Наконец Тристан остановил коня и, осторожно придерживая Хейд, спрыгнул на землю. Когда же он подхватил девушку на руки, она показалась ему совсем невесомой, почти воздушной. И она по-прежнему молчала, хотя глаза ее были открыты.

Осмотревшись, Тристан пошел в глубину леса, подальше от дороги, и конь послушно последовал за ним. Вскоре он вышел на небольшую прогалину на склоне холма. Опустившись на колени, Тристан с предельной осторожностью уложил Хейд на мягкую траву. Он вглядывался в ее бледное лицо, а она, словно не замечая его, смотрела куда-то во тьму у него за спиной. И постоянно вздрагивала.

— Хейд… — тихонько позвал он. — Хейд, любовь моя!..

Он усадил ее, прислонив спиной к широкому стволу старого бука. Потом, взяв за подбородок, заглянул ей в глаза.

— Дорогая, я отойду ненадолго. Хочу развести костер. Я не уйду далеко. Ты сможешь меня видеть.

Хейд снова вздрогнула и заморгала — словно только что проснулась.

— Моя фея, ты слышишь меня? Мне надо развести костер.

Она опять заморгала, потом едва заметно кивнула.

Тристан ласково улыбнулся ей и провел ладонью по ее щеке. Затем поднялся на ноги и отправился на поиски сухих веток. Верный своему слову, он ни на миг не терял Хейд из поля зрения. А она по-прежнему сидела у ствола дерева и вздрагивала время от времени. Тристан и прежде наблюдал подобное состояние — у тех своих воинов, кто впервые оказался в бою. Некоторые выходили из этого оцепенения самостоятельно, других же приходилось выводить из него. Но случалось и так, что человек до конца жизни не приходил в себя, и, конечно же, это было самое страшное.

Когда костер разгорелся и прогалина осветилась, Тристан вернулся к Хейд. Сняв пояс и меч, он положил их рядом с деревом, затем, опустившись на колени, склонился над возлюбленной.

— Дорогая, так ведь лучше, верно? Гораздо приятнее, когда светло вокруг. — Он провел пальцем по ее пересохшим губам. — Немного согрелась, да?

Хейд не отвечала, и Тристан тяжело вздохнул. Потом вдруг улыбнулся и, прикоснувшись к разорванному корсажу ее платья, проговорил:

— Боюсь, миледи, что ваш наряд безнадежно испорчен.

Увы, Хейд и сейчас не ответила. И ее молчание все больше его пугало. «Только бы она заговорила, — думал Тристан. — Только бы заговорила…»

Он осторожно провел ладонями по ее рукам, потом чуть приподнял их, чтобы получше рассмотреть в свете костра. И вдруг увидел ужасные синяки и кровоподтеки у нее на запястьях.

— О Господи! — воскликнул Тристан. — Любовь моя, что он сделал с тобой?

Он немного приподнял подол ее юбки и увидел паутину лопнувших сосудиков и синяки на лодыжках — в этих местах ноги были перетянуты веревкой.

Тристан почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы, а в груди зарождаются рыдания. Не в силах более сдерживаться, он склонился к ногам девушки, и на ноги ее пролились его слезы. «А ведь могло случиться и так, что ее отняли бы у меня навсегда», — в ужасе думал Тристан. Он не издавал ни звука, но плакал так, как не плакал со времен детства, когда бродил, одинокий, по улицам Парижа.

О, как же он любил ее!

— Хейд… — произнес он срывающимся голосом. Склонившись к ней, он принялся целовать ее ноги. — Хейд, вернись ко мне! Пожалуйста!..

И тут она наконец-то его услышала. Да-да, услышала! Тристан понял это, когда вдруг почувствовал, что Хейд провела ладонью по его обнаженной шее над кольчугой и туникой. Подняв голову, он увидел, что Хейд улыбается ему.

— Милая, тебе больно? — прошептал он. — Может, надо что-нибудь сделать?..

Она покачала головой и снова погладила его шею. Сердце ее наполнилось любовью, и она вдруг вспомнила их первую встречу, когда она плакала в конюшне Сикреста. Казалось, что с тех пор миновали годы, а ведь прошло не так уж много времени…

— Нет, ничего не надо делать, — ответила Хейд. — Мне не очень больно.

Он взял ее за плечи и заглянул в глаза.

— Дорогая, может быть, тебе холодно? Принести одеяло?

Ночной ветерок и впрямь был прохладный, но Хейд уже не чувствовала холода — вскоре после того как Тристан развел костер, она согрелась. Однако в голову ей пришла одна мысль… Этой ночью она собиралась кое-что предпринять…

Снова улыбнувшись, Хейд ответила:

— Да, принеси, если можно…

Тристан тут же вскочил на ноги и направился к своему коню. Глядя ему вслед, Хейд любовалась его могучей фигурой. Приблизившись к коню', Тристан снял с него шерстяную попону и вдруг замер — будто к чему-то прислушивался. И Хейд тоже услышала какой-то звук.

