Веки Дика опустились, и он задремал, хотя ни за что не признался бы в этом. Но когда они начали спускаться, что-то разбудило его, заставив выпрямиться и насторожиться в седле. Он не улавливал никакого звука. Ответ дало обоняние. Это был дым — в этот час и в таком месте не должно быть дыма от костра. Но дым поднимался в воздухе — много дыма. К нему примешивались и другие запахи, знакомые Дику по множеству сражений: запах человеческой крови и плоти, целый день пролежавшей под палящим солнцем, запах поля битвы, откуда никто не потрудился убрать трупы. Успевшие уже посинеть, вздуться и лопнуть от газов разложения. Ночной воздух был тяжелым и тошнотворным.

Дик перевалил последний холм и, прежде чем приблизиться к городскому оазису с дальнего края, подъехал к тому месту, где дорога изгибалась, описывая дугу в добрую милю вокруг скалистого отрога. Стало светлее, скалы вокруг отсвечивали металлическим блеском, словно призраки, но долину и город внизу скрывала тьма; их озаряли лишь слабые красноватые отблески от подножия холмов с севера. Дик не мог разобрать, городские ли это огни или бивуачные костры армии, разбившей лагерь вне городских стен. В любом случае, это не сулило ничего хорошего. Холодная рука ужаса сжала его внутренности — не за себя, а за тех, кто ждал там в страхе и надежде, — повинуясь внутреннему голосу, он остановил коня и наклонился вперед, приглядываясь и пытаясь понять, что же там происходит.

Слева произошло какое-то слабое движение, как будто шевельнулся бесформенный камень.

— Кто здесь? — рявкнул он.

Скала, к которой он обращался, оставалась неподвижной, но справа и слева, впереди и сзади, зашевелились другие камни, и призрачные фигуры медленно двинулись вперед. Быстро оглядевшись по сторонам, Дик вытащил тяжелый ятаган. Было ясно, что его окружали. В памяти промелькнули истории о грабителях, нападавших на ночные караваны — несомненно, это они, если внизу уже произошло побоище.

— Это ты, Дик? — донесся из серой тьмы свистящий шепот, и Дик опустил оружие.

— Конвей! Какого черта?

— Мы узнали твоего белого коня, — последовал ответ. — Мы так и думали, что ты приедешь этой дорогой — специально караулили.

Призрачные фигуры приблизились, и Дик соскочил с коня, почувствовав мгновенный прилив бодрости. Конвей! Хитрый уэльсец! Он припомнил, что Конвей отправлялся усмирять Тизнит и Аит Абузеб. Несомненно, возвращаясь, он заметил, что внизу что-то не в порядке, и засел со своим отрядом среди скал, чтобы дождаться Дика. Конвей вышел из темноты.

— Боже, как же я рад, что мы нашли тебя! — Дик отметил, как устало и грустно звучит его голос. — Там внизу какая-то чертовщина!

Дик кивнул.

— Этого я и боялся. Но у нас здесь почти целое войско. Конечно, силы неравны, но если мы воспользуемся старой тактикой… Я рад, что вы не спустились.

— Что?

Дик не видел выражения лица Конвея, но догадываясь, что тому почему-то не по себе, нетерпеливо заговорил:

— Если ты дошел сюда из Тизнита и твой отряд не понес урона…

Он замолчал. Наступила долгая напряженная тишина.

— Отойдем, — вымолвил Конвей, взял Дика за локоть и повел между скал.

Они прошли около сотни ярдов, через гребень и вниз по западному склону, и теперь были скрыты и от дороги, и от города. Здесь, в небольшом природном углублении среди нагромождения скал, горел маленький костер. Подошел человек, взял Шайтана за повод, отвел в сторону. Только теперь Дик заметил с десяток людей, неподвижно лежавших на одеялах ногами к огню. С полдюжины других — их головы, тела, руки и ноги были перевязаны окровавленными тряпками — сгрудились подальше, потому что от боли не могли спать. Не больше двух десятков человек подошли к костру вслед за Диком и Конвеем.

Дик оглядел молчаливую кучку людей, и сердце его упало: не больше пяти-шести человек были из отряда Конвея.

— Что это? — спросил он, заранее зная ответ.

— Все, что осталось! — мрачно ответил Конвей.

— Не может быть…

Колени Дика подогнулись, и он почти упал на землю у костерка.

— Рассказывай!

