Он тотчас же привлек ее к себе и накрыл ее губы своими. Губы Софи слегка подрагивали, и подобная неуверенность убедила Гарри в том, что это был ее первый поцелуй, а если так…

Интуиция подсказывала ему, что следовало действовать с крайней осторожностью, поэтому он не углублял поцелуй до тех пор, пока дыхание девушки не стало прерывистым. Ну, а затем… Губы Софи оказались необычайно сладостными, и Гарри на несколько мгновений почудилось, что весь мир перестал для него существовать – оставались лишь неловкие, но вместе с тем страстные поцелуи Софи, ее прерывистые стоны, а также прижимавшееся к нему нежное тело девушки, сотрясаемое дрожью…

В какой-то момент Гарри вдруг понял, что Софи больше не отвечала на его поцелуи. Чуть отстранившись, он попытался разглядеть в темноте ее лицо.

– Милая, почему…

– Шшш!.. – Крепко вцепившись в рубашку Гарри, девушка снова задрожала, на этот раз – от ужаса.

И тотчас снаружи послышались голоса. «Проклятье!» – мысленно воскликнул Гарри. Разумеется, он боялся не за себя, а за Софи. Ох, какой же он идиот! Ну почему он затащил ее сюда?

Гарри силился расслышать, не упоминают ли появившиеся в галерее люди сестру маркиза Лита. Однако они обсуждали ужин. И это были… Да-да, теперь он узнал голос хозяйки дома, говорившей с дворецким.

На какое-то мгновение Гарри расслабился, но потом его снова охватил ужас. А что если дворецкому понадобится что-то в этой крошечной кладовой?

Гарри и Софи по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу. Наконец голоса стихли, и молодой человек тихо сказал:

– Необходимо вывести вас отсюда.

Прижавшись щекой к его груди, девушка прошептала в ответ:

– Я думала, что умру, когда их услышала.

– Мне не следовало затаскивать вас сюда. Но я так отчаянно желал видеть вас, а ваш брат – точно колли, охраняющий сокровище.

– Он ужасно боится, что охотники за приданым нарушат его планы. Но ведь вы – не охотник за приданым, верно?

– Да, так и есть, – ответил Гарри и задумался: неужели так и есть?

– Охотник за приданым не преминул бы запятнать мою репутацию, чтобы добиться брака, – продолжала девушка.

Брака? Это слово зазвучало в ушах Гарри точно звон огромного колокола. И теперь он окончательно осознал, что перед ним стоял нелегкий выбор: забыть об этой девушке – или же подпортить ей репутацию… И жениться на ней?

– Гарри, что случилось? – прошептала Софи.

Он промолчал, понимая, что еще рано говорить о далеко идущих планах. Тут девушка шевельнулась в его объятиях, и Гарри тихо сказал:

– Мы здесь уже слишком долго. Пора уходить отсюда.

– Да, наверное. – В голосе Софи послышалось сожаление. – Но я… я увижу вас снова?

Вопрос показался Гарри ужасно забавным, и он, едва удержавшись от смеха, проговорил:

– А как вы думаете?

– Не знаю… – Девушка пожала плечами. – У меня совсем нет опыта в таких делах.

Гарри невольно вздохнул. А у него совсем не было опыта в любви, и, следовательно, в этом сияющем новом мире они оба являлись новичками.

– Софи, когда я могу с вами встретиться?

– В парке. – В голосе девушки послышалось облегчение. – Завтра я отправляюсь на прогулку верхом.

– С братом?

– На этой неделе его нет в городе.

– Я вас непременно найду, – заявил Гарри.

– Очень надеюсь. – В голосе Софи прозвучали нотки неуверенности.

– Клянусь, что найду, – добавил молодой человек.

Софи несколько секунд молчала, потом вдруг прошептала:

– Не хочу от вас уходить.

И каким же счастьем наполнилось сердце Гарри при этих ее словах, хотя из-за них расставаться оказалось еще труднее.

– А мне не хочется вас отпускать, но придется. – Он собирался лишь поцеловать Софи, а затем отстраниться, но тотчас же снова ощутил, что тонет в пучине вожделения.

Не подозревая о том, что спасает его от верной гибели, девушка осторожно отворила дверь кладовки.

– До завтра, – прошептала она, переступая порог.

– До завтра, – ответил Гарри.

После того как дверь за Софи с легким щелчком закрылась, Гарри еще какое-то время простоял в темной кладовке, ибо сейчас был совершенно не расположен к светским беседам с остальными гостями.

