Мануэл Карлус - Во имя любви: Возмездие

– Ты говоришь страшные вещи! Вспомни, что тебя слышит твой ребенок!

– Ничего, он поймет, что я всего лишь намерена бороться за его счастье.

– Но с кем? С Эдуардой, которая не сделала тебе ничего дурного? С Марселу, который тебя не любит?

– Может, и не любит, – внезапно поникла Лаура. – Ну и черт с ним! А мой ребенок все равно будет знать, кто его отец. Если даже у Марселу хватит наглости потребовать от меня доказательства, то я сделаю анализ на ДНК и ткну этой бумажкой в его распрекрасную физиономию! Пусть знает, как меня предавать!

– Лаура, мне тебя жалко. Что ты наделала! – со слезами на глазах произнесла Наталья.

– Не расстраивайся, – приободрила ее Лаура, найдя в себе силы утешить сестру. – Один бой я проиграла, но войну в целом – выиграю. Этой парочке никогда не видать счастья! Они все равно разбегутся в разные стороны, вот увидишь.

А между тем Эдуарда и Марселу уже вторые сутки проводили в Ангре и, заново узнавая друг друга, наслаждались вновь обретенным счастьем.

Именно это слово – счастье – то и дело звучало в их разговорах, но отныне оно было наполнено иным, конкретным содержанием. Если раньше они только мечтали о каком-то неясном, идиллическом – а потому и несбыточном – счастье, то теперь явственно ощущали его сладковато-солоноватый вкус, который был для них сейчас особенно дорог и приятен.

Когда они катались на яхте и Марселу, разогнав ее до бешеной скорости, спросил Эдуарду: «Ты чувствуешь вкус свободы?», она так прямо и сказала: «Я чувствую вкус счастья!»

И Марселу счел это определение более точным, более соответствующим их нынешнему состоянию.

Особенно же их радовало то, что и Марселинью здесь, похоже, все нравилось.

– Ты видишь, как у него блестят глазки? – говорила Эдуарда. – Еще бы! Вокруг столько нового!

– Когда он чуть-чуть подрастет, я научу его плавать и удить рыбу! – строил далеко идущие планы Марселу. – А пока просто искупаю в море. Можно?

– Я не знаю… Вообще-то он еще маловат…

– Так я же буду держать его на руках! Только окуну разок. Вдруг ему понравится?

– Ну давай попробуем, – с некоторой опаской согласилась Эдуарда.

Когда же малыш восторженно завизжал и захлопал ручонками по теплой, искрящейся солнечной лазурью воде, Эдуарда, стоя на берегу, буквально запрыгала от счастья.

Да, это было огромное, неописуемое счастье: видеть их вместе – отца и сына!

– Я не узнаю тебя, – сказала она за ужином, когда Марселинью уже сладко спал. – Ты даже не привез сюда никаких деловых бумаг.

– О чем ты говоришь! Какие могут быть бумаги, когда я чуть было не потерял тебя и сына! Знаешь, когда ты ушла, я впервые растерялся и усомнился в нужности того, чему до сих пор посвящал свою жизнь.

– Я тоже растерялась.

– Но ты довольно быстро сумела взять себя в руки.

– Пришлось! Хотя все это далось мне ценой больших страданий. Я теперь стала гораздо жестче и критичнее относиться к себе и к другим людям.

– А я признаюсь, что мне нравится тебя слушать. Даже когда ты меня критикуешь.

– Я вовсе не ставлю перед собой такой цели! Просто пытаюсь понять, в чем мы оба ошибались и можно ли эти ошибки исправить.

– Я уверен, что можно! – с горячностью заявил Марселу. – Ты скоро убедишься, что я уже не тот холодный расчетливый бизнесмен, каким был прежде. Теперь я знаю, что это означает: любить! И то новое чувство, которое я сейчас к тебе испытываю, гораздо сильнее прежнего. Поверь мне!

– Я верю. Потому что и сама это же чувствую.

– Правда?! – обрадовался Марселу. – Значит, мне не показалось? Мы еще сможем быть счастливы вдвоем?

– Хотелось бы, – уклончиво ответила Эдуарда. – Поэтому нам и не стоит торопить события. Давай будем вести себя естественно, ни в чем не принуждая друг друга. Тогда наши отношения станут прочнее и в них не останется места для лжи и недомолвок.

– Ты все говоришь правильно. А я еще добавлю, что лично мне предстоит большая работа над собой. Понимаешь, мир бизнеса притупляет эмоции. Я ушел с головой в дела и многое в жизни потерял. Теперь надо искать какое-то равновесие между бизнесом и чувствами.