Дело обстояло еще хуже, чем он представлял. Все воины вернулись в город, по его приказу — все, кто успел: Конвей из Тизнита, Липарри из Илига, даже Ханс Эдлеман из Вадинуна. Тридцать тысяч воинов усилили гарнизон Таруданта, хотя это ничему не помогло! Зайдан, ставший правой рукой нового султана, совершил стремительный марш, напомнивший прежние атаки самого Дика. Он привел превосходящие силы из Тафилелта и Сиджилмасса, ударил через Акку и Татта и разгромил отряды Була Хукко и Хоао Перрейры, словно простые бандитские шайки, прежде, чем они успели понять, кто на них напал.

Позже, когда Омар бин-Брахим приказал запереть ворота Таруданта и засесть в осаду, шестнадцать тысяч солдатских голов забросили катапультами через городские стены — в предупреждение защитникам, какой милости им следует ожидать. Обезглавленными телами были забиты почти все каналы, по которым в город поступала вода из реки, а та, что просачивалась в ничтожных количествах, была отравлена трупным ядом.

Однако держались они стойко и удержали не только город, но и Дар Бейда. Конвей считал, что можно было даже продержаться до появления Дика, и он, несомненно, повел бы их в отчаянную, сокрушительную атаку, что, возможно, позволило бы одолеть силы Зайдана. Но прежде чем они успели подготовиться к осаде, из горных ущелий вырвалась армия эд-Дахеби, в два раза превышавшая по численности армию Зайдана, — против нее осажденные устоять не могли. Простым превосходством сил враг проломил стены и преследовал защитников по улицам и аллеям, на базарах и даже во дворе самой крепости. Двадцать четыре часа продолжалось жестокое кровавое сражение внутри городских стен. Невозможно было сделать и шага, чтобы не споткнуться о тело или не испачкаться в крови, а в стенах Дар Бейда мощеный двор стал таким скользким, что сражающиеся едва могли удержаться на ногах! Там стоял гвардейский полк, и именно там схватка была наиболее отчаянной.

Дик с трудом обрел дар речи.

— А моя семья?

Оуэн Конвей прервал рассказ на полуслове и проглотил комок, застрявший в горле.

— Ну же? — закричал Дик, потеряв самообладание.

Он никогда не повысил бы голоса на валлийца, не будь так потрясен.

— Говори! Я спросил о моей семье!

Конвей с состраданием взглянул на него.

— Все мертвы, — ответил он коротко.

— Мертвы?

Дик с ужасом осознал, что во всем виноват он.

Конвей покачал головой.

— Ты бы ничем не мог помочь им, — сказал он тихо.

— Ну нет! — свирепо прошептал Дик и поднял на Конвея страдающий взгляд. — Моя… Моя жена, мои жены?

Конвей сжал губы.

— Мертвы.

Он не хотел говорить больше, Дик ясно видел это.

— А мои женщины? — едва слышно спросил он.

— Все — все мертвы.

— А дети?

Дик еще цеплялся за надежду.

Но Конвей отвел взгляд от его измученного, искаженного болью лица.

— По крайней мере, с ними разделались быстро! — сказал он.

— Нет! Боже мой, нет! — простонал Дик. Он долго молчал. Потом спросил с горечью: — А Сол? Лерон Сол тоже?

Конвей повесил голову. Это должно было изображать кивок.

— Все! Все, кто жил в твоем доме или служил в нем! Мне очень жаль…

Дик закрыл лицо руками, подавленный страшным известием. Воцарилось долгое молчание. Затем Конвей бесстрастным тоном поспешил довести свой доклад до конца.

Немногим, очень немногим — только горстке людей, которую Дик сейчас видел — удалось пробиться к дверям, потом, медленно отступая, в коридоры дворца, пока не стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Они слышали, как люди Зайдана вламывались в верхние комнаты — но описать это невозможно — и именно тогда убедились в том, что сражаться дальше бессмысленно, остается только спасаться. Только немногим счастливчикам удалось скрыться: четверо сумели уйти через уборные и выплыть по канализации, несколько человек спрыгнули со стен, остальные забаррикадировались в башне и спустились вниз по веревкам, связанным из нарезанных полосками ковров. Когда стемнело, они разыскали друг друга и, поскольку знали о скором приезде Дика, поднялись сюда, чтобы задержать его и помешать угодить прямо в смертельную ловушку — ведь именно он был тем главным призом, о котором мечтал Зайдан. Обнаружив, что Дика в городе нет, он вылетел на двор крепости, весь в крови, изрыгая страшные ругательства.

Дик с трудом дослушал до конца и поднялся.

