После долгой паузы герцогиня повторила:

— Да, продать их — значит закрыть последнюю главу моей жизни.

— О, как бы я хотела, чтобы этого не случилось! — воскликнула Энн. — Если бы у меня были деньги, я бы лучше их вам отдала, только бы вам не пришлось продавать изумруды!

Энн говорила с таким чувством, что герцогиня посмотрела на нее с удивлением.

— Я верю вам, детка. Но в этом мире нет места сантиментам. Поспешите и принесите газеты. Нельзя проводить все утро в бесплодных воспоминаниях и сожалениях.

Энн догадалась, что герцогине неловко от того, что она обнажила столь интимную сторону своей жизни. Возможно, поэтому весь остаток дня она беспрерывно сердилась и раздражалась по любому поводу. Энн пришлось бегать туда-сюда, и чтобы она ни сделала, герцогиня всем была недовольна. Когда наконец пришло время уходить, девушка только обрадовалась.

Выйдя под дождь, она ощутила грусть и разочарование. Долтон прав, галантный век ушел. Интересно, а как бы герцогиня жила сейчас, если бы была молодой? Что хуже, рассуждала Энн, продать драгоценности и сохранить воспоминания или бороться каждый день с разного рода неудобствами: переполненными автобусами, метро, снующими людьми, грубостью и невоспитанностью, нехваткой самого необходимого? Конечно, жизнь была приятнее и удобнее, даже для простых людей, во времена молодости герцогини. Тогда не было этой безумной спешки, постоянной конкуренции друг с другом и со всем миром, которая теперь засасывает людей и кружит в каком-то нескончаемом круговороте, независимо от их желания.

«Такое впечатление, что времени нет ни на что, — думала Энн. — Некогда заниматься рукоделием, некогда читать книги, слушать музыку, не хватает даже времени следить за собой и заводить новые знакомства».

Чувствуя, что ноги совсем промокли и озноб охватил все тело, она подумала, что с момента приезда в Лондон удовольствий у нее было совсем немного. Живя в Корнуолле, она мечтала, что в Лондоне она будет ходить в театры, на выставки, концерты… Но ничего этого не случилось, потому что, во-первых, все оказалось очень дорого, а, во-вторых, к вечеру она ужасно уставала. Энн привыкла оставаться ужинать дома, некоторое время разговаривать с Салли, а потом мгновенно засыпать от усталости. Мэриголд обычно уходила, но Энн оставалась дома, уже ничего не желая и ни о чем другом, кроме отдыха, не думая, потому что валилась с ног от усталости.

— Я устала, — сказала Энн сама себе, чувствуя, как начинает болеть горло и раскалываться голова.

— Наконец-то пришел! — устало произнесла стоявшая рядом с ней женщина и сложила свой зонт. Вода с него полилась на плечо Энн. Суета. Толкотня. И вот Энн наконец в автобусе. Внутри было душно и влажно из-за промокших плащей, и хотя ей повезло и удалось сесть, перед ней все время мельтешили люди, пробираясь к выходу. Наконец добрались до Челси, и Энн в свою очередь с трудом протиснулась сквозь толчею промокших пассажиров.

Дождь все еще лил, и девушка спешила домой, мечтая о горячей ванне. Она вошла в холл. Поставила зонтик и сразу услышала сверху голос Мэриголд:

— Это ты, Энн?

— Да. Я только что вошла.

— О, Энн! Будь ангелом, сходи за молоком. Салли просила меня не забыть об этом, а я, конечно, забыла. Мне надо скоро уходить, молока ни капли, а Салли захочется чаю с молоком, как только она придет.

Энн устало снова взяла зонт.

— Хорошо, — откликнулась она.

— Спасибо, дорогая, — беззаботно прощебетала Мэриголд.

Дождь усилился, но, к счастью, молочная была недалеко. Энн купила пинту молока и хлеба в соседнем магазинчике на тот случай, если Мэриголд забыла и об этом.

После установки электроплиты сестры договорились о том, кто и какие покупки делает. Салли почти все взяла на себя: она покупала основные продукты на завтрак и ужин. Как всегда, она подружилась с мясником и продавцом в рыбном магазине. Обычно они всегда оставляли что-нибудь для нее. Мэриголд должна была покупать хлеб и молоко, а в обязанности Энн входила покупка овощей, масла, сахара и прочей бакалеи.

Медленно возвращаясь по мокрому скользкому тротуару, Энн без особого раздражения думала, что Мэриголд очень редко вспоминает о своих хозяйственных обязанностях. Почти всегда кому-то приходилось в последний момент бежать за молоком или за хлебом, а несколько раз, когда обе сестры слишком уставали, они просто одалживали и то, и другое у миссис Джарвис.

