Анна Кэмпбелл - Во имя любви

Однако же, даже несмотря на эту вежливую отчужденность, их страстные ночные встречи в постели явно выходили за рамки имевшегося у него опыта. Каждый раз, изливая свое семя, Кэм чувствовал себя так, словно отдавал жене очередную частичку своей души. Жена превращала его ночи в пожар страсти, а дни становились лишь мучительными перерывами в ожидании момента, когда можно будет снова присоединиться к Пен в огромной кровати на втором этаже.

И почему-то Кэмден чувствовал, что в такие часы теряет контроль над своими мыслями и эмоциями. Кроме того, ему казалось, что Пен как бы парила где-то вне пределов досягаемости – даже когда наслаждалась его самыми дерзкими и откровенными ласками. Причем ночью жена никогда ему не прекословила. А днем… Казалось, что днем она жила отдельно от него.

И вот теперь «дневная» Пен прекрасно справлялась с навязчивым любопытством дербиширских леди. Кэм уже собирался уйти, но тут леди Грин, заметив его, воскликнула:

– О, ваша светлость!

И тотчас же взметнулось множество шелковых подолов – все гостьи присели в реверансе, так что волосы Кэмдена, казалось, зашевелились от ветра. Кэм поприветствовал дам, начав с графини, считавшей себя главой местного женского общества (герцогиня Седжмур обладала более высоким титулом, и графине Марли наверняка это не нравилось).

– Ее светлость рассказывала о том, как вы героически спасли ее в Альпах, – проговорила леди Марли. – Неудивительно, чтобы вы влюбились друг в друга с первого взгляда.

Как и всегда, при слове «любовь» к горлу Кэмдена подкатила тошнота. Сделав над собой усилие, он изобразил улыбку и заметил:

– Судя по всему, эта история вас немало развеселила, миледи.

Тоже улыбнувшись, Пенелопа поставила чайник на столик. Она потчевала гостей с уверенностью, которой позавидовала бы даже его мать. На Пен было одно из тех платьев, что она выписала из Шеффилда. Их она намеревалась носить до отъезда в Лондон на следующей неделе. Причем это платье оказалось весьма консервативным – и по покрою, и по цвету. Кэмдену и в голову не пришло бы назвать жену «скучной», но в данный момент она именно так и выглядела.

– Это так увлекательно!.. – воскликнула одна из сестер Моултон-Брент.

– Как в настоящем романе, – добавила со слащавой улыбочкой леди Грин.

Подобное подобострастие ужасно раздражало, однако, еще раз оглядев дам, Кэм не мог не одобрить находчивости Пенелопы.

Все эти леди прибыли сюда, чтобы выразить свое презрение, но в рассказе Пен их брак предстал не жалким мезальянсом, а романтической сказкой.

Проклятье! Он настоящий глупец, коль беспокоился за Пенелопу. Он ведь совсем забыл, как она очаровывала все европейское общество. Торны зачастую игнорировали устоявшиеся в обществе правила, но завладеть вниманием слушателей они умели.

– Я только что рассказывала дамам, какой шок испытала, когда божество, коему я поклонялась в детстве, явилось мне на помощь в самый подходящий момент, ваша светлость, – проговорила герцогиня, снова улыбнувшись.

«Дневная» Пен всегда обращалась к нему официально. И каждый раз, когда она произносила своим сладким тихим голосом слова «ваша светлость», Кэм чувствовал себя так, как будто его ударили чем-то тяжелым по голове.

Конечно, ему не следовало чувствовать себя уязвленным из-за того, что Пен сейчас прекрасно обходилась и без него, – и все же это обстоятельство почему-то уязвляло.

Проклятье! Сейчас жена улыбалась ему так, словно встретила не слишком близкого знакомого. В такой ситуации даже самый благопристойный джентльмен разбил бы о камин какую-нибудь фарфоровую вазу, подвернувшуюся под руку, и приказал бы гостям своей жены убираться прочь.

Но почему же так происходило? Ведь он, Кэмден, знал Пен всю свою жизнь, – а она с каждым днем становилась для него все более чужой…

Меррик-Хаус, Мейфэр, начало апреля 1828 года

Выйдя из своего роскошного экипажа, дверцы которого были украшены гербом Седжмуров, Кэмден подал жене обтянутую перчаткой руку, намереваясь сопроводить ее вверх по мраморным ступеням.

– Благодарю вас, – сказала Пен не принадлежавшим ей голосом, кивнув слуге, придерживавшему дверцу кареты.