Глава 7

Фонтана дей Монте. Итальянские Альпы, февраль 1828 года

Снова началась метель. По мере того как продолжалась эта ужасная неделя, Пен все больше склонялась к мысли, что весь мир состоял лишь из снега, льда и ветра. А также из облюбованных вшами гостиниц и грубых слуг.

И конечно же еще из мужчин, отдававших приказания. Вернее – из одного мужчины, указывавшего ей, что она должна делать.

Герцог Седжмур и Пенелопа путешествовали под именем лорда и леди Пембридж, используя так называемый «титул учтивости»[5] Седжмуров. Девушка предполагала, что теперь, когда горы остались позади, в гостиницах будет больше людей, так что им с Кэмом следовало соблюдать еще большую осторожность – на случай, если они встретят кого-то из знакомых.

А сейчас экипаж медленно катился по занесенной снегом деревеньке, где им предстояло провести ночь – так решил мужчина, взявший на себя обязанность распоряжаться ее, Пен, судьбой. И теперь Кэмден сидел рядом с ней, но при этом упорно смотрел в окно – словно простиравшиеся за ним снега были гораздо привлекательнее, чем его попутчица. День тянулся бесконечно долго, а проехали они сегодня не так много, как хотелось бы. Увы, с величайшим трудом преодолевали каждую милю, и это приводило в уныние. Пен в конце концов была вынуждена признать, что Кэмден оказался прав – ехать через Альпы в феврале было бы крайне неразумно и даже опасно.

Пенелопа уже не раз замечала, что на людях Кэм обращался с ней с должным уважением, от которого ей хотелось заскрежетать зубами. А их редкие беседы наедине отличались открытой враждебностью.

Наконец экипаж остановился – и дернулся, отчего тотчас проснулась дремавшая на противоположном сиденье Мария. Пен ужасно завидовала своей служанке, способной засыпать в любой обстановке. Странно, но Мария с легкостью приняла известие о том, что ее госпожа и герцог будут путешествовать под видом супружеской пары.

Отчаянно желая размять онемевшие ноги и еще более отчаянно желая покинуть гнетущую атмосферу экипажа, Пен распахнула дверцу и спрыгнула на землю, прежде чем Паоло – их новый кучер – успел подать ей руку. Сама того не желая, она взглянула на Кэмдена, ожидая увидеть на его лице привычное осуждение, однако выражение его бдительных зеленых глаз удивило и даже отчасти обеспокоило Пенелопу. Будь на его месте другой мужчина, она расценила бы это выражение как проявление некоторого интереса. Но ведь Кэм относился к ней как к некой неприятной обязанности, не так ли? И все же от его оценивающего взгляда Пен сделалось не по себе – как если бы кто-то провел по ее руке ледяной ладонью.

После нескольких недель путешествия по ухабистым дорогам Кэмден уже не казался образчиком британской мужественности. Его галстук загрязнился, одежда помялась, а сапоги покрылись толстым слоем грязи. А еще он выглядел усталым, хотя и делал вид, будто ему абсолютно чужды обычные человеческие слабости. Кроме того, он казался сейчас ужасно одиноким. Возможно, именно поэтому голос Пенелопы звучал почти дружелюбно, когда она спросила:

– Кэм, ты идешь внутрь?

Паоло уже исчез за дверью, и Кэмден с обычной холодностью посмотрел на свою спутницу.

– Да, конечно, – ответил он. Да и голос его звучал как обычно – холодно и пренебрежительно.

Пенелопа с трудом подавила вздох разочарования. Увы, их легкое дружеское общение осталось в далеком прошлом. Но ей ведь следовало этому радоваться, не так ли? Менее всего ей хотелось бы регулярно получать напоминание о том, каким замечательным другом был когда-то Кэмден Ротермер. Но взывать к здравому смыслу довольно сложно, когда проводишь так много времени со сварливым аристократом на бесконечной дороге в ад.

– Тогда идем быстрее. Я замерзла, – проворчала Пен.

Мрачная улыбка тронула губы Кэма, когда он вышел из экипажа и протянул Пенелопе руку.

– Как прикажете, миледи.

Девушка со вздохом взяла герцога под руку. Присутствие этого мужчины казалось настоящей пыткой, не прекращавшейся ни на секунду. С годами образ Кэмдена немного померк и превратился в слишком уж идеализированное воспоминание. Настоящий же Кэм оказался более сложным… и более интригующим.

В этот момент перед ними вновь возник Паоло; на его круглом добродушном лице была тревога.

– Милорд, миледи, возникла проблема, – сказал кучер.