«Поскольку Мэриголд часто не бывает по вечерам, — думала Энн, — уж лучше я возьму на себя ее обязанности. Так будет проще».

Войдя, Энн снова аккуратно поставила зонт в специальную подставку, чтобы с него не капало на чистый линолеум, но тут заметила, что ее вконец размокшие туфли повсюду оставляют следы. Она сняла их и поднялась наверх босиком. Мэриголд, еще полуодетая, суетилась в комнате.

— Принесла молоко? — спросила она. — Огромное спасибо. Мне так неловко, что я опять забыла.

— Ничего, — ответила Энн, чувствуя такую усталость, что с трудом могла говорить. Она вся дрожала, а щеки нестерпимо горели.

— Могу я принять ванну? — спросила Энн. — Я ужасно промокла.

Мэриголд виновато посмотрела на сестру.

— Боюсь, я использовала всю горячую воду. Прости, дорогая, жаль, что я не знала.

— Ничего. Сейчас сниму с себя все мокрое.

— А может, вскипятить воды и хорошенько попарить ноги? — предложила Мэриголд.

— Да, это неплохо, — ответила Энн.

Она подумала, что если бы Салли была дома, она бы сделала это для нее, но Мэриголд была слишком занята сборами. Энн с трудом стягивала с себя промокшую одежду. Какая усталость! Похоже, она простудилась. Только бы герцогиня не рассердилась.

— Есть у нас аспирин? — спросила она.

Мэриголд на секунду отвернулась от зеркала.

— Аспирин? — переспросила она. — Был. Я принимала на прошлой неделе, когда у меня болела голова. Но… мне кажется, он кончился. Посмотри в ящичке.

Энн подошла к туалетному столику, выдвинула ящик, пластмассовая коробочка была пуста.

— Что ж ты не сказала, что таблетки кончились? — спросила она у сестры.

— Я как-то не думала об этом, — беззаботно ответила Мэриголд. — Да они и не помогают! А что, у тебя голова болит?

— Нет. Думаю, я простудилась. Вот досада!

— Эта погода сведет меня с ума! Похолодание среди лета, и, похоже, оно не собирается заканчиваться. Смотри, не зарази меня!

— Может, мне только кажется, — еле выговорила Энн.

Она устало опустилась на краешек кровати, с большим трудом стянула мокрое платье. В эту секунду в комнату буквально влетела Салли.

— Думали, я пропала? — весело спросила она. — Я сегодня поздно, да? Мистер Данстен отправил меня домой на машине. Ну, разве не здорово? Правда, пришлось подождать, потому что шофер должен был еще доставить письмо в палату общин. Это было довольно долго, но зато я не промокла.

Она взглянула на Энн.

— О, Энн, дорогая! А ты вся вымокла! Это твои туфли?

Салли глянула на протертые подошвы и с ужасом воскликнула:

— Да ты, должно быть, промокла насквозь! Почему ты не приняла ванну?

— Нет горячей воды, — еле проговорила Энн.

Салли пристально посмотрела на сестру. Все говорили, что, когда речь шла о здоровье близких, взгляд Салли приобретал особую проницательность. Она подошла к Энн, приложила ладонь к ее щеке, потом ко лбу.

— У тебя жар, дорогая.

— Да, наверное, я простудилась.

— Ложись скорее в постель. Я приготовлю тебе грелку. Давай помогу раздеться и попрошу у миссис Джарвис разрешения просушить все у нее.

Энн, как маленькая девочка, позволила Салли снять с себя промокшую одежду и надеть пижаму. У нее появилось ощущение, что теперь все будет хорошо, раз Салли дома. Она скользнула под одеяло, но никак не могла согреться и унять дрожь.

— Через минуту принесу тебе грелку, дорогая, — пообещала Салли.

Она поспешила вниз за горячей водой. Мэриголд подошла к Энн. Лицо ее выражало озабоченность.

— Мне очень жаль, что тебе так плохо, Энн. Я не поняла, что ты заболела. Не стоило мне посылать тебя за молоком. Не говори Салли, ладно? Она будет считать меня гадкой.

— Конечно, не буду. Я просто очень устала. Вот и все.

— Устала? Да разве мы когда-нибудь не чувствуем себя усталыми? — спросила Мэриголд, имея в виду свою работу.

— Почему бы тебе не остаться дома для разнообразия? Я бы не смогла танцевать ночи напролет, а потом идти на работу.

— Все лучше, чем сидеть в четырех стенах! — раздраженно отозвалась Мэриголд.

— Правда? — спросила Энн.

— Уверена.

