Определенного плана розыска ассирийского принца у меня не было, да и быть не могло, потому что выбор-то невелик: я знала всего два места, куда могла бы податься – к Нурову семейству и в тот самый одноэтажный приземистый белый домик с плоской крышей, где я провела волшебный месяц четырнадцать лет назад.

Первым делом я рванула к Раисе, Соммеру, Эльмире и Нуру. Всю дорогу, пока я ехала в такси, меня кидало то в жар, то в холод, а в голове крутилось все одно и то же: «Наверное, я зря приехала, наверняка они сменили квартиру за столько лет! А может, и дома-то их нет давным-давно, и двора с протянутыми по диагонали (от иберийского дуба к благородному каштану) бельевыми веревками? И гараж дяди Соммера снесли, в котором четырнадцать лет назад молодожены (Мира с Маратом) свили уютное гнездышко?» Когда такси притормозило на обочине, а водитель указательным пальцем ткнул в лобовое стекло, сказав: «Вот ваша улица», сердце мое остановилось и с минуту, наверное, не подавало никаких признаков жизни, а потом начало биться, биться, как дурная раненая птица, случайно залетевшая в стеклянную теплицу. Я дрожащими руками достала деньги, расплатилась с шофером и вылезла на улицу. Тело, будто не мое, будто чужое, ватное – ноги не идут, глаза боятся смотреть вокруг. «Надо взять себя в руки! Надо взять себя в руки!» – твердила я про себя.

И я заставила себя осмотреться, найти взглядом тот дом, куда приезжала шестнадцатилетней девчонкой – с клетчатым чемоданом и красной сумкой из кожзаменителя, в которой вместе со мной проделали путь в тысячу километров электрошашлычница и пельменеделка.

И дом, и веревка, протянутая через весь двор от иберийского дуба к благородному каштану, с выстиранным бельем, раздуваемым, яко паруса, сильным северным ветром Апшеронского полуострова – все было на месте. Я обошла длинный барак и, увидев, что гараж тоже цел и стоит на своем месте, успокоилась, почувствовала прилив несказанной радости и блаженного какого-то восторга.

Я робко постучала в дверь гаража – сердце бешено забилось.

– Кто?

– Извините, я разыскиваю семью... – затянула я, но ключ в двери повернулся, и передо мной предстала хрупкая, сутулая пожилая женщина с поразительно бледным... Нет, не бледным – точнее сказать... лицо у нее было серым, словно пепел от сигареты, а вокруг глаз – иссиня-черные круги. Она смотрела на меня пытливым взглядом, стараясь угадать, кто я и зачем явилась. Вдруг в глазах ее промелькнул будто бы свет, будто она узнала меня.

– Дуня? – удивленно проговорила она глухим голосом.

– Да, – машинально ответила я, потому что, в свою очередь, никак не могла узнать эту стоявшую передо мной болезную женщину.

– Ты как тут? – спросила она. – Да ты не признала меня? Я – Эльмира!

– Эльмира! – Я, пораженная, отшатнулась даже. Она совершенно была не похожа на себя – она выглядела теперь старше своей собственной матери, когда я увидела ее с кисточкой и консервной банкой в руке четырнадцать лет тому назад. – Мира! – Я пришла в себя и кинулась к ней на шею от счастья, что отыскала ее семейство. – Как я рада, что нашла тебя! Как я рада! – Я захлебывалась от восторга, понимая: раз Эльмира живет по-прежнему в гараже, то, стало быть, и все остальные где-то поблизости (в том числе – и основной объект моих поисков).

– Проходи. – И она усадила меня за круглый стол, что стоял теперь на месте широкой арабской кровати. – Я, конечно, могу долго ходить вокруг да около, но спрошу тебя сразу – как ты тут оказалась? Отдыхать приехала и решила к нам заглянуть?

– Да, да, я понимаю... Я, как снег на голову, спустя столько лет... – Я запиналась, мне хотелось сказать ей об истинной цели своего приезда, но отчего-то язык не слушался, и я говорила совсем не то, что нужно было бы мне сказать. – Ты расскажи... Как вы живете? Как мама с отцом? Как Марат? Нур?

– Мама с отцом живут вместе с Нуром. Они переехали отсюда пять лет назад, когда у Нурика родился четвертый ребенок.

– Да ты что?! – изумилась я – я никак не могла представить себе цыпленка Нурика главой многодетной семьи.

– Да. Он женился десять лет назад, у него шестеро детей, жена неплохая, хозяйственная. Родители помогают им с детьми. Я с наступлением холодов тоже переезжаю туда и всю зиму жду не дождусь, когда наступит весна, чтобы снова переселиться сюда. От них от всех можно с ума сойти! – со злобной усмешкой проговорила она.