— Я пойду туда! — мрачно сказал он. — Я дам ему возможность убить и меня — если не убью его первым! Ведите сюда моего коня!

— А какой в этом смысл? — возмущенно воскликнул Конвей. — В долине двести тысяч солдат, и каждый из них только и высматривает тебя и твоего белого коня! Тебе не добраться до него — во всяком случае, с саблей в руках, уж поверь мне!

— Я должен отыскать мою семью, моих детей и достойно похоронить их!

Конвей покачал головой.

— Твои намерения делают тебе честь, но это бесполезно. Ты не найдешь от них и кусочка. Думаешь, Зайдан не позаботился об этом?

Но Дик, разгневанный, не признавал разумных доводов.

— Ведите же моего коня, черт возьми!

Он повернулся и шагнул в сторону часовых, скрывавшихся у подножия холма в тени деревьев. Конвей, встревоженный безумным блеском его глаз, незаметно кивнул полудюжине людей, стоявших возле Дика. Они поняли, что его необходимо остановить, и, хотя все это им совсем не нравилось, набросились на него, скрутив руки так, чтобы он не мог дотянуться до оружия. Дик пытался вырваться, но под их весом упал навзничь. Спина его выгнулась, голова с неприятным стуком ударилась о каменистую землю. На мгновение ему показалось, что голубое утреннее небо, туманный воздух, высокие желтые скалы, бородатые лица людей, удерживавших его, — все завертелось стремительной каруселью. Потом все исчезло в ослепительной вспышке и наступила умиротворяющая тьма…

Открыв глаза, Дик обнаружил, что лежит среди скал возле костра. Солнце стояло выше, но ненамного — наверное, прошло часа два. Вокруг никого не было, кроме Оуэна Конвея, сидевшего неподалеку. Дик мог поклясться, что утром уэльсец был выбрит. А теперь его лицо украшала густая кудрявая бородка, еще не особенно большая, но начало было неплохое.

Но борода Оуэна Конвея волновала Дика сейчас меньше всего. Ему казалось, будто голову раскроили индейским томагавком, а потом предоставили ветру выдуть все ее содержимое. Он сел и застонал, обхватив голову руками. Конвей взглянул на него и ухмыльнулся.

— Привет! Наконец-то ты очухался.

— Наконец?

Дик с сомнением посмотрел на небо.

— Взгляни на солнце. Не прошло и двух часов. Что случилось?

— Ты приложился головой, когда упал, и тут же отключился. Болит голова? Пожалуй, стоит тебе сказать, что это случилось три дня назад!

— Три дня?

Дик попытался встать на ноги, но от усилий голова у него пошла кругом.

— Легче, легче! — удержал его Конвей. — Да, три дня.

— Я должен… — начал Дик, но никак не мог сообразить, что же он должен сделать.

— Ты должен похоронить своих? — закончил за него Конвей. — Ты все время твердил одно и то же — после того, как стукнулся головой. Надо ли напоминать тебе о том, что я уже говорил: Зайдан хорошо позаботился об этом, и, приехав в Тарудант, ты не найдешь от них и следа? Нет, нет, Дик! Запомни, что я скажу: твоих близких больше нет, и ты ничего не можешь для них сделать, разве только молиться.

— Есть еще Зайдан, — упрямо сказал Дик.

Конвей кивнул.

— Это да. И, если я не ошибаюсь, он получил ночью какое-то известие, потому что утром мы видели, как он отправился в путь.

— Как отправился? Куда?

— Сегодня утром он уехал в Агадир.

— Агадир! — воскликнул Дик, внезапно все вспомнив.

— Должно быть, он рассчитывает найти там тебя, — предположил Конвей.

Дик не ответил. Он думал. В свете нового поворота событий остальное было неважно. Все прошло, погибших не воскресить. Но теперь возникла новая опасность! Прошло почти три недели с тех пор, как отряд Майка покинул Агадир. Но они, вынужденные двигаться медленно, еще не успели достичь Мекнеса. Если Зайдан доберется до Агадира и узнает, куда они направились, — Мекнеса им не увидеть никогда!

С другой стороны, если Зайдана задержать, они успеют добраться до столицы и залечь на дно. Но с такой горсткой людей нечего и надеяться на это, да он и не имел права просить их, рисковать собой. Нет! На сей раз придется идти одному против двенадцати тысяч человек — именно столько Конвей насчитал в отряде Зайдана. Дик мрачно усмехнулся, понимая, что, хотя в глубине сознания забрезжил план, любой план, где один человек должен выступить против тысяч врагов, может очень легко провалиться.