Птах пропал на целый год… В это время Данил был в плену. Совпадение? Не знаю… Может быть, я просто сошла с ума, и вижу то, чего нет? Сглотнула. Дрожащими пальцами стерла влагу со щек. Бог его знает, что это было — дождь или слезы. Я не чувствовала соли, лишь горечь.

Так… Яська, соберись. Думай! Начни сначала…

Если допустить, что Данил — это Птах (тому было много подтверждений: голос, который мне казался знакомым, какие-то отдельные слова, интонации, не покидающее меня чувство, что это мой человек, и что я его сто лет знаю… знаю и люблю!), становится понятно, почему он так внезапно пропал. Он не бросал меня, не бросал… Он просто не мог со мной связаться. Что еще? Я знала, что Птах много путешествовал. И его работа была очень опасной. Когда я размышляла о том, кем он мог быть — мне приходило в голову все, что угодно. От солдата удачи до миротворца. Но с таким же успехом он мог быть и репортером! Разве это не одна из самых опасных профессий на земле?

А что, если он мне звонил?! Звонил, и не мог дозвониться? — задохнулась я от пришедшей в голову мысли. Сердце, которое только-только вошло хоть в какой-то ритм, снова подпрыгнуло и застучало не в такт. Что, если он решил, что я специально сменила номер, отрекаясь… отказываясь от того, что у нас было? Не поэтому ли он впустил в свою жизнь другую… Тьфу ты, какой абсурд! Ведь не было никакой другой! Это я… Я! Хотелось мне крикнуть.

Твоя тень…

Это я.

Или нет?

Пока я рефлексировала, совсем стемнело. Опустился туман, и стало так холодно, что у меня начали стучать зубы. Это было не так уж и плохо. Прохлада остудила мою кипящую голову.

— Куда ты делась? Я тебя повсюду ищу! Эй, да ты совсем замерзла… — Данил протянул руку, чтобы меня обнять, но на нем было столько всего понавешано, что сделать это было непросто.

— Давай, помогу, — сглотнула я. — И будем уже двигать, нам действительно нужно согреться.

— Ты меня приглашаешь к себе? — в тусклом лунном свете только-только взошедшей луны его глаза лукаво сверкнули.

— Конечно. Должен же кто-то о тебе позаботиться, после тяжелого трудового дня.

— Смотри, я могу и привыкнуть.

Мое сердце сладко заныло. Он говорил, что у него есть женщина… Что, если мои догадки — бред? Что, если он выберет другую? У нас оставалось все меньше времени. Мы никогда не обсуждали будущее. Что я буду делать, если Данил уедет? Или когда… Когда он уедет, что останется мне?

Выбери меня, Данил… Пожалуйста, выбери меня.

— Угрожаешь? Я не боюсь.

Соловьев ничего не ответил. Улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами, и закинул руку мне на плечо.

Стоп!

Соловьев! Птица… Птах…

Я едва не застонала в голос. Надежда… Самое страшное, что могло бы со мной случиться. Что, если он уедет? Что…

— Ох, ты же так и не рассказал мне, чем закончилась твоя поездка в город! — вдруг опомнилась я. — Встреча оправдала ожидания?

— Более чем. Я понял, как они вывозят лес.

— И как же?

— Схема проста. Организовываются фирмы-однодневки, которые заключают контракты на экспорт лесоматериалов. Открываются счета в банках, оформляются паспорта сделок и налаживаются поставки за бугор. Так продолжается некоторое время, часть валюты оседает в станах-импортерах, а выручка снимается через корпоративные банковские карты. Затем счета обнуляются, фирмы перестают существовать и успешно уходят как от уплаты налогов, так и от ответственности за нарушение таможенного законодательства. Партии везут небольшие, чтобы стоимость, необходимая для классификации деяния, не подпадала под уголовку.

— То есть твой репортаж почти готов? — уточнила я, с трудом заставив горло подчиниться.

— Да, остались кое-какие мелочи. Эй… Эй, ты чего?

— Ничего. Просто у тебя все меньше поводов торчать в нашей глуши. Сюжет готов, фото тоже…

— Эй-эй! Не будем торопиться с выводами. Я еще в глаза не видел отснятого материала.

Между ветвями деревьев показались огни моего дома. Данил вдруг остановился.

— Что такое?

— Твоя мать будет не слишком счастлива меня видеть.