При взгляде на величественный особняк Джозефа Меррика, виконта Холбрука, и его красавицы-жены Сидони Пен крепче сжала руку мужа. На ее лице отразилось нечто очень похожее на искренние эмоции. И эта тщательно скрываемая тревога заставила Кэмдена почувствовать себя немного лучше. В последнее время Пен была так не похожа на себя прежнюю, что ему часто хотелось ущипнуть себя за руку, дабы убедиться, что он не спит. И еще ему очень хотелось убедиться, что Пен – живой человек, а не прекрасное мраморное изваяние.

Из-за того, что Пенелопа все еще носила траур, Кэмден не стал устраивать бал, чтобы представить ее обществу. Поэтому новоявленная герцогиня Седжмур прибыла в Лондон без лишнего шума. А сегодня вечером лорд и леди Холбрук давали званый ужин, после которого должны были вместе с гостями отправиться на концерт в Олдхейвен-Хаус.

– Ты им понравишься, – тихо произнес Кэмден, направляясь вместе с женой к двери, тотчас же распахнувшейся при их приближении. – Так что не волнуйся.

Он ждал от жены какого-нибудь остроумного ответа, – но, увы, Пен промолчала. И Кэмден, помрачнев, напомнил себе о том, что хотел именно такую жену – тихую и послушную. Но, как ни странно, теперь, когда она у него появилась, ему почему-то хотелось закатить скандал, хотелось схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока она… хотя бы не закричит в ответ.

А жуткая правда состояла в том, что Пен, как оказалось, обладала всеми качествами, какие Кэмден хотел видеть в герцогине Седжмур. Она была спокойна. Нетребовательна. Благопристойна. Вежлива. Отзывчива. Но кто бы мог подумать, что из необычной, преисполненной жизни Пенелопы Торн получится столь покорная жена? Черт возьми! Она даже оказалась девственницей, когда он на ней женился.

Но если бы сейчас он рассказал кому-нибудь о растущей с каждым днем неудовлетворенности, то его назвали бы сумасшедшим – ведь Пен и впрямь была идеальной герцогиней.

Когда они вошли в выложенный белой и черной плиткой холл, Пенелопа, закутанная в свой новый бархатный плащ, прошла вперед. Они находились в Лондоне с Пасхи, и их брак быстро стал похожим на браки все прочих представителей высшего света. Кэм встречался с женой за завтраком и за обедом, где они обменивались ничего не значившей информацией. И с каждым днем, с каждым часом Пен все больше отдалялась от мужа…

Но что он мог ей сказать? «Ты слишком хорошая и слишком послушная? Ты – словно брошюра, посвященная описанию идеальной леди, но это описание мне ненавистно? Или, может быть: сделай что-нибудь из ряда вон выходящее? Ну, или, по крайней мере, – отчитай меня, когда я веду себя как осел».

Жизнь в браке стала для Кэма самой настоящей проблемой. Проблемой, которая с каждым днем казалась все более неразрешимой.

Увы, такую проблему не решить в роскошном холле особняка Джозефа, который Пен осматривала с некоторым любопытством, но не более того – в последнее время она именно так проявляла интерес к чему-либо. Прежняя Пен, не стесняясь в выражениях, попросила бы его поспешить, а нынешняя терпеливо ждала.

– Прошу прощения, дорогая. – Кэмден подошел к жене, чтобы помочь ей снять плащ. Он на мгновение представил ее в ярко-алом или темно-голубом платье, – то есть в чем-то, что соответствовало бы ее страстной натуре. Несмотря на все перемены, Кэм по-прежнему верил, что Пен осталась прежней.

Однако сегодня Пенелопа надела серое платье с длинными рукавами, закрывавшее ее до самой шеи. Логика подсказывала, что не все платья, заказанные ею у разорительно дорогой модистки, были серыми, но Кэму казалось именно так. Впрочем, он был уверен, что видел среди платьев жены одно бежевое.

Считалось, что Пен все еще носила траур, хотя спустя три месяца после смерти брата она вполне могла одеться поярче, и только самые отъявленные сторонники традиций могли обвинить ее в их несоблюдении. Но, черт возьми, ведь он, Кэм, женился на красивой чувственной женщине! А она сейчас предпочитала одеваться как монахиня…

Ирония заключалась в том, что он сам молил судьбу послать ему в жены женщину, которая стала бы полной противоположностью его матери. И вот теперь судьба выполнила его просьбу. Ох, как же ему хотелось отвесить судьбе-злодейке пощечину!

– Ваша светлость… – тихо позвала Пен.

Кэм внезапно понял, что смотрел на нее ничего не видящими глазами.

– Ты чудесно выглядишь, – произнес он с убийственной вежливостью, которой, вероятно, заразился от жены.

Пен царственно склонила голову.

– Благодарю вас, ваша светлость.