Вернувшись к ней, Тристан присел возле нее на корточки и, расправив складки попоны, прикрыл ее ноги.

— Слышу, что приближаются всадники, — сказал он тихо. — Думаю, это Фаро и остальные. Они возвращаются в Гринли. Может, хочешь продолжить путь? Присоединимся к ним?

Хейд очень хотелось присутствовать при встрече Берти с Фаро, хотелось видеть встречу Тристана с матерью и братом, а также обнять Минерву и поблагодарить ее за все, сказать ей, как сильно она ее любит. Но она уже твердо решила, что этой ночью останется здесь, на лесной прогалине.

— Ах, не уверена, что сегодня у меня хватит на это сил, — солгала Хейд. — Не остаться ли нам на ночь здесь, если это возможно?

— Хорошо, я скажу им, что мы с тобой задержимся, — ответил Тристан. — Будем отдыхать, сколько ты пожелаешь. — Он провел ладонью по ее щеке. — Дорогая, можно оставить тебя одну ненадолго?

— Да, конечно, — кивнула Хейд.

Она с улыбкой смотрела ему вслед, пока он не скрылся за деревьями. Потом, приподняв попону, осторожно потрогала свои израненные ноги. И вдруг со смехом подбросила попону вверх, и та, сама собой, расправившись, медленно поплыла по воздуху, а затем улеглась неподалеку от костра. Хейд снова рассмеялась и пристально посмотрела на костер. Пламя тотчас же взметнулось к небу, и вокруг стало совсем светло.

Хейд же, осмотревшись, направилась к ручью. Какое-то время она шла вдоль берега, потом остановилась и, чуть помедлив, зашла по щиколотку в воду. Вода оказалась холодная, но необыкновенно приятная, и Хейд тотчас же почувствовала, что ноги у нее уже почти не болят.

Снова осмотревшись, она провела ладонью по волосам, а затем стала раздеваться. Бросив платье и нижнее белье на траву у берега, Хейд зашагала по лунной дорожке, пересекавшей ручей, точно мостик.

Тристан быстро шагал по тропинке, направляясь к прогалине, где оставил Хейд. В одной руке он держал мешок с провизией, а в другой — кожаную бутыль с водой. Тристан только что виделся с Фаро и сказал другу, что присоединится к нему попозже, когда Хейд немного отдохнет и наберется сил.

В какой-то момент ему вдруг показалось, что в лесу стало гораздо светлее, словно небольшой костерок, который он развел, увеличился за время его недолгого отсутствия в несколько раз и превратился в ревущую стену пламени. Да, теперь он уже прекрасно видел это пламя — костер действительно стал больше.

Тристан зашагал еще быстрее, ему ужасно хотелось увидеть Хейд, хотелось услышать ее голос, хотелось целовать ее снова и снова…

Ступив на прогалину, он замер, похолодел… Костер действительно весело потрескивал, и свет его заливал все вокруг. Но Хейд нигде не было, она исчезла. Кожаная бутыль и мешок с едой выпали у него из рук. Рванувшись к ручью, он громко закричал:

— Хейд, где ты?! Хейд, ты меня слышишь?

Уже приближаясь к ручью, Тристан увидел мерцание воды между деревьями, и ему вдруг представилось, что Хейд, возможно, оступилась и упала в воду, возможно, ударилась о камни головой и теперь… О Боже, неужели он найдет сейчас ее бездыханное тело?!

— Хейд, отзовись! — снова закричал Тристан.

Остановившись у берега, он осмотрелся и вдруг заметил на траве, у самой воды, кучу грязного тряпья. Вроде бы ее одежда… Но где же сама Хейд?

Тристан поднял голову — и у него перехватило дыхание.

Хейд стояла в ручье совершенно обнаженная, и ее длинные волосы, потемневшие от воды, струились по плечам. И при этом казалось, что все тело ее излучает свет, чудесное серебристое сияние.

Не в силах вымолвить ни слова, Тристан любовался стоявшей перед ним обнаженной красавицей. А она, не замечая его, изредка наклонялась, чтобы плеснуть на себя немного воды. Вода тоненькими ручейками стекала по ее телу, а оставшиеся капельки сверкали, словно бриллианты.

Наконец она повернулась к Тристану и улыбнулась ему — улыбнулась так, как будто звала к себе.

