Софи Джордан - Во власти греха

Грир сглотнула, внезапно потеряв способность говорить. Такая близость пугала. Язык совсем не слушался, когда она пыталась произнести слова. 

– Ну-ка, вы утверждаете, что обладаете достаточной смелостью, чтобы осуждать меня? 

Севастьян сверху вниз окинул ее взглядом. Соблазнительный тягучий акцент прошелся нежным бархатом по коже Грир. А голос действовал словно афродизиак, перед которым невозможно устоять. Грир поспешно отступила на шаг. Нужно держаться подальше, иначе она будет такой, какой принц ее и считал: вообще не леди, а распутной девкой. 

– Именно! Вы грубиян… и сноб! – парировала Грир и воинственно задрала подбородок. Не такая уж простая задача, когда собеседник так возвышается над ней. – И я не выставляю себя дурой перед вами только потому, что вы родились с золотой ложкой во рту! 

Быть может, суждения Грир и несправедливы, но Севастьян оказался прекрасной мишенью для выплескивания ярости и отчаяния, затопивших ее, когда она ступила в эту комнату. Он никогда не ведал, что значит быть потерянным и одиноким… или отвергнутым из-за обстоятельств рождения. Наоборот, ему происхождение давало огромные преимущества. 

– Почему, мисс Хадли? Почему вы так категорично не хотите выказывать мне должного почтения, подобно другим? – переспросил Севастьян. 

От неотрывного зоркого взгляда Грир стало не по себе. 

– Не считая гнусностей обо мне, которые я подслушала в нашу первую встречу? 

Напоминать о непристойном предложении почему-то не хотелось. Когда они вдвоем в пустой комнате, куда вряд ли кто войдет… поднимать такую тему казалось плохой идеей. Словно она нарочно хотела ему напомнить, что он в тот раз счел ее привлекательной, и взять его руки в свои… 

– Почему вы приняли мои слова так близко к сердцу? Вы ведь и есть незаконнорожденная. Дочь человека с весьма сомнительной репутацией a7e2bb. – Даже когда Сев говорил, выражение его лица оставалось холодным и бесстрастным… словно его ничуть не задевали оскорбления. – Сама судьба против, вы совершенно не подходите. 

– Ну а вы? – не сумев скрыть душившую ее злость, бросила Грир в ответ. Она глубоко вздохнула, отчего грудь заметно поднялась и опустилась. – Вы всего лишь нищий принц страны, утонувшей в долгах! 

Снисходительное выражение лица у Севастьяна как ветром сдуло. В глазах появилась сталь, но Грир уже закусила удила. 

– О, в самом деле! Я слышала, что о вас говорят. Сплетни текут в обоих направлениях. Как до вас дошли слухи обо мне, так и я слышала шепотки о вас. Ваши гордость и высокомерие ничуть не оправдывают отчаянного положения, но вы продолжаете строить из себя надменного принца… 

– Я принц – со всеми обязанностями и ответственностью, которые прилагаются к титулу, – возразил он. – Я ничего не строю, мисс Хадли. 

Натянутость его формального обращения должна была подготовить ее к неожиданной смене его настроения, но все равно она не смогла держать язык за зубами. 

Внезапно Севастьян стал причиной всего происходящего, всех несправедливостей ее мира. 

– Принц затерянного королевства, – выпалила она. И даже понимая, что следующие ее слова жестоко ранят, все же продолжила, ведь он тоже не был особо добр к ней. – Я знаю, что вы угробили половину мужчин в стране из-за своей войны. 

Он изменился в лице. Каменная маска дала трещину, и Грир поняла, что зашла слишком далеко. 

Принц схватил ее за руку и дернул на себя, их лица оказались слишком близко. 

– Эта война никогда не была моей. Не я развязал ее. Я и до мужчины-то не дорос, когда она началась, но мне пришлось столкнуться с суровой действительностью. Я, безусловно, не желал стольких жертв, но в итоге положил конец раздору. Берегитесь, вы говорите о том, в чем ничего не смыслите, – прошипел Севастьян. 

Грир опустила взгляд туда, где он обхватил ее руку. 

– Может, в вашей стране дамы находят очаровательной первобытную грубость, возможно, даже восхитительная леди Либби будет наслаждаться подобным обращением. Почему бы вам не убрать руки от меня и не поискать ее? 

Он ничего не ответил. Лишь смотрел, не ослабляя крепкой хватки. 

