– Неужели ты не боишься моря? – Миру беспокоил тот же вопрос, который волновал ее брата.

– Нет. Я люблю море.

– Действительно, а что ей моря-то бояться?! – воскликнула Аза. И снова: «Ж-ж-ж-ж-ж-у-у-у-у-у-ххх... » – рев самолета.

– Я – боюсь, – призналась Мира, когда опять воцарилась тишина. – Водоросли по ногам – так неприятно! Думаешь, вдруг акула!

– Кому суждено быть повешенным – не утонет, – изрекла мать Марата. – И потом ты, Мирка, плавать не умеешь! А если не умеешь плавать – что тебе делать на берегу моря?

– Но никто из нас, согласитесь, не любит моря, – настаивала Эльмира.

– Потому что оно близко, рядом, никуда не убежит, а то, что в изобилии, надоедает, – важно молвила ее свекровь. – Ну, пойдемте ужинать.

– Потом, тетя Аза, после купания, – выкрикнул Нурик на лету – он появился из-за угла дома, весь какой-то всклокоченный, красный, как помидор.

– Гостю, который приходит после ужина, достаются дрова, – важно проговорила тетя Аза, и я вдруг поняла, что она изъясняется исключительно восточными поговорками – это вдруг стало ясно как дважды два – «то», и с каким пафосом это «то» слетало с ее уст, без сомнения – краткое народное изречение с назидательным содержанием, но чужое моему уху, а следовательно, это было нечто из восточного фольклора. Я даже хотела было вооружиться карандашом с блокнотом и записывать все, что она говорила, подобно тому, как Шурик из «Кавказской пленницы» записывал тосты. Но эта идея так и осталась неосуществленной, впрочем, как и недочитанный «один из удачных романов» Жорж Санд. – Так что прошу к столу. Не взыщите, у нас запросто. Отужинайте, чем бог послал, – и Аза провела рукой над столом по воздуху, словно сейчас из широкого рукава ее батистовой, бледных тонов блузки посыплются невиданные заморские яства. Однако же ничего оттуда не посыпалось, а бог в этот вечер послал катны – так называемый молочный суп, – и джаджик – блюдо из творога с зеленым луком (от одного вида которого мне становилось дурно и начинало мутить) и укропом. – Гость ест не то, на что он рассчитывал, а то, что нашел! – изрекла хозяйка, заметив, наверное, как мое приветливое лицо превратилось в кислую физиономию при виде джаджика.

Пока мы трапезничали, самолеты с воем летали взад-вперед по небу, словно автомобили по трассе, а Варфик все время смотрел на меня, смотрел как-то странно – без издевательской усмешки, во взгляде его не было надменности или какого бы то ни было чувства превосходства, он не пронизывал, обжигая, а словно присматривался ко мне, скользя.

Наконец было покончено с молочным угощением, и я сломя голову побежала к себе в комнату, нацепила купальник, схватила полотенце и в крайнем возбуждении вылетела на улицу. «К морю! К морю! Отрабатывать баттерфляй! Доводить до совершенства, чтоб у Павла Захаровича лицо от зависти перекосилось, когда он увидит, чего я добилась!» – пело все внутри меня.

Мы с Мирой шли позади, впереди не торопясь вышагивали два брата, Нурик метался между нами, как меж двух огней.

– А я не буду купаться, – сообщил он.

– Почему?

– Не хочу.

– Боишься? – мучила я его.

– Вот еще!

– Конечно, боится! Цыпленок! – подтрунивала над ним сестра.

– Ничего я не боюсь! – пискнул он.

– Почему ж тогда не хочешь? Или... – я чуть не ляпнула: «Или у тебя месячные?», но вовремя замолчала – какие же у Нурика, моего «жениха», могут быть месячные?!

– Что «или»? – спросил он.

– Да так, ничего.

– Ты договаривай, договаривай, – настаивал он, и в этот момент Варфик повернулся и одарил меня такой улыбкой, от которой, казалось, бело-желтый песок превратился в ослепительный искрящийся снег, а пастельно-розовое небо полыхнуло вдруг оранжевым огнем. В одну секунду все изменилось, перевернулось вдруг во мне. В одно мгновение я наполнилась новым чувством, которого не ведала до сих пор, будто в пустой сосуд налили эликсир любви, который дарит вечную жизнь. Только тогда я этого не поняла – чувствовала лишь, как горят и лицо, и уши, которые я пыталась скрыть от Эльмириного взгляда ладонями. Некое отдаленное подобное ощущение я испытала, когда развернула записку, которую Петухов послал мне через весь класс с последней парты третьего ряда у стены и в которой он признавался мне в любви, в доказательство чего пригласил меня в «кено».