— Ей придется смириться. Это мой дом, а ты мой… — я запнулась, не в силах договорить, и, чтобы скрыть собственное замешательство, взбежала вверх на крыльцо. В скрипе половиц, в шорохе ветра мне почудилось, будто Данил сказал: «твой»… И это было так сладко, но в то же время так страшно (вдруг этого не было!), что я побоялась даже просто оглянуться.

На звук открывшейся двери вышла мама. На удивление, она не стала кукситься на Данила или как-то иначе демонстрировать тому свое презрение. Лишь мазнула по нему равнодушным взглядом, тихо поздоровалась и снова скрылась за дверями гостевой. Я с шумом выдохнула.

— Твой отец тоже страдает, — зачем-то сказал Данил.

— Знаешь, я надеялась, что со временем все наладится. Когда они поговорят, прокричатся, вскроют нарывы…

— Но лучше не становится?

— Нет. Вчера всю дорогу до дома отец пытался вывести мать на разговор, а она не то чтобы даже молчала. Нет… Отвечала ему, но так равнодушно, знаешь? Не напоказ, а потому что действительно все равно. — Я сунула под батарею ботинки и резко сменила тему: — Да что это я, заболтала тебя совсем. А ты продрог до костей! Пойдем, нам нужно согреться.

Баня в моем доме примыкала прямо к ванной комнате. Я включила нагрев, запарила можжевеловый веник. Разговор о родителях немного отвлек меня. А рядом с Данилом все мои страхи, надежды и сомнения снова вернулись.

— Обычно в баню ходят голышом.

— Ни в чем себе не отказывай, — оскалился тот и одним слитным движением стащил свитер через голову. Поигрывая бровями, потянулся к ремню на брюках… Это был вызов, который я не смогла не принять.

— Иди, я к тебе присоединюсь, как только заварю чай.

— Только не задерживайся, — напутствовал меня Данил, прежде чем скрыться за дверями парилки.

На самом деле чай можно было заварить и позже. Мне просто нужно было немного времени, чтобы решить, как вести себя дальше. Мои тормоза отказывали. Данил был такой родной, такой близкий, что я боялась совершить какую-то глупость. Например, признаться ему в любви… Нет-нет, в этом не было ничего такого. Я просто не хотела, чтобы эти слова оказывали на него давление. Когда придет время выбора.

Выбери меня… Пожалуйста, выбери меня.

Медленно я стащила отсыревшую, противно липнущую к телу одежду и, набрав полную грудь воздуха, скользнула вслед за Данилом в парилку. Он лежал на лавке, опустив голову на сложенные руки, но когда я вошла, приподнялся. Смерил меня тяжелым обжигающим взглядом, повышая температуру в помещении до запредельных отметок. Я вскинула голову и легла на нижнюю лавку.

Когда стало невыносимо жарко, вышли. Не глядя на Данила, я включила прохладный душ и встала под струи. А уже секундой спустя мне пришлось потесниться, потому что у меня появилась компания. Мы с Данилом стояли так близко друг к другу, что даже вода не могла проникнуть между нашими разгоряченными телами. Его грудь и моя спина оставались влажными лишь от выступившего пота.

— Данил, нам надо обмыться и снова идти в парилку…

— Угу… Я в курсе, как это делается.

Прижимая меня к стене, Соловьев потянулся за лейкой душа. Снял ее с держателя и, развернув меня к себе лицом, направил поток воды мне на грудь. Я зашипела — ощущения были на грани боли. Мягкие соски мгновенно напряглись, превратились в острые пики. Взгляд Данила потемнел, опустился ниже. Опустилась и его рука…

— Умммм… — простонала я.

— Слабачка, — фыркнул Данил, когда я стала сползать вниз по скользкой стеночке, не выдержав интенсивности ощущений. Подхватив меня на руки, он вышел из душа и открыл дверь в парную. — С вениками-то что делать?

— Сейчас покажу! — Проснувшийся вдруг азарт немного взбодрил меня. Я высвободилась из объятий Соловьева. — Ложись!

Заинтересованно на меня поглядывая, Данил улегся на скамью. Получилось не сразу. Еще бы — стояк у него был что надо. Я плотоядно улыбнулась и принялась его отхаживать. Сначала легонькими похлопываниями, едва ощутимыми поглаживаниями, а как только Данил расслабился — хлесткими резкими ударами веника. Я увлеклась… чего уж. Поэтому, когда Данил пошевелился, а затем встал, еще не сразу пришла в себя, пребывая в каком-то трансе.