На споры у Энн не было сил. Она чувствовала, что начинает стучать зубами от холода, холодный озноб пробирался вдоль спины. Вернулась Салли с грелкой и чашкой горячего молока.

— А я купила палтуса на ужин, — бодро сообщила она. — Здорово, правда?

— Не думаю, что смогу что-нибудь съесть, — ответила Энн, удивляясь, почему горячая грелка нисколько не согревает ее.

— Сможешь, когда я все приготовлю, — заверила ее Салли.

— Послушайте… — перебила Мэриголд. — Да, я слышу звонок. Я ухожу. Надеюсь, к утру тебе станет лучше, Энн. Спокойной ночи, Салли.

Она послала сестрам воздушный поцелуй и исчезла за дверью. Салли подошла к двери и прислушалась.

— Да, кто-то заехал за ней, — сказала она через секунду. — Интересно, кто это? Она не говорила тебе?

Энн покачала головой.

— Думаю, это мистер Барлоу, — вздохнула Салли. — Мэриголд ничего не рассказывает последнее время.

Салли стала убирать свертки и пакеты, оставленные на столе. Когда она снова подошла к Энн, то увидела, что глаза сестры закрыты.

«Сон для нее сейчас — лучшее средство», — подумала Салли и принялась за уборку. Мэриголд всегда оставляла полный беспорядок: разбросанные туфли, вешалки на полу, на туалетном столике вперемешку незакрытые коробочки, рассыпанная пудра, ватные шарики, пилочки для ногтей.

Салли привела все в порядок и уже собиралась выйти в гостиную, как вдруг Энн открыла глаза.

— Салли, дорогая, мне так плохо! Мне трудно дышать. Дай мне еще одну подушку.

— Конечно.

Салли подложила вторую подушку под голову Энн, в растерянности думая, что им делать, если окажется, что Энн серьезно заболела.

12

Мэриголд устало плелась по длинной узкой лестнице. Она чувствовала себя измученной, но ей казалось, что это ее душа болит и ноет, а не тело. Вечер выдался беспокойный и бестолковый. Она вышла из дома только потому, что Бен пригласил ее на ужин, а она сейчас согласилась бы поужинать с кем угодно, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Временами она казалась сама себе белкой в колесе: мчится, мчится, стараясь убежать от самой себя. Мэриголд часто приглашали на разные вечеринки. Она превращалась в действующее лицо того странного мира, о котором пыталась рассказать Энн и который состоял из людей, называемых «модными» по причинам, трудно объяснимым словами. Мэриголд с горькой усмешкой признавала, что и она становится «модной» персоной. Ее приглашали на торжества в дома, хозяйки которых хотели попасть в колонки светских новостей; на обеды и ужины ее зазывали молодые люди, которые хотели показаться в обществе с самыми красивыми и известными девушками. Кроме того, у нее в запасе всегда был Бен, он приглашал ее то в одно место, то в другое. Всякий раз, как только Мэриголд делала робкие попытки избежать его общества, Бен окружал ее еще большим вниманием. Мэриголд теперь твердо знала, что никогда нельзя быть уверенной ни в чем и ни в ком, и поэтому отвела ему самый далекий уголок в своей памяти. Но иногда с удивлением обнаруживала, что он все еще здесь.

Днем Бен позвонил напомнить Мэриголд, что она обещала поужинать с ним.

— Что мне надеть? — спросила она.

— Что угодно, — ответил Бен.

— Не говори глупости, Бен. Куда мы пойдем: в театр, танцевать или куда-то еще?

— Я хочу познакомить тебя кое с кем очень важным для меня, — сказал он, как показалось Мэриголд, с некоторой долей юмора, понятного только ему самому.

— Значит, вечернее платье?

— Ты выглядишь здорово в любом платье, — ответил Бен с поразительной искренностью.

Комплименты Бена всегда немного озадачивали Мэриголд. Они легко слетали у него с языка, словно он годами повторял одно и то же, и эти слова стали просто частью вежливой беседы. Но на этот раз девушке показалось, что Бен и в самом деле так думал. Неужели он и вправду влюбился, подумала Мэриголд.

— Вот будет забавно! — сказала она сама себе, возвращаясь в костюмерную. За последние недели Мэриголд неплохо узнала Бена. Он вовсе не был увлекающимся, влюбчивым и легковесным молодым человеком, каким показался ей при первом знакомстве. Под напускной безалаберностью скрывался очень умный, проницательный человек. Женщинам, которые искали знакомства с ним только из-за его банковского счета, не удавалось обмануть его. Если Бен и дарил им подарки, то только потому, что ему нравилось быть щедрым. В глубине души ему доставляло удовольствие потворствовать их жадности и, стоя в стороне, наблюдать, как они дерутся за брошенные им крохи.