И вновь Кэмден удивился собственной неудовлетворенности. Ведь ни одна женщина не могла бы выглядеть большей герцогиней, чем Пен, не так ли? И все же Кэму отчаянно хотелось вырвать из черных волос жены украшенные бриллиантами гребни, разорвать платье из дорогого французского шелка – и целовать ее до тех пор, пока губы у нее не опухнут и пока она не оставит дурную привычку называть его «вашей светлостью».

Кэмден подал жене руку. В постели он мог делать с ее восхитительным телом все, что ему заблагорассудится. В дневное же время суток Пен сводила к минимуму все физические контакты. Вот и сейчас Кэм почти не чувствовал ее руки, лежавшей на рукаве его ладно скроенного дорогого сюртука.

Словно на королевском приеме они торжественно поднимались по лестнице. Кэм не знал, что происходит у Пен в голове. Когда-то он полагал, что знает ее так же хорошо, как и своих друзей, сейчас ожидавших их наверху. А теперь – благодаря обручальному кольцу на изящном пальце – Пен превратилась для него в загадку.

– Герцог и герцогиня Седжмур, – объявил дворецкий, распахнув дверь гостиной.

Изобразив улыбку счастливого молодожена, Кэм переступил порог гостиной, чтобы познакомить жену со своими самыми близкими друзьями.

Все присутствовавшие тотчас же повернулись к дверям.

Джозеф, лорд Холбрук, отвернувшись от своей темноволосой жены Сидони, двинулся навстречу другу с протянутой рукой. Радостная улыбка осветила его мрачное покрытое шрамами лицо.

– Приветствую, Кэм! Давно пора представить нас твоей герцогине. Мы с Сидони уже собирались расположиться лагерем у ворот Фентонуика.

– Подозреваю, что у тебя весьма своеобразные представления о лагере. – Кэм крепко пожал руку друга. Когда они с Джозефом встречались последний раз, их беседа едва не закончилась бурной ссорой – друзья говорили о намерении Кэмдена жениться на леди Марианне. – Должны быть шелковые шатры, слуги и шампанское, верно?! – добавил Кэмден со смехом.

– Я боялся, что ты не пригласил нас на свадьбу, поскольку считал, что я могу напугать твою жену. – Озорные искорки, вспыхнувшие в темных глазах виконта, несколько смягчили его язвительное замечание.

– Просто мне ни с кем не хотелось делить жену, – с улыбкой ответил Кэм. – Пенелопа, это Джозеф Меррик, виконт Холбрук.

– Рада познакомиться, милорд. – Пен присела в столь грациозном реверансе, что у Кэмдена едва не остановилось сердце (их прохладные отношения ничуть не уменьшили ее власть над ним).

Джозеф склонился над рукой Пенелопы с грацией, весьма удивительной для такого крупного и мускулистого мужчины.

– Ваша светлость, добро пожаловать в мой дом. – Виконт выпрямился и жестом подозвал Сидонию, смотревшую на мужа с неподдельным обожанием, так что Кэмден искренне позавидовал другу. Женившись на Пен, Кэм надеялся, что между ними установится такая же близость.

– Ваша светлость, я сгорала от любопытства с того самого момента, как Кэм написал нам о своем венчании, – сказала Сидони. – Да еще таком поспешном, что мы даже не смогли попасть на церемонию…

Кэм заметил, что Пен насторожилась, хотя по-прежнему улыбалась. Однако улыбалась так… Подобной улыбки Кэм ни разу не видел на ее лице до тех пор, пока она не стала его герцогиней. Раньше она непременно ответила бы на подобное замечание остроумной шуткой, а сейчас…

– Наше венчание – не такое уж внезапное, – вмешался Кэм. – Мы с Пен знакомы с детства.

Тут сэр Ричард Хармзуорт выступил вперед и взял Пенелопу за руку.

– Пен, ужасно рад тебя видеть, – сказал он с улыбкой. – Я уж думал, ты покинула нас навсегда. Полагаю, ты полюбишь Лондон так же, как Париж и Рим.

– Рада видеть тебя, Ричард. – В голосе Пен послышалась неподдельная радость. – Значит, ты меня помнишь?

Хармзуорт снова улыбнулся.

– Помню ли тебя? Да ты же разбила мне сердце в тот самый день, когда отправилась в Кале. – На правах старинного друга сэр Ричард поцеловал Пен в щеку.

Несколько мгновений Кэмден гневно смотрел на златокудрого красавца, поцеловавшего его жену. Ему ужасно хотелось поколотить того, кто был его ближайшим другом еще с Итона. И тут Кэмден с ужасом осознал два весьма прискорбных факта. Во-первых, несмотря на все его намерения вести спокойную и размеренную семейную жизнь, собственная жена возбуждала в нем такую ревность, коей позавидовал бы его отличавшийся пылкой натурой отец. А во-вторых… Оказалось, что их с Пен отчужденность пустила корни еще задолго до свадьбы.