Да и он сам как будто тоже был не в себе. Коротко рыкнул. Подтолкнул меня к выходу, и как только мы вывалились из парилки, скомандовал:

— А теперь держись!

Он вошел в меня сразу, резким сильным толчком, и тут же взял быстрый темп. Мои мокрые ладони скользили по стенке, Данил сжал их в одной руке, а второй хлестнул по ягодице, заставляя сильней прогнуться. Он никогда со мной не церемонился. И этот факт подгонял мой оргазм, как ничто другое. Я кончила с громким вскриком, сжала его что есть сил. Так плотно, что, кажется, ощутила каждый выстрел глубоко-глубоко внутри.

Мы оба еще витали где-то в невесомости бескрайнего космоса нашего удовольствия, когда в дверь постучали. Оглушенная, я не разбирала слов, лишь нотки паники в голосе матери.

Ну, что там опять случилось?

Глава 25

Данил пришел в себя как-то сразу. Намного быстрее меня. Потянулся к сброшенным прямо на пол брюкам, чертыхаясь, в них влез. А потом, видя мое состояние, помог одеться и мне. Снял с крючка халат, накинул на плечи, и пока я одевалась, распахнул дверь.

— Что случилось? — спросил Соловьев у моей взволнованной матери.

— Звонила баба Капа. Сказала, что на наш дом напали…

На несколько секунд Данил замер. Потом провел ладонью по волосам и, бросив на меня быстрый взгляд, уточнил:

— Что значит напали? Кто-нибудь пострадал?

— Я не знаю… Она не вдавалась в подробности. Господи… — губы мамы дрожали. Я видела, что она держится из последних сил. — А что, если… если…

— Давайте не будем гадать. Яна, одевайся, и выходите с матерью во двор. Я пока выгоню машину. И ружье возьми. Хорошо? Оно заряжено?

— Да… — облизав пересохшие губы, я бросилась к шкафу. Пальцы будто одеревенели от страха и абсолютно меня не слушались. Предчувствие беды было таким сильным, что кровь стыла в жилах, и я никак не могла понять, как же раньше не почувствовала неладного?

— Ты одевайся, я достану ружье, — раздался за спиной тихий голос матери. Я обернулась. Похоже, маме удалось справиться с эмоциями. Она выглядела собранной и решительной.

— Я быстро…

И снова короткая дорога, которая словно растянулась на годы. Меня колотило от напряжения, и когда мы затормозили, кажется, я уже была готова ко всему. Небо плакало. Пахло прелой травой, гарью и… бензином?

— Похоже, дом пытались поджечь, — бросил Данил и не прекращая движения, оглянулся через плечо. Я кивнула, соглашаясь с ним, и на несколько секунд залипла на его красивом усеянном каплями дождя лице. Его выгоревшие на солнце ресницы потемнели от воды. А с губ, напротив, сошли все краски. Он был взволнован, как и мы все.

— Папа! — с громким криком навстречу нам рванула Света. Данил зажмурился и, прохрипев: «Спасибо тебе, господи», бросился ей наперерез.

— Ты как? С тобой все хорошо? — шептал он, ощупывая дочку, вертя ее то так, то эдак.

— Я в порядке… Я правда в порядке!

Судя по тому, как клацали зубы девочки, в порядке она явно не была. Я подошла ближе.

— Что тут у вас случилось?! Где все?

— Там… За домом… Пойдем скорей… — невнятно, сквозь всхлипы, прокаркала Света и потянула отца за руку. И мы побежали… Через клумбу с только-только зацветшими бархатцами, мимо флигеля, одна из стен которого и впрямь была обуглена. Выходит, мы не ошиблись. Дом действительно пытались поджечь.

Первым я увидела отца. Он сидел на коленях, склонившись над…

— Пашка, — выдохнула я.

— Эти люди… они в Валентина Петровича целились, а он им наперерез рванул…

Плач Светы доходил до меня, как сквозь вату. Картинка перед глазами смазалась. И лишь её отдельные фрагменты, словно осколками, врезались в мозг. Побледневшая баба Капа, лежащий под навесом Пашка, кровь… Много крови. Я упала на колени рядом с отцом. Схватила безвольную руку брата, чтобы проверить пульс. Но он не прощупывался. Мой взгляд метнулся к той, кто понимал больше других.

— Он жив, но… — Баба Капа покачала головой и отвернулась.

— Матерь божья, — прошептала где-то в стороне мама. Тихо плакала Света…