Роберт Данстен резко поднялся из-за стола и отошел к окну. Салли помолчала еще немного, но, поскольку мистер Данстен ничего не говорил, продолжила:

— Я хотела поговорить с вами, мистер Данстен, потому что уверена: лучший выход для Элейн — отдать ее в школу. У нее должны быть подружки ее возраста. Ей нужна другая обстановка. Когда я пришла сюда в. первый раз, то сказала вам, что девочка испорченна. Это не так. Она просто одинока и не умеет разобраться в своих чувствах. Мне жаль Элейн, мистер Данстен, мне жаль ее больше, чем нищих грязных детей, играющих на улице.

Салли говорила быстро, на щеках ее пылал румянец, руки были крепко сжаты. Ей казалось, что она сражается с превосходящими силами противника. О, Роберт Данстен производил впечатление такой силы и непоколебимости, что Салли сделалось страшно. Она замолчала. В кабинете стало очень тихо. Со стороны Парк-Лейн доносился шум машин. Девушке казалось, что слышно, как громко стучит ее сердце, а молчание длится уже вечность. Наконец Роберт Данстен отвернулся от окна и заговорил:

— Вы очень откровенны, мисс Гранвилл, — сухо произнес он и подошел к столу. — Если Элейн пойдет в школу, что будет с вами?

— Найду другую работу. Сейчас я думаю только о ней.

— Возможно, вы удивитесь, но я о ней тоже думаю, — несколько язвительно заметил мистер Данстен. — Вы великолепно изложили свою точку зрения, но нисколько не убедили меня.

— Думаю, вы все-таки согласитесь со мной, — быстро ответила Салли, — если все обдумаете, найдете возможность проводить с дочерью больше времени и убедитесь, как она одинока и насколько безрадостна и пуста ее жизнь.

Роберт Данстен снова взял карандаш, медленно вертя его в руках. Салли разглядывала своего работодателя и думала, что он был бы очень красив, если бы не чрезмерно строгое, даже суровое выражение лица.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что Элейн тоскует по матери? — вдруг спросил Данстен.

— Возможно, мне не стоило говорить об этом, но, когда я пришла в дом, я заметила, что о матери Элейн никогда не упоминается. Девочка ненавидит все разговоры о матерях и детях. Ей не хочется пойти в гости к другим детям или пригласить их к себе, потому что у них есть мамы, а у нее нет.

Они долго молчали, потом заговорил Роберт Данстен.

— Я понятия не имел о том, что Элейн помнит мать.

— Она помнит. Видите ли, мама значит очень много в жизни ребенка.

— Некоторые, возможно, — ответил Роберт Данстен. Последовала недолгая пауза, а затем, глядя прямо в глаза Салли, он сказал: — Я принял решение, мисс Гранвилл, которое, возможно, покажется вам жестким, но, по-моему, оно единственно верное. Вы слишком юны и впечатлительны для того, чтобы быть подходящей гувернанткой для Элейн. До вашего появления в этом доме Элейн всегда была всем довольна, а теперь? За короткое время вашего пребывания здесь вы добились радикальных изменений, и я сомневаюсь, что можно будет вернуть ребенка к прежнему состоянию. Тем не менее, надеюсь, все еще поправимо. Буду очень обязан, если вы прекратите исполнять свои обязанности сегодня же. Жалованье, конечно, вы получите за весь месяц.

Салли, пораженная, смотрела на Роберта Данстена, а потом сказала тихо и спокойно:

— Я вас понимаю. Но мне жаль Элейн. Я привязалась к ней, а она, похоже, успела полюбить меня.

— Уверяю вас, нет причин беспокоиться об Элейн, — с достоинством ответил мистер Данстен. — До свидания, мисс Гранвилл.

Он протянул ей руку, но Салли проигнорировала этот жест. Она так рассердилась, что, дойдя до дверей, почувствовала, что дрожит. У двери ее остановил голос мистера Данстена:

— Я полагаюсь на ваш здравый смысл, мисс Гранвилл. Надеюсь, вы не станете расстраивать Элейн?

— Вам придется самому сообщить ей о своем решении. Я уйду через полчаса и не скажу девочке, что не приду завтра утром.

— Спасибо, мисс Гранвилл.

Салли вышла из кабинета. Ей хотелось сказать ему что-то резкое, но она чувствовала, что вот-вот расплачется. Элейн радостно подпрыгнула, когда Салли появилась в детской.

— А вот и вы! Вас долго не было. Я так волновалась, что папа будет слишком строг с вами!

Салли обняла девочку за плечи.

— Покажи свой рисунок, — попросила она, стараясь говорить ровным, спокойным голосом.

