Ничего.

— Что с ним, доктор? Говорите же! — повторяла Ариадна, время от времени всхлипывая. — Насколько все серьезно?

Для верности ветеринар повторил осмотр даже более тщательно.

Ничего.

— Доктор! Не молчите, я должна знать!

— В этой части с ногой ничего не случилось. Возможно, ниже.

Над самым копытом находился венчик светлых волосков. Колин осмотрел бабку, потом повернул копыто подковой вверх.

— Что вы делаете?

— Ищу гвоздь, острый камешек или колючку.

Он нажал в тех местах, где было возможно, каждый раз ожидая, что животное дернется и попытается вырвать ногу, но этого не случилось. Все было в полном порядке.

Колин выпустил копыто и мягко нажал на колено жеребца, принуждая его опустить ногу. Шареб опустил — прямо ему на ногу — и навалился всей тяжестью.

— Черт побери!

Ветеринар как следует пихнул жеребца в плечо. Тот убрал ногу, только чтобы снова поднять ее и держать на весу.

Морда его при этом так и оставалась в объятиях хозяйки, но ухо было повернуто в сторону Колина. У того возникло чувство, что Шареб нарочно отдавил ему ногу.

— Доктор, это ужасно! Я с самого начала знала, что ни в коем случае нельзя запрягать его и принуждать тянуть экипаж! Теперь он хромает, бедняжка, и что нам делать? А если он вообще не сможет больше наступать на эту ногу? Его придется пристрелить, чтобы прекратить страдания! Это ужасно, ужасно!

— С ним все в порядке, — резко перебил Колин и потянул за повод, но жеребец упрямо прятал от него морду.

— Что значит — с ним все в порядке? Вы просто бесчувственный чурбан! Разве вы не видите, что он изнемогает от боли? С его ногой…

— ..ничего не случилось.

— Почему же тогда он захромал? — в негодовании воскликнула Ариадна, отстраняясь.

Колин воспользовался этим, чтобы посмотреть жеребцу в глаза. Животное явно избегало его взгляда!

— Вот и мне это очень интересно, — пробормотал ветеринар.

Однако нужно было что-то делать. Он выпряг Шареба, подхватил оглобли и с мрачным видом повернулся к Ариадне.

— Ведите его, а я займусь коляской. К счастью, она легкая. Видите тот дом с красной кровлей? Это постоялый двор. Там мы остановимся, пообедаем и заодно дадим Шаребу отдохнуть. Если травма и впрямь была, скоро это место распухнет.

— Если? Как это — если? Конечно, травма была! Взгляните, как ему больно, бедному!

Колин не видел смысла продолжать спор. Леди Ариадна готова была своим телом заслонить любимца, но вот сам он отказывался верить, что Шареб покалечился, просто он сыт по горлу ролью тягловой лошади. Похоже, жеребец и впрямь был недюжинного ума, если вытворял подобное.


Постоялый двор был просторным беленым зданием с черепичной кровлей. Видимо, проезжие останавливались здесь не слишком часто, раз у хозяйки нашлось время разбить под окнами цветник. Здесь даже была шпалера роз до самой кровли, а на каждом подоконнике стоял горшок с геранью. Вокруг простирались луга и рощи, но поблизости виднелась только купа кустов, где пара малиновок обменивалась звонкими трелями. Ветерок лениво покачивал вывеску с дюжим молодцом грустного вида и надписью «Изголодавшийся путник».

— Отлично! — воскликнула Ариадна, испуская вздох облегчения. — Окна есть.

Колин не ответил — как ни была легка коляска, тянуть ее за оглобли — занятие не из приятных.

На ступеньках лежала, подставив брюхо солнцу, седая от старости гончая, в стороне, у коновязи, коротала время единственная кобыла, тоже не первой молодости. Впрочем, при виде Шареб-эр-реха она издала призывное ржание.

Колину было любопытно, как поведет себя «измученный болью бедняга», упорно хромавший всю дорогу до постоялого двора. Теперь же его хромоту как рукой сняло, он начал пританцовывать, выгнул шею и с явным интересом оглядел престарелую кокетку.

— Окна! — с иронией повторил Колин, внимательно за ним наблюдая. — А по мне, хоть бы их и не было, лишь бы хорошо кормили.

— Нет уж, доктор, пусть будут. Потому что как же мы будем следить, чтобы Шареба не украли?

— Мы его привяжем.

— Это не остановит вора!

— Значит, его остановит откушенный палец или расплющенная нога.

Впервые за последние полчаса девушка засмеялась.

— Перестаньте! У Шареба чудесный характер, он кроток как ягненок. А на вас он сердится только потому, что ему отказано в эле и пирожках. Идемте! Я умираю с голоду!