– А ты? Ты-то как? Как у вас с Маратом?

– Не произноси его имени в моем доме! Не смей! Слышишь?! – нечеловеческим голосом возопила вдруг она – я даже испугалась.

– Хорошо, я не буду, – пролепетала я, но Миру, видно, распирало – хоть кому-нибудь, пусть в сотый раз, повторить свою историю.

– Он бросил меня через три года после того, как ты гостила у нас. Ушел к белобрысой стерве! Гад! Подонок! Хорошо еще, что господь нам детей не дал! Ненавижу, ненавижу его! – И она в ярости неимоверной вцепилась обкусанными ногтями в скатерть и, не контролируя себя, принялась стягивать ее, пока пиалы с грохотом не упали на пол. Лицо ее исказилось – будто она переживала сейчас ни с чем не сравнимую боль, будто ее на костре жгли заживо.

Оно и понятно – Мира до сих пор не могла прийти в себя после разлуки с Маратом – ведь она считала его безусловной, неприкасаемой своей собственностью – он был ее – целиком и полностью: и мысли, которые крутились в его вихрастой голове; и выразительные глаза с прожигающим взором, с соединительными тканями, веками, чечевицеобразными хрусталиками, непрозрачными склерами и роговицами; и горячая кипучая кровь, определяющая его бешеный темперамент, выбрасываемая левым желудочком в аорту, поступающая потом в артерии, артериолы и капилляры органов и тканей; и сами эти ткани и органы, включая желудок, селезенку, кишечник, почки, печень, – одним словом, все в нем, до последней клетки, до вздоха, принадлежало ей. А тут вдруг – на тебе! В один момент она потеряла все окончательно и бесповоротно – даже его запах, который сохранялся в первые месяцы после развода на постельном белье, на подушках и одеялах, в шкафу, где несколько лет висели рубашки и костюмы «собственности» – он испарился, улетучился и теперь, наверное, вспоминался ей лишь во сне.

– И вообще, Дуня... Прости меня, но я не хочу тебя видеть, не хочу общаться с тобой... Ты напоминаешь мне о том времени, когда я была счастлива с ним. Уходи! Я прошу тебя.

– Я уйду, Мирочка! Я совсем на тебя не злюсь. Я все понимаю! Только ты для меня, как спасательный круг для тонущего. Скажи мне, где Варфик! Дай мне его адрес! Я приехала сюда, чтобы найти его! – Не знаю, откуда во мне появилось столько решимости, что я сумела выпалить ей все это.

– Не знаю я об этой червивой семейке ничего! – отмахнулась она, но потом снова ей захотелось сказать: тяжело ей было молчать – слишком многое накопилось в ее душе за эти годы. – Его родители эмигрировали в Иран лет семь тому назад. Варфика после армии, несмотря на его протесты, женили все-таки на Хатшепсут. Он окончил институт нефти и химии, бросил Хатшепсут (это, наверное, у них в крови – бросать своих жен!) и уехал в Алжир, куда-то в Северную Сахару. Да! – воскликнула она, будто вспомнила что-то важное. – Он ведь в Москву сразу после службы ездил – месяц там пробыл, все тебя искал, да не нашел! Сказал, что вы с мамой то ли переехали, то ли вообще уехали в другой город, я не поняла. Ему ничего не оставалось, как повиноваться родительской воле, хотя я не заступаюсь за него!

Значит, он искал меня! Искал! Я буквально задыхалась от радости, но, вспомнив о его отъезде в Северную Сахару, почувствовала, как сердце у меня упало – вниз куда-то свалилось, пролетев желудок, провалилось в левую ногу, сжалось и затаилось в пятке... идея о поездке в Алжир еще не успела прийти мне в голову.

– А зачем он уехал в Алжир? – прошептала я.

– Не знаю ничего наверняка. Что-то, связанное с добычей нефти. Небось махинации какие-то! – с отвращением сказала она. – Где эта сволочь Марат, я вообще не представляю, да мне это и неинтересно. Одно только могу сказать – кажется, дом на побережье, ну, где ты отдыхала, они не продали. А может, уже и продали... Ну все, Дуня, а теперь уходи! Больше я тебе ничего рассказать не могу, а смотреть на тебя мне не доставляет никакой радости. Прощай.

– Держись, Мирочка. Спасибо тебе за все. До свидания, – лепетала я, пятясь задом к выходу.

* * *

Вдали, в нежных розовато-золотистых лучах утреннего солнца, на пригорке переливался одноэтажный домик с плоской крышей, выкрашенный в белый цвет, словно мазанка на далеком украинском хуторе. Тишина. Лишь от дома, в котором я провела когда-то самый счастливый месяц моей жизни, доносились размеренные удары молотка: тук-тук! тук-тук! тук-тук! И никого вокруг – или все спят, или вымерли.

