Я встала на колени и высунула голову из кустов.

Высоко в открытом окне стояла Элен. Ее красное платье было помято, черные волосы широкими лентами липли к заспанным щекам, обвивали ее шею и укрывали утомленные сном сутулые плечи. На лице ее все еще дремала та фарфоровая грусть, с которой она уснула, глаза были мутными а губы сухими и распухшими. Она была необыкновенно трогательна и мила, как младенец. Чувство нежности и одновременно вины охватили меня, будто я была одинокой матерью, разбудившей по неосторожности дитя шумными попытками устроить свое женское счастье.

– Я тут, Элен! – прокричала я ей.

Она прищурилась и попыталась разглядеть меня в дальнем углу сада.

– Кэт? Ты что там делаешь? – спросила она.

– Смотрю на луну, не могла уснуть!

– Ты что, дурочка, в окно вылезла?

– Да!

– С ума сошла! Полезай обратно! – сказала она и протянула к слепящему фонарю руку.

– Иду, подожди…

Я снова нырнула в смородину и прямиком угодила на Антона. Он изо всех сил прощально сдавил мои костлявые плечи и вложил мне в рот сладко-горькое обещание следующего свидания.

Весь путь до окна я уложила в два гигантских прыжка прямо по цветочным клумбам и ухватилась за подоконник.

– Дай руку, – сказала я Элен.

Она налегла на меня всем телом и втащила за пояс шортов в комнату. Мы обе свалились на пол и рассмеялись.

– Кэт, ты чокнутая, – прохныкала Элен и шлепнула меня по заду.

– Шшш тише, бабушку разбудим, – сказала я ей.

Я встала и посмотрела в окно. Антон невозмутимо и спокойно своей кошачьей походкой переходил дорогу. Облизнув липкие от поцелуев губы, я смерила его взглядом, и сотни легких мотыльков разом вспорхнули со дна моего живота. Я стянула с себя шорты и нырнула под одеяло. Элен все никак не ложилась и копошилась в углу.

– Ты чего не ложишься? – шепотом спросила я.

Она не ответила, а только обернулась, держа в руках маленький белый предмет.

– Брось мне шорты.

Я свесилась, и нашарила их под кроватью.

– Зачем они тебе? – спросила я.

– Бросай давай, – настойчивей повторила Элен.

Я бросила ей свои шорты и стала наблюдать. Она на коленях проползла с ними к выходу и плотно заткнула их в щель под дверью. Я знала, что Элен задумала что-то интересное и, подскочив от радости, заерзала в кровати.

– Будешь? – спросила она, когда подошла ко мне.

В ее руках красовалась изящная тонкая коробочка.

– “Леденцы”, – было моей первой мыслью.

– Что это? – спросила я.

Элен встряхнула коробочку и, взяв мою руку, вывалила ее содержимое мне на ладонь.

– Это же сигареты!

– Да, сигареты. А ты что думала? – спокойным голосом спросила она.

– Ничего не думала, откуда мне знать, что ты там прячешь.

Сигарет в пачке оставалось всего три, и все три лежали у меня на ладошке. Как я потом узнала, из-за моды среди девчонок на курение этих сигарет сами же девчонки называли их “женскими”, а мальчишки пренебрежительно – “бабскими”.

– “Вок” с ментолом. Не знаешь такие? – спросила Элен и, взяв одну сигарету из моих рук, воткнула ее в узкую щелочку между губами.

– Нет, первый раз слышу. Что значит – с ментолом?

– Со вкусом ментола, то есть, когда куришь, не чувствуешь запаха табака, а только приятный ментоловый холодок, – объяснила она.

– А зачем тогда курить, если не чувствуешь запаха табака?

– Кэт, какая же ты глупая. Курят вовсе не для запаха, а чтобы расслабиться, ясно?

– Ясно, – коротко ответила я, чтобы не утруждать ее больше долгими объяснениями.

Многие из моих одноклассниц уже пробовали курить. На школьных дискотеках они то и дело бегали в туалет и просили меня покараулить их. Я прогуливалась мимо туалета, пока за его дверью впопыхах, между оправлением малой нужды, девчонки пытались расслабиться. Завидев в длинном коридоре фигуру учителя, я забегала в туалет, а они с визгом бросали недокуренные сигареты и, сплюнув горькую слюну в унитаз, спускали воду. Я хорошо помнила, как их воспаленные глаза горели каким-то диким оргическим весельем, а там, в темноте, на танцполе их уже ждали точно такие же одурманенные мальчики.

