— Я… люблю одну женщину. Но, может быть, я это слишком поздно понял.

— Когда её потерял?

— Надеюсь, что этого не случилось.

— Извини… Надеюсь, ты прав.

— Я тоже надеюсь, что у тебя все образуется. А пока… почему бы нам не держаться вместе? Мы можем помочь друг другу.

Глава 13

Нам не стоило этого делать. Не стоило… Осознание совершенной ошибки пришло не сразу. В момент, когда наши тела и души сплетались, я меньше всего задумывалась о последствиях. Я вообще ни о чем не думала. Только чувствовала. Каждый раз. Еще и еще. Впитывала в себя эти эмоции. Втирала в кожу, как наркоманы втирают в слизистые остатки дури. Только этими эмоциями я и жила. Только этим эфиром дышала. У меня не было секса тысячу лет, и на это я, наверное, могла списать свое безумие. Если бы не одно «но». Так хорошо мне не было ни с кем. Никогда в действительности. Лишь в моих грезах о Птахе. Моих так и не сбывшихся грезах…

Ставшим привычным движением я выудила телефон из кармана и покосилась на дисплей. Замерла, не решаясь набрать выученный на память номер. Впервые с момента нашего с Птахом знакомства я не чувствовала в себе уверенности, что могу ему позвонить. Как будто действительно сомневалась, что имею на это право. И злилась. Так злилась! Потому что сам Птах не считал, что должен хранить мне верность. И никогда не настаивал, чтобы это делала я. У нас вообще были очень странные отношения. И Данил будто чувствовал это. Иначе к чему была его реплика о том, что я никогда бы не вступила с ним в связь, если бы не считала, что имею на это право? Признаться, меня задели его слова. Не потому, что они были правдивы. Отнюдь. Просто это прозвучало, как если бы я совершенно отчаялась. Но это было не так. Во мне жила здоровая женская гордость. Я бы никогда не стала делить Птаха с другой… Если бы он хотя бы раз дал понять, что у меня на него есть хоть какое-то монопольное право. Но он не давал. И не обещал ничего. За все это чертово время.

Меня захлестнула злость. Я захлопнула дверцу шкафа и прислонилась лбом к прохладной зеркальной створке.

— По-моему, не случилось ничего такого, из-за чего тебе бы стоило биться головой о стены, — раздался смеющийся голос за спиной. Я оглянулась. Данил стоял позади полностью одетый.

— Я вспомнила, что не забрала свои любимые рибоки из ремонта, — сухо заметила я, — не хотелось бы идти завтра в другой обувке. Маршрут ты выбрал не самый легкий.

— Хм… Не думаю, что его можно перенести, — почесал в затылке мой недавний любовник.

— А я и не прошу, чтобы ты переносил. Ну, поехали? Подброшу тебя домой.

Всю дорогу Данил молчал. Лишь на самом подъезде к дому родителей спросил кое-что о нашей предстоящей вылазке. Я объяснила. Помимо желания мой голос прозвучал довольно сухо. Как будто я тем самым выказывала Данилу свое недовольство. Хотя, ну, в чем мне его было винить?

— Ты только не решай ничего сегодня.

— Почему?

— Потому что сейчас ни ты, ни я не сможем дать адекватной оценки случившемуся.

— Что, уже и сам жалеешь о том, что мне предложил? Не слишком ли быстро?

— Не жалею! Просто хочу разобраться в том, что чувствую, на свежую голову.

— Хороший план! — похвалила я с некоторым сарказмом в голосе. Сарказмом он пропитывался всегда, когда я была вынуждена прятать за ним, как за щитом, свои настоящие чувства. И, кажется, Данил это понимал. Это подтверждала его ироничная скупая улыбка.

Соловьев спрыгнул на землю с подножки и оглянулся на меня через плечо.

— Не вздумай трепаться о том, что было, — зачем-то предупредила я, как будто и впрямь думала, что он побежит докладывать о случившимся всем желающим.

— Эта тайна уйдет со мною в могилу.

Я фыркнула и, ударив по газам, резко сдала назад.

За время, пока мы кувыркались с Данилом, отец пришел в себя и успел вынести мозг всем, кто пытался ему помочь. Собственная слабость давалась ему нелегко. В этот раз даже мать с трудом справлялась с его капризами, хотя обычно он старался ее не расстраивать.

— Я не выпишу тебя домой!

— С каких пор в нашей амбулатории появился стационар?!