Море, надо сказать, плескалось довольно далеко от дома с виноградной террасой и плоской крышей – шли мы до него быстрым шагом около получаса. Сначала по дороге нам попадались все низкие белые дома посреди каменисто-пустынного неровного ландшафта. Перед тем как закончилась эта часть пути, нам встретилась толпа смуглых, невысоких мужчин – человек двадцать, не меньше. У всех (без исключения) на головах красовались такие же огромные кепки, каждая из которой могла бы запросто послужить взлетной полосой для самолета, в точности как у того человечка из багажного отделения аэропорта, который принял меня за косоглазую, и как у обманщика-продавца из местной лавки, не имеющего привычки давать сдачу. «Наверное, эти кепки у них тут – писк сезона!» – подумала я, с интересом рассматривая жертв моды.

– Опусти голову и не смотри на мужчин! – шепнула мне Мира.

– Почему? – удивилась я, отметив про себя, что далеко не всем идут эти супермодные кепки – более того, многих они просто уродуют!

– Тут женщины вообще ходят с закрытым лицом! – взорвалась Мира, когда мужчины в кепках остались далеко позади. – Это не город! Это аул! Женщины тут до сих пор скрывают свои лица под паранджой! А ты мало того, что идешь с открытыми плечами, так еще и таращишься на них! – Слава богу, в этот момент завизжал очередной самолет, заглушив Эльмирино негодование.

– Да что они, девушек в сарафанах не видели?! – изумленно спросила я.

– Вон, смотри, – и Эльмира кивнула в сторону. Из калитки выходила... Ну, наверное, все-таки это была женщина, хотя ручаться я не могу, потому что это существо все – от темени до пяток – было закутано в лиловую тряпку.

– Как же она ходит?! Она ведь не видит ничего! У нее ведь лицо закрыто! – пристала я к Мире.

– Ха, ха, ха, ха, – засмеялся Варфик.

– Это вдова, у нее муж полгода назад умер, поэтому она в фиолетовых одеждах! – заговорщицким тоном пояснила Мира, но как бедная вдова ориентируется в пространстве, так и не объяснила – наверное, и сама не знала. – Варфик, я тебя попрошу Дуняшу сопровождать к морю, когда она захочет, а то, чего доброго, завернется после купания в полотенце и так и пойдет до дома! Неприятности могут быть!

Надо же, какие сложности! Недаром говорится: Восток – дело тонкое! А я ведь так и собиралась идти до дома, даже в полотенце обматываться не хотела – просто в купальнике, он как раз и высох бы по дороге. Я всегда так делала, когда мы снимали дачу в Подмосковье – от пруда до дома шла в купальнике, все девчонки в Хаврюшкино так делают, и мы с Людкой. И снова мне стало тоскливо-тоскливо, и снова меня потянуло к полям с сочными, душистыми травами, к лесам с вековыми соснами, к деревянным домикам с треугольными крышами, к стройным березам и к плакучей иве у пруда. «Жаль, что в этом году мы опоздали снять нашу дачу! Поздно спохватились!» – уныло подумала я.

– Варфик! Ты слышал мою просьбу? Марат! Скажи ему, чтоб он всегда сопровождал Дуню к морю!

– Если б не моя школьная практика, я бы остался и каждый день ходил с тобой на море! – гордо заявил Нурик.

«Слава богу, что у него практика! А то бы он весь отдых мне испортил!» – пронеслось у меня в голове.

– Конечно, я буду сопровождать Дуняшу к морю. А, Дуняша? – И Варфик подмигнул мне самым что ни на есть загадочным образом, будто за этим сопровождением он подразумевал еще что-то немаловажное, скрытое от всех, о чем знаем только мы с ним.

– Угу, – неопределенно ответила я, а у самой мороз по коже пробежал от его взгляда, подмигивания и этого: «А, Дуняша?»

«И все-таки что же со мной происходит? – гадала я. – То в жар, то в холод бросает! И в глаза я ему смотреть не могу – неловко как-то. Нет, со мной явно что-то творится!» – заключила я и в эту минуту увидела стадо баранов – голов двадцать, не меньше. Все, как один, тощие, иссушенные, грязные, словно осенняя листва весной, когда тает снег – лишь прожилки, скелет от них остается, и больше ничего – ни листовой пластины, не говоря уж о кутикуле, верхнем эпидермисе, хлорофилловых зернах, воздухоносных межклетниках и остальных важных составляющих этого органа высших растений, которые выполняют функции фотосинтеза и транспирации. Лишь сеточка остается от сего сложного организма – безжизненная, мертвая сеточка. Бараны тоже показались мне неживыми – они, словно тени, двигались по горячему, едва успевающему остыть к утру песку.

