— Это он погиб в автокатастрофе? — тихо спросила Салли.

Герцогиня кивнула:

— Иногда я думаю, что все к лучшему. Если бы он не погиб, его бы убили на войне. Он наверняка захотел бы стать летчиком или придумал что-нибудь еще столь же безумное; но на самом деле он был уже не призывного возраста, и это разбило бы ему сердце. Он всегда хотел делать все лучше и быстрее всех. Милый Адриан! Он был просто моим сыном, а не одним из Чейнов.

— У него ведь есть сын, не так ли? — осторожно спросила Салли.

— Да, — ответила герцогиня после короткой паузы.

— Он похож на отца? Он тоже хочет делать все лучше и быстрее других?

— Не знаю, — ответила герцогиня. — Я не вижусь с ним.

— Как печально, — сказала Салли и, заметив, как глаза герцогини потемнели, быстро продолжила: — Я всегда считала, что это очень печально, когда члены семьи теряют связь друг с другом. У нас мало родственников, и я всегда завидовала большим семьям. Мой отец всегда считал, что семья не может считаться полноценной, если родственники не поддерживают отношения друг с другом. Однажды он рассказал мне о необыкновенном случае, который произошел с ним. Не хотите ли послушать эту историю?

Салли говорила с замиранием сердца, боясь, что малейшее упоминание о внуке сердило и волновало герцогиню.

— Да, продолжайте, — произнесла она через минуту не очень любезно. — Послушаем вашу историю.

— Это случилось давно, когда мой отец только приехал в Сент-Читас. Там жила одна женщина, у которой было пятеро сыновей. Однажды эта женщина послала за моим отцом, сказав, что умирает. Никто в этом не усомнился, потому что женщина была далеко не молода и уже давно болела. Она сказала отцу, что доверяет ему все свои сбережения, и попросила, чтобы он разделил поровну все нажитое между членами ее семьи. Муж той женщины был рыбаком и уже несколько лет как умер. К удивлению отца, женщина достала шкатулку, где было восемьсот фунтов: часть — золотом, часть — серебром и медными монетами. Всю жизнь она тайно хранила эту шкатулку под кроватью. Мало кто из рыбаков в те времена доверял банкам.

Мой отец спросил, как она желает поделить деньги, и женщина ответила, что поровну между ее четырьмя сыновьями. Но отец точно знал, что сыновей — пятеро. Женщина не соглашалась и все твердила, что их четверо. Но моего отца не так просто было сбить с толку. Он знал эту семью с детства, и ему было известно, что самый младший из сыновей, Альберт, как-то сильно поссорился с матерью и убежал из дома. Это случилось зимой 1914 года. Тогда ходили слухи, что он поступил на службу в армию. Женщина упрямо стояла на своем: деньги разделить поровну между четырьмя сыновьями. Устав спорить, отец согласился с ней и, забрав шкатулку домой, хранил ее до смерти женщины.

Умерла миссис Маллин, так звали ту женщину, через три месяца. Мой отец почувствовал это. Папа проснулся вдруг среди ночи со странным ощущением, что миссис Маллин зовет его. С минуту он прислушивался, не стучит ли кто в дверь, не пришли ли за ним, но все было тихо. Однако ощущение не покидало его, и отец решил немедленно отправиться в дом миссис Маллин. Как только он подошел к двери, навстречу ему вышел один из ее сыновей и очень удивился, увидев моего отца. Оказалось, он действительно собирался пойти за викарием, потому что миссис Маллин скончалась двадцать минут назад. Мой отец утешил семью и распорядился насчет погребения.

Последующие несколько дней отца не покидали мысли об усопшей. Что бы он ни делал, ему казалось, что она рядом. Сначала он решил, что это просто игра воображения, но потом пришел к выводу, что это не так. В глубине души он считал, что женщина чего-то хотела от него.

После похорон наступил момент, когда он должен был сообщить семье последнюю волю покойной. Он рассказывал мне, как вошел в маленькую гостиную в доме миссис Маллин, а там были четыре ее сына со своими женами. Мужчины выглядели как-то неестественно в костюмах вместо рыбацких роб. Все женщины были в черном, с красными от слез глазами. Мой отец принес и поставил на стол перед ними шкатулку с деньгами, которую отдала ему миссис Маллин. Он начал говорить о последней воле их матери, и его все не покидало ощущение, что она сама присутствует при этом. Казалось удивительным, почему другие не замечают ее присутствия. Наконец, сказав о ней добрые слова, отец перешел к наследству. Он сказал: «Вот деньги, которые должны быть поделены между вами пятерыми». К своему большому удивлению, он произнес «пятерыми», хотя вовсе не собирался так говорить. И после этих слов отец почувствовал, что теперь миссис Маллин ушла окончательно, и ощущение ее присутствия больше никогда не тревожило его.