— Вот! — с гордостью сказала Элейн.

Оставшиеся полчаса тянулись для Салли бесконечно. Когда наконец пришло время уходить, она обняла Элейн и крепко прижала к себе.

— Ты была сегодня очень хорошей девочкой. Помни, что я тебе говорила: будь доброй к другим людям и никогда не груби.

Элейн кивнула:

— Ну, конечно, я помню! А вы не забудете, что обещали сводить меня в Лондонский Тауэр?

— Обещала, — вздохнула Салли.

Она надела шляпу и перчатки.

— Будь хорошей девочкой! — повторила она.

— Я такая хорошая, что заслуживаю награды, — смеясь, ответила Элейн, взяла свою гувернантку под руку и, пританцовывая, проводила ее до лифта.

— Раз папа пришел сегодня так рано, у него будет время поговорить со мной вечером.

— Да, иди, поговори с папой. Думаю, и он хочет поговорить с тобой.

— До свидания, мисс Гранвилл, — сказала Элейн, когда лифтер закрывал дверцы кабины. — До завтра!

Салли поспешила уйти от роскошного дома, где нашла и потеряла свою первую работу. Она шла домой, чувствуя себя несчастной и подавленной. У входа ее встретила миссис Джарвис.

— А вас ждет молодой джентльмен, дорогая, тот доктор, который часто приходит. Я сказала, что вас нет дома, а он остался ждать.

— О, это Дэвид! — воскликнула Салли и быстро побежала вверх по лестнице.

Дэвид спал, сидя в кресле, но тут же проснулся, как только Салли закрыла за собой дверь.

— Привет, Салли!

— Извини, что разбудила.

— Я только на минутку прикрыл глаза. Я дежурил полночи.

— Рада видеть тебя!

Салли прошла за занавеску, чтобы привести себя в порядок, и снова вышла в гостиную.

— Мэриголд еще не вернулась?

Дэвид покачал головой:

— Я звонил ей в обед, она сказала, что будет поздно. Мне показалось, она какая-то сердитая и расстроенная, поэтому я решил пригласить ее поужинать со мной.

— О Господи! Надеюсь, ничего не случилось!

Дэвид улыбнулся:

— Все семейные неурядицы ты взваливаешь на свои плечи, не так ли, Салли?

— У меня у самой неприятность. Меня уволили, Дэвид.

— Уволили?

Салли рассказала ему обо всем, что случилось.

— Этому господину следовало бы попридержать язык! — воскликнул Дэвид. — Он не имел права вести себя так.

— Полагаю, он имеет право поступать с собственным ребенком, как считает нужным, но я так полюбила эту девочку!

— Не сомневаюсь! — Дэвид погладил ее по руке. — Бедняжка, Салли, не переживай так! Я никогда не думал, что ты уже достаточно взрослая, чтобы работать. Для меня ты всегда была маленькой большеглазой девочкой, которую ругали Энн и Мэриголд, потому что не хотели брать ее с собой.

— Но я уже взрослая, Дэвид.

В голосе Салли прозвучала тоска.

— Правда? А жаль! Мы были гораздо счастливее детьми, когда бегали друг за другом по берегу и собирали крабов.

— Намного счастливее!

— Тогда мы не волновались о будущем.

— Да, не волновались. За нами всегда было кому присмотреть.

— А теперь вы должны сами заботиться о себе. Бедняжка Салли, и именно ты беспокоишься обо всем и обо всех. Как бы я хотел помочь тебе.

— Ты и помогаешь, Дэвид! Так здорово, что ты сейчас здесь.

Дэвид улыбнулся и сказал:

— Дорогая малышка Салли! Мы найдем, чем тебе заняться, не волнуйся. Ты сама еще ребенок, где тебе смотреть за другими детьми. Почему бы не попробовать что-нибудь другое?

— Я не ребенок, Дэвид, — твердо возразила Салли и подошла к окну, откуда ей была видна серебрящаяся Темза.

Распахнулась дверь, и на пороге появилась Мэриголд.

— О Боже, как я устала! Как жаль, что у нас в доме нет лифта. Привет, Дэвид, зачем пришел?

Голос да и сам вопрос Мэриголд были так невежливы, что Салли с удивлением посмотрела на сестру.

— Все еще сердишься? — спросил Дэвид запросто, как человек, знавший Мэриголд с пеленок.

— Да, и стану еще больше сердиться, если ты не перестанешь задавать идиотские вопросы.

Она прошла за занавеску, а на лестнице послышались шаги, и в комнату медленно вошла Энн.

— Здравствуй, дорогая, — поздоровалась она с Салли. — Привет, Дэвид! Как дела в больнице?