Она направилась к двери.

— Миледи!

— Что, доктор? — Если вы хотите, чтобы ваш маскарад увенчался успехом, почему бы вам не ходить по-мужски?

— Что вы хотите этим сказать?

— Во-первых, вы покачиваете бедрами, а во-вторых, слишком изящно держите руки.

— Правда? Я попробую исправить дело.

Ариадна выпустила поводья и прошлась перед Колином, свесив руки и слегка ссутулив плечи.

— Теперь правильно? — осведомилась она.

— Еще хуже.

Колин подхватил поводья и повел Шареба к противоположному концу коновязи, подальше от кобылы. Сотня метров с оглоблями в руках не послужила ему к пользе: нога, отдохнувшая во время езды, снова начала побаливать.

— Ничего у вас не выйдет, — добавил он через плечо.

— Нет, выйдет! Я научусь ходить по-мужски. Доктор!

Шареб уже не хромает!

— Еще бы он хромал на глазах у восхищенной поклонницы!

Его сарказм остался не замеченным Ариадной, занятой своими мыслями.

— Вот что, доктор, сейчас мы пообедаем не спеша, а Шареб за это время окончательно оправится.

Колин только покачал головой. Он привязал жеребца и последовал за Ариадной к двери, но потом обернулся и бросил скептический взгляд. Шареб тотчас с жалобным видом поднял левую переднюю ногу, чтобы показать, что с ним еще далеко не все в порядке. Увы, он ошибся, потому что началось все с правой ноги.

Колин откровенно усмехнулся. Жеребец, казалось, тотчас понял свою оплошность, потому что опустил ногу и отвернулся.

— Как вы думаете, доктор, ему лучше?

«Лучше и быть не может», — подумал ветеринар, созерцая кобылу, которая успела повернуться к Шаребу крупом, недвусмысленно давая понять, что не прочь познакомиться с ним поближе.

— Не волнуйтесь за него, — только и сказал он все с той же иронией.

Внутри оказалось вполне прилично. Толстые балки перекрытий немного потемнели от времени, но скатерти на столах были чистые, повсюду стояли горшки с цветами, а на стенах висели неплохие гравюры с изображением сцен охоты или скачек. У камина, где пылал огонь, было людно и весело, однако путники уединились, насколько это было возможно, облюбовав стол у бокового окна, откуда просматривалась коновязь. Принесенный обед оказался превосходным: бифштекс с грибами был сочный, хлеб радовал аппетитной корочкой, сыр сочился свежей «слезой», а местный эль, густой и пенистый, был куда вкуснее лондонского. Впрочем, оценить мясо могла лишь Ариадна, которая и сделала заказ. Колин не прикоснулся к своей порции бифштекса.

— Что это значит, доктор? — наконец спросила она удивленно. — Неужели вам достался жесткий бифштекс?

— Просто я не ем мяса, — смущенно ответил Колин.

— Почему?

— Потому что это мясо недавно было животным. Я все-таки ветеринар, если помните. Но эго не значит, что я осуждаю едящих мясо.

— Ах вот как… — медленно произнесла Ариадна.

К тому времени она уже покончила с обедом, а потом отложила вилку и нож и с минуту внимательно смотрела на Колина.

— Вы самый странный «доктор для животных», какого только мне приходилось встречать.

Он не ответил, отдавая должное превосходному сыру, хлебу и свежей зелени с огорода.

— Я вижу, вы даже не попробовали эль. Плохой из вас англичанин, вот что я скажу.

— Не плохой, а просто трезвый.

— Слишком трезвый.

— Я плохо переношу спиртное, миледи.

— Зато я переношу его превосходно. Будьте любезны, закажите мне еще этого дивного напитка, — с вызовом сказала Ариадна, а когда это было сделано, подняла свой стакан. — За дружбу!

Колин хмыкнул и поддержал тост, подняв ломтик сыра и пучок зелени.

— За дружбу!

Девушка засмеялась и осушила стакан в три глотка, которым позавидовал бы и закоренелый гуляка. Встретив взгляд Колина, она слегка покраснела.

— Хоть вы и не пьете и толком не едите, ваше общество мне по душе, доктор Лорд. Беру назад свои слова, что раскаиваюсь в своем выборе. Я рада, что поняла вас, а если вы выясните, отчего Шареб захромал, я и подавно буду в восторге. Знаете что? Вы ведь все равно не станете есть бифштекс. Отдайте его мне.

Колин приподнял бровь. Ариадна хихикнула.

