пробормотал конюх.

— Смотри, до обеда все копыта должны быть вычищены, — Аксель строго посмотрел на конюха, но кричать не стал, — вообще-то их надо было вычистить еще вечером, а то лошади не отдохнут за ночь. Мало ли что, может, придется выезжать прямо с утра.