— С тех самых, как ты попал в него с пулевым ранением!

Я нахмурила брови и уставилась на отца, давая понять, что со мной лучше не спорить. Он так же яростно посмотрел на меня в ответ. Ей богу, я не считала, что его жизни хоть что-то угрожает, но береженого, как известно, бог бережет. Нам нужно было перестраховаться.

Несмотря на то, что в упрямстве отец мне не уступал, в тот день сдался он довольно быстро. И это только лишь подтверждало, что я была абсолютно права — выписываться домой ему рано.

— Что сказал следователь? — тихонько спросила у матери, когда отец уснул.

— Ищут. Пока ничего непонятно.

— Думаешь, губернаторские? — тяжело вздохнула я.

— А больше, кому?

Я пожала плечами. С того времени, как в наших краях сменилось руководство — вокруг отцовского заказника стали происходить странные вещи. Если не сказать страшные. Совсем недавно под видом оздоровления леса здесь стали валить деревья и вывозить тот в неизвестном направлении. И все было бы хорошо, если бы местные не знали, что ни в какой чистке наш лес не нуждался.

— Ему несколько раз угрожали, — неожиданно призналась мать.

— Угрожали? И ты мне ничего не сказала?!

— А что бы ты сделала? Толку, что я об этом узнала? Разве он отступится? Нет… Как баран ведь. Вон — шороху навел. Экологов на уши поднял. И это после всего!

— О господи, — я растерла лицо и сжала пальцы на переносице. Возмущение матери мне было понятно. Точно так же, как и принципиальность отца. Сама такой была. Правдолюбкой. Баба Капа шутила, что от родителей я переняла все самые худшие качества. В какой-то мере я была с ней согласна. Правда в наше время была не в почете. Правда стала отличным поводом вас уничтожить. Убрать, как единственного заговорившего свидетеля, позволившего себе озвучить то, на что более лояльные и менее принципиальные старались не обращать внимания. Проще говоря, назвать вещи своими именами.

— Ясь, тебе бы с ним поговорить. Может быть, он хоть тебя послушает, а?

— Я поговорю, когда ему станет немного лучше.

— И с участковым!

— И с ним. Может быть у Евгения Николаевича как раз появятся какие-нибудь зацепки!

— Хорошо. А пока поезжай домой. Что-то на тебе совсем лица нет.

Я кивнула головой. Обняла мать и поцеловала в лоб. К родному запаху трав и меда примешался запах новомодных септиков и старой доброй хлорки.

— Завтра утром заеду, — пообещала я и пошла прочь по коридору.

Пока я находилась в амбулатории, на поселок опустился вечер. Внутри меня занозой засела тревога. Я ее списала на последние новости. Дернулась, было, к участковому, но тут же отказалась от этой идеи. Утро вечера мудренее. Так я себя пыталась убедить, но тревога лишь нарастала. Домой вернулась нервная и уставшая. Приняла душ, упала на разворошенную постель и задохнулась от ударившего в нос аромата.

Данил…

Тело мгновенно откликнулось. Я чертыхнулась и, вскочив с постели, сердито стащила с матраса простыни. Запихнула их в машинку, насыпала побольше порошка, налила кондиционер и включила стирку паром, чтобы уж наверняка уничтожить все следы случившегося. Только вот из памяти я их стереть не могла… Перед глазами мелькали картинки из недавнего прошлого. В ушах стучала кровь и его отрывистые ругательства. Такие грязные, но одновременно с этим настолько уместные в ту секунду. В них было столько искреннего, истинно мужского восторга! После такого никаких комплиментов не надо, чтобы потешить свое женское самолюбие. Без слов все понятно. Напротив, хочется тишины… Абсолютной тишины, нарушаемой лишь звуками нашего сбившегося надсадного дыхания и урчанием… в его животе.

А ведь я так его и не покормила. Свободные отношения, которые мне предлагал Данил, этого и не предполагали, ведь так? Совместные трапезы… это что-то намного более интимное. Я покосилась на трюмо, на котором оставила телефон, и закусила губу в нерешительности.

К черту! Это ничего не значит! Данил… ничего не значит. Я рванула к туалетному столику, схватила трубку и набрала Птаха. Сердце подпрыгивало в груди, в ушах грохотало. А, нет, не в ушах! Это снова гром. Гудок, еще один, в течение которого мое сердце оборвалось и покатилось вниз, долгая-долгая пауза и…

Одновременно с механическим голосом робота, монотонно повторившим, что такого номера не существует, в уши ударила громкая трель городского телефона. В то время как многие люди отказывались от стационарных аппаратов, в нашей глуши они были практически в каждом доме. Мобильная связь в здешних краях была очень капризной.