Грудь поднималась и опускалась от глубоких вдохов, когда Грир прерывисто задышала. Она не могла вспомнить, чтобы прежде так же сильно злилась. Однако нужно признать, что злилась она не только из-за принца. Грир просто разочаровалась, когда поняла, насколько жалок весь этот спектакль с поиском мужа… единственного мужчины, который, если ей вдруг повезет, захочет на ней жениться… Затея, которая вначале вызывала надежду, теперь стала довольно неприятной задачей. 

Грир потрясла головой. Просто вечер тянется слишком долго. И удержать себя в руках становится все труднее. 

Она посмотрела на руку Севастьяна на своем плече. Он проследил за ее взглядом и, снова обратив взор на лицо Грир, сказал: 

– Возможно, леди Либби из тех дам, что не будут возводить напраслину на человека, которого не знают. 

– Возможно, – ответила Грир, но убеждать его, что она более благовоспитанна, чем элегантная леди Либби, не собиралась. Облаченная в шелк и атлас, Грир чувствовала себя в гостиной вдовы так же неуместно, как слон на светском приеме. 

Секунды тянулись бесконечно, а спорщики все неотрывно пожирали друг друга глазами. Грир даже показалось, что слышит шум крови в ушах. 

Так остро ощущалась ладонь принца, отпечаток каждого пальца на руке. Осознание близости, лишающая спокойствия интимность ситуации обрушились на Грир. Она обвела взглядом пустую музыкальную комнату с одинокими инструментами. 

И тут словно пробудилась, ожила. Каждой частичкой своего тела. 

Грир уже очень давно не чувствовала в себе столько жизни. 

Взгляд соскользнул на прекрасно очерченные губы Сева. Само искушение во плоти. Мужские губы не должны выглядеть так красиво. Сейчас принц Севастьян пленял Грир так же, как принцы из сказок, что она любила в девичестве. На мгновение она позволила себе забыть, что как раз этот принц лишен героических качеств, сопутствующих подобной наружности, и считает ее неподходящей только потому, что никто из знатных не хотел с ней якшаться. 

Глубоко вздохнув, Грир позволила себе забыть о его суждениях. Позволила себе выйти из оцепенения и шагнуть в жизнь. 

Прежде чем здравый смысл вернулся, прежде чем успела подумать достаточно, чтобы остановиться, Грир приподнялась на цыпочки и обвила рукой шею Севастьяна, наслаждаясь ощущением шелковистых волос под пальцами. 

Вот оно. Мгновение сладости жизни перед холодным браком по расчету и вечным одиночеством.

Грир успела увидеть, как расширились глаза принца, прежде чем прижалась к его губам своими. Сердце так отчаянно колотилось, что стало страшно, как бы оно не разорвалось в груди. И наверняка разорвется, если она начнет думать о своих действиях и позволит страху овладеть собой. 

Веки затрепетали и опустились – больше Грир ничего не видела. 

С закрытыми глазами она только чувствовала. Отдалась ощущениям, пробудившемуся в крови желанию. 

Грир и раньше целовалась, но то было так давно. В миг же, когда вкусила губы принца, она поняла, что этот поцелуй словно лекарство вывел ее из оцепенения. 

Несколько мгновений принц не шевелился, просто замер, и она уже испугалась, что он откажет, оттолкнет ее. 

Но тут Севастьян обвил вокруг нее руки и вернул поцелуй, разомкнув ее губы своими. Под таким нажимом Грир открыла рот с небольшим придыханием. Он поймал этот звук и впитал в себя. Она теснее, крепче прижалась к нему, каждой клеточкой стремясь быть ближе. 

Дрожь прошла по телу Севастьяна, когда Грир неуверенно попробовала его своим языком, а потом запустила руки ему в волосы, притягивая вниз к себе, в то время как он тянул ее вверх. В ответ Севастьян, повторяя за ней, пустил в ход свой язык, чем вызвал ее стон. 

Принц своими большими руками водил по ее спине и крепко, отчаянно прижимал к себе. Когда он обнимал ее, то большим пальцем задел ноющую грудь, и тело Грир словно запылало изнутри. 

В поцелуе принца не было ни капли нежности или щегольства. Грир чувствовала, что растворяется в нем. По собственному желанию и под магией искушенных губ. Она глубже запустила пальцы в его волосы и, вцепившись в пряди, наклонила его голову сначала в одну сторону, потом в другую. Она так набросилась на его рот, что больше не узнавала себя – эту незнакомку, утратившую самообладание, берущую, хватающую то, что желала, словно свою собственность. Словно принц принадлежал ей. 