— Я ведь маскируюсь под мужчину. В числе прочего мне надо и за столом вести себя подобающе — есть и пить за двоих.


Тремя милями дальше в сторону Норфолка Тристан, новый лорд Уэйбурн, сидел за столом на очень похожем постоялом дворе. В руке у него был стакан сидра, но он не столько пил, сколько мрачно разглядывал янтарную жидкость. Подобно беглецам, он устроился поближе к окну. Не то чтобы он надеялся высмотреть на дороге гнедого жеребца (он был уверен, что Ариадна намного его опередила), просто не мог оторвать взгляд от проезжей дороги, разглядывая ее с упорством отчаяния.

Гнедой жеребец.

Это было то, что стояло между процветанием и полным жизненным крахом, это было то, что неумолимо приближало Ариадну к кошмару, о котором она не имела ни малейшего представления.

Память унесла Тристана в тот далекий, но незабываемый день, когда отец впервые взял его на скачки. Да и как можно было забыть сладостный ужас и восторг предвкушения, когда лошади раз за разом проносились мимо под дикий рев толпы. Стук подков сотрясал трибуны, отдавался во всем теле и будоражил душу. Должно быть, именно тогда и закралась в кровь Тристана эта лихорадка скачек — неизлечимая болезнь ипподромов, влекущая туда свою жертву против воли. Отец все понял, потому что, бросив случайный взгляд, вдруг замер и долго пристально вглядывался в лицо сына. Потом, как водится, он прочел лекцию на тему великого соблазна скачек и его пагубного действия на личность.

Тристан, как водится, пропустил все это мимо ушей, тем более что три ставки из четырех принесли ему выигрыш. Он уверовал в свой талант. А отец… что он понимал?!

Время шло. По мере того как Тристан подрастал, он все чаще бывал в Ньюмаркете, а по утрам наблюдал за лошадьми на отцовских пастбищах, пытаясь оценить их стати и возможности. Тогда он понял, что не должен зарывать свой талант в землю.

Годы не остудили лихорадку, и она по-прежнему бесчинствовала в его крови. Он подыскал друзей по интересам, все они были старше и опытнее, но не возражали против его юности и незрелости. Чего ради? Он ведь будущий лорд Уэйбурн. К тому же Тристан рано стал разбираться в лошадях. Мало-помалу жизнь Тристана вошла в приятную колею: он ставил на скачках, иногда выигрывал, иногда нет, потом садился за карточный стол и снова испытывал свою удачу. Оглядываясь назад, он теперь не мог припомнить, когда игра начала оборачиваться против него, когда он начал проигрывать гораздо больше, чем мог себе позволить.

Главное, что однажды он это понял и встревожился.

Но не перестал играть.

Чтобы остановиться, нужно было рассчитаться с долгами, а чтобы сделать это, нужно было выиграть много. Другого пути не было — так он думал. К тому же Клив Максвелл не отказывал в кредите. До тех пор, пока Тристан не запутался, как муха в паутине.

И почему он не послушался отца? Отец! Старый мудрый отец, потративший целую жизнь на то, чтобы вывести лошадь, способную обогнать ветер! Только теперь он понял, что отец знал куда больше о скачках, чем он, Тристан, мог узнать за всю жизнь. Как глупо! Надо было пойти к отцу еще до того, как долги выросли до небес. Возможно, тогда все обернулось бы иначе. Отец был бы жив, Ариадна бы не скрылась с последним жеребцом из новой породы «Норфолк», а над ним самим бы не висел дамоклов меч.

Тристан спрятал лицо в ладони, вспоминая ужас отца в ответ на его рассказ о Кливе Максвелле. Уж он тогда не пожалел красок, чтобы нарисовать истинное лицо негодяя.

Но поздно. Сейчас Ариадна двигалась навстречу судьбе так же неотвратимо, как когда-то он сам.

«Господи, помоги найти ее!» — в отчаянии думал Тристан. Сам он был обречен, но сестру еще можно было спасти.

Он снова поднял почти пустой стакан и уныло уставился в окно, разглядывая проезжих. Медно-рыжая масть. Не такая уж редкая штука у лошадей, не то что среди людей, пусть даже сам жеребец был уникален. За последние полчаса мимо проехало по меньшей мере пять гнедых лошадей. Один мерин, другой — крепкий шотландский пони, запряженный в тележку фермера, три были верховыми, и вид каждой заставлял Тристана приподниматься на стуле. Но Шареба-эр-реха видно не было Вот и сейчас мимо катилась коляска, влекомая гнедым жеребцом отличных статей. Его задние ноги были перебинтованы — должно быть, нарывы. В коляске сидел какой-то простолюдин с сыном-подростком.