Салли замолчала. Она почему-то не решалась взглянуть на герцогиню. Только через несколько секунд девушка продолжила:

— Пятый сын вернулся домой год спустя. На войне он потерял руку, но получил благодарственную грамоту и звание сержанта. Все очень гордились им. Через некоторое время он женился на местной девушке, а на деньги, оставленные матерью, открыл небольшой бакалейный магазинчик. Они так и живут в Сент-Читасе. Я их хорошо знаю.

Герцогиня молчала, Салли, чтобы сгладить неловкую паузу, быстро перевернула страницу альбома.

— А вот фотография, когда ваши дети уже постарше, — сказала она.

Но герцогиня словно не слышала.

Салли досмотрела альбом и поднялась, чтобы пойти за другим. Она старалась держаться свободно и естественно, не показывая своего волнения. Герцогиня сидела, хмуро окидывая комнату невидящим взглядом, будто перед ней проходили призраки прошлого. Когда Салли вернулась со следующим альбомом, она сказала:

— Интересно, остался бы ваш отец и в старости истинным христианином, каким он был в молодости? Когда мы стареем, мы делаемся нетерпимее.

— Но тогда вы наверняка достигли того возраста, когда, зная об этом, легче стать более разумным, — сбивчиво проговорила Салли.

Неожиданно герцогиня рассмеялась.

— У вас, похоже, на все готов ответ, — сказала она. — Интересно, когда вы доживете до моих лет, будете ли вы считать, что это так легко: воспитать детей, и только изредка их видеть, сделать все возможное для внуков, и считаться у них старой дурой?

— Уверена, что они так не думают. Они просто боятся вас.

— Но вы же не боитесь, — резко возразила герцогиня.

— Но я не ваш внук.

Уже в следующий миг Салли пожалела, что эти слова сорвались у нее с языка. Но герцогиня только тихо спросила:

— Кто рассказал вам о моем внуке?

— Энн.

— А кто рассказал ей?

— Думаю, герцог. Видимо, он, да и все ваши дети, сильно обеспокоены возможной ссорой, которая может разъединить семью.

На минуту снова воцарилось молчание, а затем Салли очень мягко проговорила:

— Они тоже очень любили лорда Адриана.

Герцогиня сделала нетерпеливый жест.

— Любили? Да что они знают о любви? Он же не их сын! — Вдруг ее тон изменился. — Возможно, вы правы, дорогая. Думаю, они все любили друг друга.

— И если его так не хватает всем вам, то как, должно быть, его не хватает собственному сыну!

— Вот еще! — сердито воскликнула герцогиня. — Монтагью всегда казался абсолютно бесчувственным молодым человеком!

— Может, он просто не умеет выражать свои чувства, а может, ревнует к вам!

— Ревнует ко мне? — Герцогиня в полном изумлении уставилась на Салли.

— Да. Когда любят одного и того же человека, часто возникает чувство ревности. Не знаю, может, это мне только кажется, но я не могу отделаться от ощущения, что Монтагью очень любил своего отца. Его просто невозможно было не любить. Поэтому он и обижается на вас.

— Клянусь, мисс, — снова воскликнула герцогиня, — вы делаете потрясающие заявления. Возможно, в чем-то вы правы. Адриан обожал меня. Никто никогда не сомневался в этом. Я часто думала, что собственная жена ревновала его ко мне.

Салли благоразумно промолчала. Вернулась Элейн. Губы у нее были липкие от сахара, и выглядела она абсолютно счастливой.

— У него есть маленький корабль в бутылке, — сообщила она Салли. — Долтон даже не представляет, как он туда попал! Он считает, что это чудо, и я тоже!

Салли посмотрела на часы.

— Нам пора возвращаться домой. Нужно закончить сборы.

Салли встала, и альбом, лежавший на ее коленях, упал на пол.

— Осторожно, мисс Гранвилл! — сказала Элейн, поднимая альбом.

Несколько фотографий выпали из него.

— Простите мою неловкость, — извинилась Салли, подбирая фотографии. — Пожалуйста, простите. Положить их обратно?