Я все еще сидела с протянутой рукой, на которой оставались лежать две сигареты. Все мое внимание было поглощено Элен. Она приоткрыла штору и села возле окна. Одну ногу она поставила на стул и ее голая белая коленка ярко засветилась в темноте от уличного освещения. Она выпрямилась и, чиркнув зажигалкой, поднесла к концу сигареты желтое пламя.

– Втягивай, когда прикуриваешь, – сквозь сжатые зубы произнесла она и, как ножницами, двумя пальцами отстригла торчащую изо рта сигарету.

Она прислонила голову к стене и прикрыла глаза. Ее лицо вдруг снова сделалось грустным и неживым. Скупо и медленно она испустила сигаретный дух и посмотрела на меня.

– Тебе понравится, вот увидишь.

– Но я никогда не пробовала.

– Вот и попробуешь, я тебя научу, – сказала Элен и медленно взасос поцеловала сигаретный фильтр.

Я аккуратно положила в пачку последнюю сигарету, а оставшуюся в руке – поднесла ко рту. Перед глазами вспыхнул желтый огонек.

– Прикуривай, – наклонившись, шепнула Элен.

Я прикусила конец сигареты и со змеиным шипением стала всасывать сквозь зубы воздух. Огонь с треском оплавил ее конец, и она с напором вытолкнула мне в рот кислый дым. Слезы застлали глаза, и я подавилась сухим кашлем. Элен как ни в чем не бывало продолжила курить и ждать, когда стихнут мои громкие раскаты.

– Уже лучше? – заботливо спросила она.

– Да, намного, – ответила я.

– Первый раз всегда так, нужна привычка.

Отступать я не собиралась, поэтому сделала еще несколько затяжек. Мне показалось, что на мои плечи опустили груз, и они провисли под его тяжестью, как старый веревочный мост. Один за другим перед глазами из крошечной точки в центре стали возникать и расползаться к периферии темные круги подобные тем, что волнуют прудовую гладь в дождливый день. Я сползла по спинке кровати и провалилась в подушку. На минуты мы обе замолчали.

– Кайф, да? – раздался в тишине голос Элен.

– Да, – отозвалась я.

– Первый раз всегда самый классный, я тебе даже завидую, – монотонно произнесла она.

– “О каком первом разе она говорит? Неужели Элен догадалась о нас с Антоном? Должно быть она нас видела”.

– А как у тебя было первый раз?

Она подняла с пола свою сумочку и достала из нее старую пудреницу. На месте, где была когда-то пудра, теперь поблескивала маленькая пустая тарелочка. Она затушила в ней свою докуренную сигарету и, перебравшись через меня, легла в кровать.

– Его зовут Алекс, ему двадцать восемь, он научил меня всему, в том числе и курить, – коротко и содержательно ответила Элен.

– Он твой парень?

– Уже нет.

– А ты его любишь? – робко спросила я.

– Ты докурила? – ответила она вопросом.

– Кажется, да.

Элен взяла у меня из рук серый окурок и проделала с ним то же, что и со своим.

– “Нет, она ни о чем не догадывается,” – подумала я.

– А ты его любишь? – снова настойчиво повторила я свой вопрос.

Элен положила пудреницу на подоконник, затем легла и отвернулась к стене.

– Не спрашивай, Кэт, о том, о чем понятия не имеешь, – коротко ответила она.

Я тоже легла и притихла. Я не чувствовала собственного тела, а голова шла кругом. Как в густом тумане мои мысли теряли друг друга и никак не могли увязаться в нечто единое и вразумительное. Здесь был мой мальчик, его сахарные губы, красивая курящая Элен, ментоловый призрак и еще кто-то – незнакомый и злой.

– Элен, – с трудом произнесла я, – скажи…

– Завтра, Кэт, завтра.


Мужчины и яды


Завтра была суббота, а значит – дискотека. Бабушка все утро жарила беляши, от чего в доме висел жирный прогорклый запах. Сигаретный туман в моей голове делался гуще и превращался в боль. После плотного завтрака к головной боли добавилась еще и сонливость, и я упокоилась в кресле перед выключенным телевизором. Я сидела и поочередно надавливала то на левый, то на правый висок, прищуривая при этом один глаз. Другим глазом я следила за мельтешениями Элен. Свежая и выспавшаяся, она с топотом выбегала из нашей комнаты в разных нарядах и останавливалась напротив зеркала. Там она поворачивалась несколько раз кругом и, если находила увиденное привлекательным, то звучно чмокала губами, посылая своему отражению воздушный поцелуй.

– “Как она это делает?” – думала я и продолжала с усилием тереть виски.