Из груди Тристана вырвался хриплый стон, похожий на рычание дикого зверя. Он с плеском прыгнул в ручей, и холодная вода фонтанами взметнулась из-под его сапог. Он дрожал и задыхался от томления по Хейд, однако боялся напугать ее силой своего желания.

Приблизившись к ней, он заглянул ей в глаза, а она, снова улыбнувшись, проговорила:

— Добрый вечер, милорд. Я очень рада вас видеть.

Шагнув к нему, Хейд провела ладонями по его плечам, и Тристан невольно вздрогнул — он мог бы поклясться, что даже под кольчугой ощутил прикосновение ее пальцев.

Ему ужасно хотелось обнять ее, но он боялся, что она исчезнет, испарится, сольется с лунным светом, на который сейчас так походила. Наконец, собравшись с духом, он медленно поднял руки и провел ладонями по ее спине, по чуть выступающим лопаткам. Кожа у нее была влажной, но не холодной. Более того, казалось даже, что от нее, словно от костра, исходит жар — во всяком случае, Тристану вдруг стало ужасно жарко, и он почувствовал, что обливается потом.

— О, миледи… — произнес он хриплым голосом. — О, Хейд…

Она привлекла его к себе, и Тристан тотчас же почувствовал, что от нее действительно исходит жар.

— Хейд, я не мог тебя найти, — прохрипел он.

— Но нашел же… — ответила она с улыбкой.

Тут Хейд взяла его лицо в ладони, и губы их тотчас же слились в поцелуе. Когда же поцелуй прервался, она чуть отстранилась и, заглянув ему в глаза, прошептала:

— Тристан, ты меня нашел и спас.

А в следующий миг он понял, что она принялась стаскивать с него кольчугу. Наконец тяжелая кольчуга с громким плеском упала в воду, и Тристан тотчас же почувствовал странное жжение на груди и плечах, причем жжение исходило из сияющих глаз Хейд — в этом у него не было ни малейшего сомнения. А уже в следующее мгновение он вдруг понял, что больше не может сдерживаться; с лихорадочной поспешностью Тристан начал срывать с себя одежду и бросать ее в ручей, туда же, куда упала кольчуга. Почувствовав, что жжение на груди и плечах усиливается, он машинально наклонился и плеснул на себя холодной водой. Затем, подняв голову, увидел, что Хейд пристально смотрит на него. И во взгляде ее был призыв — Тристан тотчас же это понял. Не в силах противиться ей, он подхватил ее на руки и понес к берегу, к прогалине и попоне, лежавшей у костра. Осторожно уложив, какое-то время стоял над ней, любуясь ее прекрасным телом. Потом, чуть наклонившись, рванул кожаные завязки своих штанов. Влажная кожа не выдержала и лопнула. Тристан тотчас же стащил с себя штаны и отбросил их в сторону. Затем, наклонившись, стал снимать сапоги. Несколько мгновений спустя сапоги полетели куда-то в темноту, и вот он, тоже совершенно обнаженный, выпрямился и взглянул належавшую перед ним девушку.

Хейд уже заметила, как он возбужден, однако нисколько не испугалась, когда Тристан лег с ней рядом. Она смотрела на столь знакомое и дорогое ей лицо и не думала о возможной боли от первой близости. Она не ведала сомнений — думала лишь о будущем. И ни о чем не жалела, вспоминая прошлое. Глядя ему в глаза, она прошептала его имя, — и он тут же привлек ее к себе и принялся покрывать поцелуями ее лицо, шею, груди. Она до боли жаждала его прикосновений и с трудом удержалась от крика, когда его рука оказалась меж ее ног.

«Я должна ему это сказать, должна… — промелькнуло у Хейд. — И надо сказать это сейчас — немедленно».

— Тристан… — пробормотала она задыхаясь. — О, Тристан!

Он приподнялся и заглянул ей в лицо. В свете костра сверкнули его зубы:

— Что, любовь моя?

Хейд судорожно сглотнула и, сделав глубокий вдох, выкрикнула:

— Тристан, я люблю тебя!

И тотчас же все тело ее наполнилось острым наслаждением, граничившим с болью. Она снова и снова выкрикивала имя любимого, она звала своего мужчину, своего воина. А в ушах у нее звучал голос Тристана, говорившего о своей любви.

Внезапно ее пронзила острая боль — словно отрезвляющая струя ледяной воды. Ошеломленная, Хейд распахнула глаза. Но, увидев лицо Тристана в капельках испарины, увидев любовь и нежность в его глазах, она тотчас же забыла о боли и, полностью доверившись ему, устремилась вместе с ним к вершинам блаженства.

Прижимая к себе своего воина, Хейд чувствовала себя по-настоящему счастливой. Целуя его, она шептала ему о своей любви и слышала ответные признания.