Сев застонал ей в рот, и Грир затрепетала. 

Она наслаждалась лихорадочными движениями его губ на своих, глубоким проникновением языка в свой рот. В объятьях Севастьяна она почувствовала себя желанной, что пробудило в ней ощущение вседозволенности. В ту минуту она и думать не думала, что недостойна всего этого – недостойна принца. 

Казалось, такое невозможно, но поцелуй углубился. Они зашатались вместе, цепляясь друг за друга, и остановились, только когда врезались в фортепиано. 

Севастьян прикусил ее нижнюю губу, затем втянул саднящую плоть в рот и, словно изголодавшийся, еще теснее прижался губами к Грир. 

Но все равно она была недостаточно близко. Ее тело запело, ожило и пробудилось, будто прежде она ничего не чувствовала. Теперь же значение имело только одно: необычное ощущение этой минуты. 

Грир хотела погрузиться в опьяняющее тепло, позволить жару проникнуть в свое тело. Ничто не могло испортить этот миг. 

Ничто и никто, кроме Севастьяна. 

Когда она прошлась губами по его подбородку, целуя колючую кожу, у нее над ухом прогрохотал голос принца: 

– Ну и ну, мисс Хадли, я и не подозревал, что за маской приличия скрывается такая чертовка. Может, вы пересмотрели мое предложение? 

Грир замерла, осмысливая его слова, вспомнила, где находилась и с кем… кто она и кто он. 

Огонь в крови потух. Звенящее оживление в теле сошло на нет, пока снова не осталось ничего, кроме холодной, оцепеневшей оболочки. 

Пыла Севастьяна, однако, ничто не умерило. Принц со спины перевел руку на грудь Грир. Такое прикосновение отрезвило ее, и она откликнулась подобно любой благовоспитанной женщине. Как должно любой незамужней леди, не начинавшей страстного поцелуя… 

Звон пощечины, которую она ему залепила, разлетелся по всей глухой комнате. Принц отдернул руки. 

Грир неловко попятилась, не отрывая от него взгляда, когда он потрогал ноющую щеку. 

– Это что было? – возмутился принц. 

– Вы… вы… – Давясь словами негодования, она замахала между ними рукой. 

– Ответил на ваш поцелуй? – закончил он. 

– Нет! – отрицала она. – Вы дотронулись до моей… – Грир сглотнула, не в силах произнести, не в силах признать, что едва не сдалась этому негодяю. – Вы дотронулись до меня. Неприлично. 

– И вы не ожидали ничего подобного, когда набросились на меня с поцелуями? Я думал, что это только начало. 

– Так что, значит, я сама виновата? – взвилась она, а внутренний голос прошептал: «Да, ты. Ты обрушилась на него с поцелуями, как изголодавшаяся по мужчине блудница. Он все верно сказал». Лицо запылало от стыда. 

– Едва ли вы стали жертвой моего внимания. 

В полумраке комнаты Севастьян пожал плечами. 

– Я воспринял ваш порыв, как любой здоровый мужчина, и не ожидал, что мое «прикосновение» не понравится кому-то, кто первый с таким пылом набросился на меня с поцелуем. 

Униженная Грир прикрыла глаза. Даже возразить нечем. Она вела себя, как развратница, а потом еще и ударила принца, когда он ответил взаимностью. 

Грир открыла было рот, чтобы извиниться. За все: за поцелуй, за пощечину. Больше всего на свете Грир ненавидела признавать свои ошибки. Слабость, что тут скажешь, ведь она знала, что далека от совершенства. Папа не единожды упрекал ее за излишнее упрямство. Да, она слишком упрямая. 

Только она упустила возможность произнести эти трудные слова. 

Севастьян отступил подальше, словно она была чем-то гадким. Наверное, такой он ее и посчитал: распутной девкой или хуже. Ужасная догадка осенила Грир. А что если он счел ее отчаянной дебютанткой, надеющейся скомпрометировать себя и таким образом поймать принца? 

Горячая желчь подступила к горлу. Севастьян ведь мог сложить такое мнение и заподозрить, что она приготовила ему ловушку. Во рту образовался горький привкус при этой мысли. Дьявол! Грир не знала, куда деть руки, чтобы выглядеть достойно, не знала, как убедить принца, что она вовсе не дикая, темпераментная соблазнительница, а степенная, приличная женщина без всяких намерений относительно его персоны.