Герцогиня протянула руку и сказала:

— Дайте мне.

Салли подала фотографии. Герцогиня просмотрела их и разложила в определенном порядке.

— Это Монтагью, который вас так интересует, — сказала она, подавая Салли фотографию молодого человека в форме гренадерского полка.

Салли внимательно рассмотрела фотографию и с трудом воздержалась от комментариев.

— Спасибо, что позволили посмотреть, — только сказала она.

Герцогиня положила фотографию рядом с собой. Салли не сомневалась, что она будет снова и снова рассматривать ее, когда гости уйдут.

— До свидания. Энн скоро поправится и вернется к вам, — пообещала Элейн.

— Спасибо, дорогая, будь осторожна сама и позаботься о мисс Гранвилл.

— Обязательно, — пообещала Элейн.

— До свидания, герцогиня, — попрощалась Салли.

Когда они подошли к двери, герцогиня, отчетливо произнося каждое слово, сказала:

— Скажите сестре, что вы успешно справились со своей миссией.

Салли на секунду задумалась.

— Вы хотите сказать, что напишете внуку? — спросила она.

— Полагаю, да. Возвращаться и преследовать вас всех, чтобы закончить незавершенные дела, — такая морока. После смерти я хочу покоя и тишины!

Несмотря на язвительность последнего замечания, Салли не сомневалась, что на самом деле герцогиня рада принятому решению. Девушка, повинуясь своим чувствам, подошла к старой леди.

— Я так рада, — мягко сказала она, а затем наклонилась и прижалась губами к худенькой руке. — Я так рада! — повторила она и поспешила за Элейн, но, обернувшись, увидела, что на лице герцогини появилась ласковая, нежная улыбка.

Салли и Элейн вышли из особняка. Девочка радостно и беспечно щебетала о предстоящей поездке, а голова Салли была занята совершенно другими мыслями.

Ее мучили два вопроса: как ей связаться с Монтагью и как уговорить его пойти на примирение с бабушкой?

17

Мэриголд повесила серый спортивный костюм в костюмерной и быстро переоделась в свое бело-голубое платье.

— Я так проголодалась, — сказала она девушке, которая сидела за соседним туалетным столиком. — Слава Богу, время обеда!

— Тебя кто-то пригласил?

Мэриголд утвердительно кивнула:

— Да, а то пришлось бы опять довольствоваться каким-нибудь тошнотворным салатом в кафе за углом.

— Тебе что ни съешь, все хорошо, — с завистью сказала другая девушка. — Ты от природы стройная. Знала бы ты, как мне иногда приходится ограничивать себя в еде!

— От души сочувствую. Зато у тебя печальный одухотворенный взгляд, а это так нравится мужчинам.

— Да, я тоскую! Тоскую по сытной жирной еде и пудингу из почек!

— Я буду вспоминать о тебе во время обеда, — со смехом пообещала Мэриголд и, надев шляпку, выпорхнула из костюмерной.

Она быстро спускалась по лестнице, но не к центральному, а к боковому выходу — на автостоянку. Утро выдалось тяжелым. Девушки говорили ей, что так всегда бывает в это время года, потому что приезжают покупатели из-за границы, и манекенщицы демонстрируют зимние модели с раннего утра до позднего вечера.

Мэриголд с грустью подумала о том, как бы ей хотелось пойти в отпуск. Однако предаваться праздным мечтаниям она не могла. Через час нужно было вернуться на работу. К счастью, машина Бена уже ждала ее. Он вышел ей навстречу и с улыбкой сказал:

— Ты опоздала.

— Ерунда! — ответила Мэриголд. — Я закончила работу только без пяти минут час. Может, следует сказать: закончила переодеваться? Нет, это звучит как-то не совсем прилично.

Бен рассмеялся и помог ей сесть в машину.

— Ты выглядишь очаровательно.

— Спасибо. Где мы обедаем?

— Я заказал столик в «Ритце»[16]. Там спокойно, а я хочу поговорить с тобой.

— Учти, что у нас мало времени, — предупредила Мэриголд. — Если я задержусь хоть на несколько минут, Надин Слоу меня съест. Она меня ненавидит.

— Я ее понимаю, — сказал Бен. — Ты потенциальная угроза для любой хорошенькой женщины.

— Ты считаешь Надин Слоу хорошенькой? — спросила Мэриголд, но тут же честно признала: — Да, она хороша по-своему. Боюсь, я не могу объективно судить о ней.