Занимаясь своим нехитрым женским делом, сама того не ведая, из обычного утра она творила радостное ожидание праздника. Ее импульсивные жесты, калейдоскоп поз, казалось, не просто расширяли границы ее лицедейства, но и самого пространства вокруг. Это уже была не тесная деревянная избушка на краю одной из десятков сотен никому не известных деревень, а берег моря, где-нибудь в Мексике или Бразилии, где каждый новый поворот обещал живописные виды и незабываемые впечатления.

– Ты так и будешь молча сидеть? – капризно спросила она, когда очередной раз возникла перед зеркалом.

– А что я должна сказать? – ответила я и посмотрела на нее одним глазом.

На ней было то самое платье – фруктница, которое помогало мне прошлой ночью коротать бессонные часы любованием его изящным абажуром. Оно идеально обнимало круглую талию Элен, а ваза корсета его лифа была до краев наполнена сочными фруктами ее девичьей красоты.

– Как что? Я уже столько платьев перемерила, а от тебя ни слова!

– Прости, Элен, я что-то плохо себя чувствую.

– Что с тобой? – спросила она.

– Болит голова, – ответила я и схоронила лицо в ладонях.

В комнате снова раздался топот ее босых ног сначала мягко и глухо по ковру, а затем звонко с дребезжанием по деревянным половицам в кухне.

– “Обиделась, – решила я. – Так не может продолжаться – я должна рассказать ей все о нас с Антоном”.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как я почувствовала, как сотни осколков больно впились в мой затылок. Звук быстрых шагов Элен приближался, и я твердо решила, не откладывая, рассказать ей все о прошлой ночи. Я подняла голову. Она стояла передо мной со своей сумочкой в одной руке и стаканом воды – в другой.

– Элен, – неуверенно начала я. – Я должна сказать тебе кое-что…

Слова давались мне с трудом. Они поднимались откуда-то из глубины моего набитого желудка и застревали в горле. Лицо мое при всем при этом, как я догадываюсь, выглядело страдальчески, поэтому Элен не дала мне даже договорить.

– Молчи, ничего не говори, просто расслабься.

Она дала мне стакан и, порывшись в своей сумке, достала оттуда упаковку таблеток.

– “Чего у нее там только нет,” – подумала я и спросила: – Что это?

– Таблетка от головной боли, – сказала она и протянула мне на ладошке маленький известковый комочек.

Я взяла таблетку и покрутила ею перед своим носом.

– Ты уверена, что это поможет?

– Конечно, уверена! – воскликнула Элен и как-то двусмысленно добавила: – Стала бы я проделывать с тобой то, в чем не уверена сама?!

– Откуда ты все это знаешь? – снова спросила я.

Она присела передо мной на колени и заглянула мне прямо в глаза.

– Верь мне, Кэт. Настоящая женщина должна хорошо разбираться в двух вещах – мужчинах и ядах. Я думаю, я неплохо освоила и то и другое.

– “Во дает!” – удивилась я и почувствовала, что за этими ее словами крылось нечто большее, о чем она, спроси я ее, ни за что бы не сказала.

Мне хватило одного глотка, чтобы запить таблетку. Остаток воды в стакане за меня допила Элен. Мы часто ели из одной тарелки, пили из стаканов друг друга, откусывали друг у друга яблоки и даже обменивались начатыми жвачками. Элен доверяла только мне, а я – ей. Так было всегда между нами с самого раннего детства, и именно поэтому скрывать от нее что-либо было даже еще более мучительным, чем моя головная боль, но момент для разговора был уже упущен.

– Платье это тебе очень идет, – сказал я ей.

– Спасибо, моя дорогая! – оживилась она.

С этими словами Элен соскочила с колен и пронеслась по комнате до бабушкиного дивана. Она вспорхнула на него, и тот недовольно проскрипел старыми пружинами.

Мне показалось, что я понимала, как Элен творила это волшебство вокруг себя. Правда была не в том, что она была красива, а в том, что она это знала и знала лучше, чем кто бы то ни было. Эта уверенность и была ее преимуществом в любовных делах. И даже если ей доводилось проигрывать, свидетелем чего я, признаться, не была ни разу, она, я уверена, проделывала это без сожаления и с той же легкостью, с которой сейчас прыгала по бабушкиному дивану. Видя, как она крутила па на унылом лежаке, а тот, пружиня, нехотя подбрасывал ее в воздух, я не смогла сдержать улыбку.

– Опомнись, Господь с тобой! Он итак на ладан дышит! – раздалось грозное бабушкино рычание.