Я вздрогнула и поспешила к базе.

— Ну, слава Богу! Хоть сюда дозвонилась!

— Ба? Ты чего так поздно? Случилось чего?

— Случилось. Дуй к нам.

На языке вертелись миллионы вопросов, но я понимала, как глупо было тратить на них время, а потому, отбив звонок, я просто, в который раз за день, вышла под дождь и завела мотор УАЗика. Пора бы его было вернуть. Тяжело мне все же справляться с этим монстром. Свой джип как-то привычнее.

Я чувствовала себя ужасно вымотанной и не знала, чего еще ждать. Баба Капа, хоть и была с причудами, никогда раньше вот так меня не срывала. Я гадала, что могло случиться, отметала эти догадки, строила новые и… все больше себя накручивала. Неизвестность высасывала из меня последние силы.

В доме родителей горел свет. Удивительно, учитывая то, что на часах уже за полночь, а из живых — одна баба Капа, которая обычно ложится спать с петухами, чтобы с ними же встать. Обтерев влажные ладони о сарафан, я взялась за ручку двери, провернула. Прошла по полутемному коридору к кухне и замерла, растерянно разглядывая открывшуюся мне картину. За столом, справа от бабы Капы, сидел парень. Ну, может быть, и не совсем парень, но из-за высокого роста и крепкой фигуры назвать его мальчиком язык не поворачивался.

— Привет. Что за срочность? — подала я голос, чтобы обозначить свое присутствие. Обращалась я, конечно же, к бабе Капе, но мой взгляд был сосредоточен на незнакомце. Он как будто меня притягивал. Чем? Кажется, я догадывалась. Но просто отказывалась верить.

— Вот. Гость у нас из самой области. Павлик… Хм… Он тут кое-что интересное пришел рассказать. Про губернаторские делишки…

Что общего могло быть между парнем в потертых джинсовых шортах и губернатором, я не знала. Но почему-то мне даже в голову не пришло усомниться, что эта связь имеется.

— Мне бы с Валентином Петровичем побеседовать. Его точно нет?

— Точно-точно! Говорю же тебе — в больнице он. Ранен на службе… Да ты Яське можешь все рассказывать. Она ему передаст, — распорядилась баба Капа, ставя на стол перед пацаном тарелку наваристого рагу.

— Я не хочу, — замотал вихрастой головой Павлик, но жадный взгляд, брошенный на тарелку, свидетельствовал об обратном. Что-то едва уловимое в его позе… или повороте головы, или жесте, которым он поправил упавшие на лоб волосы, заставило мое сердце пребольно удариться о ребра. Я нашарила за спиной стул и осторожно опустилась рядом.

— Ешь. Раз из самой области приехал — значит, давно не ел. Как тебя только родители отпустили?

Паша бросил на меня странный взгляд из-под отросшей челки и снова впялился в стол.

— Меня мать послала. Предупредить… Она у меня секретарем работала. У губернатора.

Я перекинулась взглядом с бабой Капой и сглотнула ставшую вдруг вязкой и горькой слюну.

— У губернатора, значит?

— Угу. Ну, вот и услышала случайно, как он обсуждал с кем-то… кхм, — парень откашлялся, — поджог в вашем заказнике.

— Поджог?

— Ага. Поджог. Чтобы следы вырубки скрыть.

— Вырубки? — в очередной раз повторила я, — Черт… Прав был отец — не все так гладко с теми документами!

— Они еще и о… кхм… Валентине Петровиче говорили.

Если это возможно, мое сердце опустилось еще чуть ниже. Опасаясь услышать продолжение, я уставилась на бабку. Как в детстве, в поисках утешения. Как если бы она и правда могла укрыть, уберечь меня от всех бед и невзгод.

— Что именно?

— Мама сказала мне говорить только с ним.

— Но он ранен. То, что ты хотел ему рассказать, может быть, как-нибудь связано с тем, что случилось?

Пашка опустил голову еще ниже и всковырнул крупным длинным пальцем расшитую незабудками скатерть. И я смотрела то на этот палец с заусеницей, то на вихор на затылке нашего неожиданного гостя, и как будто падала куда-то, проваливалась к чертям.