– Я никогда, ни при каких обстоятельствах не попрошу тебя отказаться от твоего дела, – пообещала Эдуарда. – Но для того чтобы мы снова смогли жить вместе, тебе надо стать более мягким и внимательным. Например, таким, как ты был сегодня!

Она лукаво улыбнулась, и польщенный Марселу тотчас же одарил ее нежным, восторженным поцелуем.

За все время пребывания в Ангре они говорили о своих чувствах и свойствах характера, о допущенных ошибках и о том, как их можно исправить. Говорили о делах, о сыне и о будущей совместной жизни.

Но ни разу в их речи не прозвучало слово «измена» и уж тем более – «Лаура».

Несмотря на то, что супруги Моту спали теперь в разных комнатах и при необходимости общались только через служанку, вернувшаяся от Мег Бранка решила нарушить ею же установленное правило и ворвалась в спальню Арналду.

– Ты должен это знать! Лаура беременна от Марселу! – заявила она с порога.

Нетрудно предугадать, какой была реакция Арналду на это сообщение. Он так же, как и все, некоторое время пребывал в шоке, потом приступил к расспросам: кто сказал, знает ли об этом Марселу, что собирается делать Лаура? Еще позже, получив от Бранки соответствующие разъяснения, пришел в ярость.

– Это все происки Мег и Тражану! Они давно зарятся на наши деньги! Вспомни, как они едва ли не с пеленок подсовывали свою Лауру Марселу, а потом, когда трюк не удался, – Леонарду! Но и тут им не обломилось. И тогда они пошли ва-банк!

– Ты несешь чепуху! – ответила на это Бранка. – Мег и Тражану тут абсолютно ни при чем. Им можно только посочувствовать: они убиты, раздавлены поступком Лауры. А она действительно с пеленок влюблена в Марселу. Ей никто, кроме него, не нужен. Ей не нужны ни наши деньги, ни Леонарду, который, кстати, был бы счастлив на ней жениться, ни даже этот ребенок. Беременность понадобилась Лауре лишь затем, чтобы получить Марселу!

– Что значит – получить?! – возмутился Арналду. – Он что – письмо, бандероль, почетный приз? У него нет своей головы на плечах? Чем он думал, когда укладывался в постель вместе с этой интриганкой?

– А чем думал ты, когда клюнул на Изабел? – тотчас же ударила в его уязвимое место Бранка. – Та вообще нас обокрала. А Лаура пока только создала проблему себе же!

– Вот именно: пока! – подхватил Арналду. – Пока о случившемся не знает Марселу, пока не родился ребенок и… Это не Лаура, а твой любимый сынок создал такую проблему, которую нам всем до конца дней не расхлебать!

– Я не позволю тебе дурно говорить о Марселу! Если он тут и проявил слабость, то виной всему – твои мерзопакостные гены!

– Ну конечно, во всем виноват я один, – проворчал Арналду.

– Да, ты виноват, и тебе исправлять ситуацию! Ты, как отец, должен сделать все, чтобы спасти сына!

– То есть? – не понял Арналду.

– Ты должен уговорить Лауру на аборт! А если она воспротивится – пригрозить ей!

– Ну уж нет! Этого я делать не стану, – твердо заявил Арналду. – На такой грех ты меня не подвигнешь!

– Что ты называешь грехом? Аборт?

– Да.

– Надо же, какой гуманист! – язвительно усмехнулась Бранка. – А я считаю: грех – соблазнять женатого мужчину и шантажировать его беременностью!

– Понятно. Только почему же ты сама не поставила такое условие Мег и Лауре?

– Все-таки ты непроходимый тупица! У тебя нет ни малейшего представления о тактике! Мы должны распределить роли. Я – убитая горем мать – буду действовать мягко, но безжалостно. А ты – разгневанный отец – проявишь жесткость, будешь настаивать на радикальных мерах. Так, с двух сторон, мы и доконаем Лауру! В какой-то момент она обязательно сдастся и согласится на аборт!

– Нет, такой грех на душу я не возьму, – вновь повторил Арналду. – Пусть Марселу сам теперь выпутывается. Это мое последнее слово.

Бранка поняла, что большего от него и впрямь не добиться, и в бессильной злобе удалилась, бросив напоследок:

– Ничтожество! Слюнтяй! Придурок!

Потом ей под руку подвернулся Леонарду, и она заодно отчехвостила и его:

– Еще один предатель! Ходишь тут, корчишь из себя страдальца!

– Мама, что с тобой? Чем я провинился? – спросил растерянный Леонарду.

– А ты не догадываешься? Я никогда тебе не прощу твоего предательства! Знать, что отец связался с этой воровкой, и не сказать матери! Разве такое можно простить?