Я подошла к знакомой калитке – во дворе какой-то мужчина в шароварах и белой свободной рубахе, с густой каштановой шевелюрой и бородой лопатой мастерил то ли табурет, то ли навесную тумбочку – пока понять было сложно.

«Интересно, кто это? – подумала я. – А вдруг это Варфик?! Нет, не может быть – Мира ведь сказала, что он в Алжире! Это, наверное, Марат! – догадалась я. – Конечно же! Наверняка он расстался со своей белокурой девушкой, махнул на себя рукой, и к Мире вернуться ему стыдно – с какими глазами он предстанет перед ней?! Им овладела тоска, он плюнул на свою внешность, поселился в ауле, отрастил бороду и стал настоящим мужиком. Прямо как Лев Николаевич Толстой!» – вздохнула я. Стук в этот момент прекратился.

– Эй! Вы кто? Вы к кому? – окликнул меня мужик в шароварах.

– Марат! Ты что, не узнаешь меня?! – крикнула я. – Я была рада, что нашла хоть одного члена Варфиковой семьи. Что это мог быть не Марат – у меня в ту минуту и мысли такой не было. В моей голове сложилась такая правдоподобная история после встречи с Эльмирой, которая не подлежала ни малейшему сомнению.

– Проходите, – и Марат, открыв калитку, впустил меня внутрь.

Нечего сказать, жизнь здорово побила его за четырнадцать лет! Его уже никак нельзя было назвать красавцем! Постарел, что ли? Не пойму. Стал ниже ростом как будто, раздобрел, а на щеке шрам появился – наверное, Мирина работа. Глаза не искрятся, как раньше, – мутные какие-то стали, отрешенные, пустые. Ох, как много он пережил! Нос даже вниз загнулся от горя.

Он стоял передо мной, и вдруг в глазах его появился интерес, взгляд сделался осмысленным, скользнул по мне и остановился на перстне с кровавым рубином.

– Ты не узнаешь меня, Маратик?

– Узнаю, узнаю, – глухим, словно из могилы, голосом сказал он. Даже голос не его! Конечно – сидит тут в одиночестве, словом не с кем перемолвиться – так и вовсе можно разговаривать разучиться! – Пошли в дом. – И я пошла за ним.

Чего-то не хватало на веранде – чего-то крайне важного. Она была слишком светлой, голой. Ну конечно же! Потолок ее не был увит виноградом, и не висели больше над головой налитые солнечным теплом, тяжелые янтарно-оливкового оттенка виноградные лозы.

– Маратик, ты так изменился! Стал неразговорчивым! Что с тобой? У тебя горе? Я слышала, ты ушел от Миры... – говорила я, оказавшись в бывшей спальне Азы и Арсена. Марат стоял ко мне спиной, а я продолжала говорить всякую чепуху, поскольку молчание стало невыносимым: – А как Варфик? Где он теперь? Мира мне сказала, он уехал в Алжир... Досадно! Я так хотела повидаться с ним!

– Зачем? – резко спросил Марат, повернувшись ко мне лицом – так резко, что я не нашлась сразу, что ответить ему. – И с чего это ты вдруг взяла, что я – Марат? Между нами такое большое сходство? Мы как две капли воды похожи!

Теперь я не знала, что и думать, я совершенно растерялась – я говорила все это время с Маратом, а это вообще не Марат оказался! Как глупо! Ужасно глупо! Незнакомец пожирал глазами перстень с рубином, который поблескивал на моей руке.

– А, я все поняла! – дрогнувшим голосом воскликнула я. – Все Варфикино семейство уехало – родители в Иран эмигрировали, сам Варфик, я слышала, в Северной Сахаре, Марат тоже, наверное, куда-нибудь отчалил... Ведь так? А этот дом они вам продали! Извините за беспокойство, я, пожалуй, пойду. – И я поползла к выходу по стеночке – мне очень хотелось выбраться из этой темной спальни, я чувствовала тут себя не слишком комфортно – тревога и страх закрались в мою душу.

– У меня есть преимущество над тобой – я знаю, кто ты, а ты понятия не имеешь, кто перед тобой! По кольцу тебя узнала! Мне ведь Аза все рассказала! У меня такой же перстень – не отличить! Приехала к Варфоломею! Считаешь себя достойной стать женой потомка великих Нина и Семирамиды?! Мерзавка! Ты отсюда живой не выйдешь! Ты всю жизнь мне искалечила! Вот в кого я превратилась! Он только и думал о тебе, а на меня не обращал никакого внимания. И ладно бы вовсе не замечал, так он смотрел на меня с такой брезгливостью! С таким омерзением! Один раз сказал, что лучше всего я выглядела на нашей свадьбе, когда лицо у меня фатой было закрыто!