— Народу полно.

— Слишком много людей болеют, — сказала Энн, тяжело опускаясь в кресло. — Автобусы переполнены! Ну и день сегодня выдался: герцогиня была не в настроении. Что ни сделаешь, все не так. Цветы пришлось три раза переставлять, прежде чем она осталась довольна, а в библиотеке мне дали книгу, которую она уже читала.

— Бедняжка Энн! — посочувствовала Салли. — Похоже, у всех сегодня день не задался.

— Салли потеряла работу, — пояснил Дэвид.

— О, Салли! — воскликнула Энн. — А что случилось?

— Расскажу позже. Дэвиду будет скучно слушать все еще раз.

Появилась Мэриголд.

— Что такое? — спросила она. — Салли потеряла работу? Вот незадача! А я как раз хотела спросить, могу ли я не вносить свою долю платы за квартиру следующие три недели. Мне просто необходимо новое вечернее платье.

— Все в порядке, дорогая, — поспешила успокоить ее Салли. — Мой работодатель обещал заплатить мне месячное жалованье. Конечно, если бы у меня была гордость, я швырнула бы ему эти деньги в лицо, но твое вечернее платье гораздо важнее.

— Меня пригласили на вечеринку в следующую пятницу. Бен Барлоу устраивает праздник.

Мэриголд произнесла это имя, словно ждала какой-то реакции от остальных. С минуту все молчали, потом Дэвид спросил:

— Тот гонщик?

— Да, — коротко ответила Мэриголд.

— О нем часто пишут в газетах, — заметила Энн. — А это, случайно, не он подарил девушке из хора жемчужное ожерелье, а потом потребовал его обратно?

— Да, именно он, — мило улыбаясь, подтвердила Мэриголд. — Он очень богат, и я пойду на его вечеринку.

Салли ничего не сказала. Она понимала, что здесь что-то не так. Мэриголд была расстроена, и это не походило на просто плохое настроение или ее обычную раздражительность. С сестрой происходило что-то более серьезное. Мэриголд казалась несчастной. В ее голосе появились нотки, которых раньше не было. Наблюдая, как нервно двигается Мэриголд, видя вызов в ее глазах, Салли забеспокоилась.

Молча она наблюдала за сестрой, и в то же время ее неотступно преследовали мысли об Элейн. Как воспримет девочка решение отца? Несомненно, Элейн привязалась к Салли, но, насколько сильно, трудно сказать.

Часы на каминной полке пробили половину восьмого. Мэриголд согласилась пойти поужинать с Дэвидом, правда, без воодушевления, но Дэвид все равно был счастлив.

— Я выиграл Дерби[11], — сказал он. — Не целое состояние, конечно, но на хороший ужин хватит. Можем пойти, куда пожелаешь.

— Вообще-то мне все равно, — ответила Мэриголд.

— Может, в «Беркли-Гриль»? — предложил Дэвид.

Мэриголд стояла не шелохнувшись, потом резко ответила:

— Куда угодно, только не туда.

Салли взглянула на сестру, но та отвернулась.

— Возьму шляпу, — сказала она.

Когда Дэвид и Мэриголд ушли, Салли села в кресло и взглянула на Энн.

— Надо бы и нам пойти куда-нибудь поесть.

— Я вот думала, — сказала Энн, — что если Джарвисы позволят нам поставить электроплитку в нише на лестнице, мы бы могли готовить что-нибудь здесь. Не надо было бы каждый вечер ходить в ресторан.

Салли радостно воскликнула:

— Великолепная идея, Энн! Почему мне не пришло это в голову раньше?

Энн улыбнулась:

— Ты и так думаешь за всех, Салли. Пора и нам с Мэриголд принять в этом участие.

— Но ты придумала просто замечательно! Как было бы удобно! И мы могли бы немного сэкономить. Я увижу миссис Джарвис утром, сейчас она занята в баре.

— Да, и я увижу ее утром.

— Ну что, пойдем пока есть наши чечевичные котлеты. А может, закажем пирог с рыбой? Мне так надоела ресторанная еда, — сказала Салли и добавила: — Помнишь те пирожки с мясом, что старая Ханна готовила для нас, когда мы были совсем маленькими?

— Еще бы! Только давай не будем об этом вспоминать сейчас, а то я начинаю ужасно хотеть есть!

Сестры вышли из дома. Вечер выдался теплый, без единого дуновения ветра.

— Ты только представь, как хорошо сейчас в Сент-Читасе, — сказала Салли. — Ты скучаешь по дому, Энн?

— Иногда, но мне нравится Лондон, а тебе?