– Мама, я уже объяснял тебе, что боялся огорчить тебя, боялся спровоцировать скандал и тем самым навредить всей нашей семье.

– Не прикидывайся идиотом! Ты знал, что Изабел обирает нашу семью. Так какой же, по-твоему, может быть еще больший вред?

– Мама, пойми, мне было вообще неловко заговорить об этом с тобой, с отцом! Это же так непросто: уличать в чем-то родителей, разоблачать их… Я мучился в одиночку и никак не мог найти более или менее подходящего решения… Ведь я же люблю тебя, мама! И мне было больно от одной только мысли, что я своим сообщением нанесу тебе удар…

– Все же ты какой-то недоразвитый, ей-богу! – грубо ответила на это Бранка. – Неужели в твоем скудном мозгу любовь к матери ассоциируется с предательством, унижением, враньем? Скажи, кого ты защищал? Мать? Значит, ты хотел, чтобы меня унизили и оскорбили?

– Я думал, эта связь с Изабел долго не продлится…

– Не будь циником! Ты сейчас просто выгораживаешь отца, потому что вы с ним заодно! Оба предатели!

– Нет, мамочка!.. – со слезами на глазах воскликнул Леонарду, вызвав еще больший гнев Бранки:

– Не надейся разжалобить меня своими слезами. Я на них плевать хотела! Я и раньше не питала к тебе любви, а теперь ты мне и вовсе ненавистен. Предатель! Убирайся вон! Ты недостоин называться моим сыном!

Элена стоически переносила свой разрыв с Атилиу, безропотно принимая случившееся как вполне заслуженное наказание за содеянный грех. По сути, она давно сделала выбор между мужем и дочерью, а теперь только пожинала горькие плоды этого не самого удачного решения. Потому и переживала все терпеливо и молча.

Для ее коллег уже не было секретом, что она разошлась с Атилиу и он уехал в Сан-Паулу вместе с Флавией. Анинья и Марсия не жалели осуждающих слов в адрес Флавии, очень удивляясь тому, что Элена ее при этом защищала.

Эдуарда каждый день звонила матери из Ангры, подбадривая ее и всякий раз высказывая надежду, что Атилиу скоро вернется, поскольку теперь на собственном опыте убедилась, что двое любящих людей не могут долго находиться в разлуке. Элена в ответ поддакивала, не желая огорчать дочь, но сама прекрасно понимала, что к прежнему счастью с Атилиу ей теперь возврата нет.

Днем она забывалась в работе, а вечером сидела дома одна или к ней на огонек заходила Сирлея. Соседки пили чай и жаловались друг другу на горькую женскую долю. Правда, Элена говорила об этом скупо, а Сирлея тараторила без умолку, выкладывая все новые подробности своей семейной жизни. Говорила, что Нестор по ней скучает, часто звонит, утверждая, будто жизнь без нее потеряла для него всякий смысл. А она, Сирлея, не может ему поверить снова, после такого страшного обмана.

Элена вздыхала, думая о том, что и Атилиу тоже ей больше никогда не поверит и не сможет ее простить.

А Сирлея тем временем уже говорила о Катарине, которая так увлеклась съемками, что ее, похоже, перестал интересовать Родригу. Парень звонит, приглашает ее на свидания, а ей все некогда. Зато к отцу она по-прежнему питает устойчивое чувство ненависти. Сирлею это даже пугает, но она ничего не может поделать с дочерью. Недавно Нестор позвал Катарину на день рождения его сына и получил такой отпор, что Сирлее даже стало жаль бывшего мужа.

– Я думаю, Катарина простила бы его только в том случае, если бы Нестор снова к нам вернулся.

– А он этого хочет?

– Да. Но я уже не знаю, нужно ли это мне, – грустно произнесла Сирлея. – А что ты посоветуешь?

– Из меня плохой советчик, – не менее грустно промолвила Элена. – Я в своей жизни не всегда могу разобраться. Так что поступай, как тебе подскажет сердце.

То же самое она посоветовала и Виржинии, у которой неожиданно возник разлад с Рафаэлем.

– Поначалу я думала, что его замкнутость и отчуждение объясняются отсутствием работы, – говорила Виржиния сестре. – После продажи клиники Рафаэль чувствовал себя неуютно, и это можно было понять. Но потом он, совсем как Арналду, зачастил в какой-то клуб и стал пропадать там вечерами. А теперь вдруг заявил, что ему нужно уехать на пару недель из Рио – якобы собраться с мыслями. Я отпустила его, но сердце подсказывает мне, что дело тут не в отсутствии работы, а… в наличии другой женщины!

– Ты не пробовала с ним поговорить об этом прямо? – спросила Элена.