Немного удивленная этим сообщением, Пен повернулась к человеку, которого научилась уважать за его способность выпутываться из любых ситуаций – даже, казалось бы, безвыходных. Кэмден поступил по отношению к ней крайне неуважительно, уволив труса Джузеппе без ее разрешения. Но зато он где-то откопал такое сокровище, Паоло, и за это можно было кое-что ему простить.

– Что случилось? – спросила Пенелопа.

– Непогода разрушила половину гостиницы, так что для ночлега пригодна всего одна комната, – ответил кучер.

– Это совершенно неприемлемо, – проворчал Кэм, а перед Пен тотчас же возникли кошмарные видения.

Паоло пожал плечами, и на его лице отразилось вполне понятное замешательство. Кучер ни разу не выказал удивления, когда его хозяева снимали отдельные комнаты, – очевидно, он принимал это за эксцентричность британской аристократии. И все же в случае необходимости супруги могли бы разделить одну комнату, не так ли?

Ведь ехать дальше в такую холодную февральскую ночь не представлялось возможным.

– Мы поедем дальше, – решительно заявил герцог.

Перспектива оказаться в пути в такое ненастье заставила запротестовать даже обычно невозмутимого Паоло.

– Signore, следующая деревня в десяти милях отсюда, за горой. А ночью ожидается сильный снегопад.

– Но если мы запряжем свежих лошадей…

– Кэм, мы не можем сейчас отправиться в путь, – перебила Пенелопа. – Это очень опасно.

– Пен, где же твоя смелость? – Его светлость пристально посмотрел на свою спутницу. – Ведь ты недавно собиралась отправиться в путь по ледникам в гордом одиночестве…

Пенелопа поморщилась. О, как же ей сейчас хотелось сунуть Кэма головой в сугроб! Решив, что спорить с ним бесполезно, она обратилась к Паоло.

– Что ж, если в гостинце свободна всего одна комната, то мы ее берем. Спасибо за заботу.

Паоло покраснел от удовольствия.

– Grazie, миледи!

– Зайдемте внутрь, мадам? – вполголоса произнес герцог. – Я-то думал, вы ни за что не согласитесь остаться здесь на ночь.

Бросив на него пылавший гневом взгляд, Пенелопа заявила:

– Было бы глупо ехать по сугробам в такую погоду.

– Ночевать в одной комнате – не менее глупо, – ответил Кэмден.

– Ты мог бы переночевать в общем зале, – заметила Пенелопа с ехидной усмешкой.

– Или ты, – буркнул Кэм.

К счастью, в этот момент к ним вышел хозяин гостиницы, так что Пен была избавлена от необходимости отвечать на провокационное заявление «супруга».


После на удивление вкусного ужина Кэм поднялся по дубовой лестнице в единственное пригодное для проживания помещение в гостинице. До сего момента это заведение превосходило по качеству обслуживания все остальные.

За исключением одного малоприятного обстоятельства – наличия одной-единственной комнаты.

Несмотря на угрозу заставить Пенелопу ночевать в общем зале, заполненном людьми – ведь Паоло оказался прав насчет грядущей метели, – Кэм не собирался лишать ее удобств. В результате чего оказался в весьма затруднительном положении.

Герцог проверил, так ли сильно повреждены остальные комнаты, как утверждал хозяин; когда же он понял, что ночевать в них действительно невозможно, то решил провести ночь в общем зале. Но там оказалось слишком уж людно. К тому же его нежелание делить комнату с женой пробудило бы ненужное любопытство даже в этой богом забытой деревушке. Путешествующие англичане и без того привлекали к себе слишком много внимания, а уж муж-англичанин, отказывающийся спать с собственной красавицей-женой, и вовсе стал бы притчей во языцех.

Ирония состояла в том, что Кэм отдал бы руку на отсечение за право спать в одной постели с Пенелопой. В полном отчаянии герцог попытался сосредоточиться на мыслях о леди Марианне Ситон. Он еще не сделал ей официального предложения, однако его интерес не остался незамеченным самой вышеозначенной леди и всем высшим обществом. Так что никто не удивился бы, если бы по возвращении в Лондон Кэм попросил у маркиза Бейлдона руки его дочери.

Однако во время путешествия с Пен сохранять воспоминания о леди Марианне было не так-то просто, и теперь ее лицо представлялось Кэмдену какой-то расплывчатой тенью. Единственным лицом, постоянно возникавшим у него перед глазами, было лицо Пенелопы, черт бы ее побрал! И черт бы побрал его стремление оберегать ее. Собравшиеся в общем зале путники выглядели крайне усталыми, но все же среди них вполне могли оказаться злоумышленники. Именно так размышлял Кэм, поднимаясь на второй этаж.