Один из них, наверное, вожак (если у баранов вообще существуют вожаки), поднял голову, и вдруг все стадо напомнило мне не трухлявые омертвевшие листья, а группу мужчин, которые прошли мимо нас минут пять назад. Я в воображении своем нахлобучила на всех баранов огромные несуразные кепки, которые здесь в этом сезоне особенно модны, и невольно опустила глаза долу, склонив при этом голову. Так шла я, как мне показалось, очень долго, так что не заметила перед самым своим носом зеленовато-бирюзового моря.

– Дуня! Вот предел твоих мечтаний! – издевательски проскрипел Нур. Я очнулась, посмотрела вперед, и в одно мгновение были забыты вдова, закутанная в фиолетовую тряпку, группа мужчин, перед которыми надо склонять голову, бараны в модных кепках, похожие на тех самых мужчин, на которых ни в коем случае нельзя смотреть.

Только загадочное подмигивание Варфика колыхалось в памяти и приводило меня в панический трепет. Лишь его взгляд сейчас волновал меня – настолько, что было неловко стянуть при нем сарафан и остаться в фиолетовом, как траурные одежды вдовицы, которая встретилась нам по пути, купальнике. Первый раз в жизни я испытывала жуткий комплекс неполноценности. Как я покажусь перед ним?! Это мое ужасное костлявое угловатое тело танцовщицы, словно спрыгнувшее с одноименного полотна Пабло Пикассо, написанного им во времена увлечения примитивизмом! Я страдала, стоя в нерешительности у сотворенного самой Природой бескрайнего бассейна, в котором я собралась отшлифовывать свой баттерфляй, чтобы вызвать зависть у своего желчного тренера. Но отчего мне было так важно мнение Варфоломея о моем теле? Эта мысль мне в голову не приходила. Мне было просто стыдно, и все.

Я зашла прямо в сарафане по колено в соленую воду, сняла его и, швырнув на берег, не теряя ни секунды, спряталась в первой же набежавшей волне. Проплыла метров пять, обернулась – мой сарафан, подгоняемый сильным ветром, улетал в сторону низенького дома, из которого недавно вышла закутанная безутешная вдова. А Варфик, Нур и Марат бегали по дикому пляжу, как ошпаренные, пытаясь схватить мое платьице.

– Ловите! Ловите быстрее! В чем она обратно пойдет?! Ужас! Кошмар! – Мира, крайне недовольная, вся взвинченная какая-то, высоко подпрыгивала на месте, думая, что таким образом она помогает ловить мой сарафан.

Я подплыла к берегу, встала, нащупав ногами дно, и заржала, как лошадь. В тот момент я как-то не сознавала, что они ловят мою единственную одежку, в которой я смогу добраться до плоского домика с виноградными шпалерами. Так смешно они метались втроем по пляжу, поднимая столбом песок – слоны, да и только! Так забавно злилась и подпрыгивала Мира, словно резиновый мяч при ударах об асфальт! А сарафан все удалялся и удалялся от моря, летя вверх, к аулу. Варфик почти превратился в черную точку. И тут я представила, что он сможет разглядывать мое костлявое, некрасивое тело в течение получаса – то есть всю обратную дорогу до дома. Гогот мой резко сменился икотой. Я прикладывала ладонь ко лбу козырьком, чтобы разглядеть Варфоломея, несмотря на то, что солнце заходило над морем, за моей сотрясающейся от непроизвольных отрывистых звуков спиной.

Наконец он появился в поле зрения. Он приближался, прижимая к груди мой сарафан.

– Слава богу! Молодец, Варфик! А то как бы она обратно пошла – ума не приложу!

– Как ты его поймал? – ревностно спросил Нур.

– Он зацепился за финиковое дерево! Я его – хвать! А ты, балда, даже пробежаться не смог! – И Варфик захохотал таким же смехом, каким я сама ржала минут пять назад. И снова между ними завязалась шутливая драка, которую Нур воспринял в высшей степени серьезно.

– Спасибо огромное! – крикнула я из воды.

– Зачем ты его вообще бросила? – бурно жестикулируя, воскликнула Мира.

– Застеснялась – вот и зашла в сарафане в воду, – буркнула я себе под нос и поплыла, рассекая волны круговыми движениями рук, отталкиваясь по-лягушачьи ногами. Вперед, вперед – туда, куда наполовину окунулся огненный солнечный шар, к той зыбкой, кажущейся границе соприкосновения земли и моря, которая ускользала от меня все дальше и дальше. Я плыла, не оглядываясь (меня всецело поглотила отшлифовка баттерфляя), думая лишь о том, что движения мои размашисты и не синхронны, что Павел Захарович сейчас обрушился бы на меня с упреками и ругательствами. Вертелась в голове и еще одна навязчивая мысль: о Варфоломее, об улетевшем сарафане, который тот поймал и нес, прижимая к сердцу.