— Она права, — согласился Локлан. — Утром мы остановимся, чтобы пополнить наши запасы.

Горец заметил по глазам Бракена, что тот изо всех сил старается не показать, насколько голоден на самом деле, и его восхитили такая преданность своим родным и готовность ради них идти на жертвы.

Джулия умоляюще добавила:

— Прошу тебя, Бракен! Мне страшно подумать, что я могу потерять и тебя тоже!

Этот непритязательный призыв, должно быть, ослабил решимость воина. Он оторвал небольшую часть от предлагаемого куска и ответил сестре:

— Теперь доедай остальное и прекрати меня донимать.

Девушка послала ему ослепительную улыбку: «Хорошо, лорд Грубиян», — и, придержав лошадь, снова поехала рядом с Брайсом.

Бракен моментально проглотил мясо и опять обратил свое внимание на шотландца:

— Я до сих пор не знаю, кто ты такой.

— Локлан Мак-Аллистер.

— Он лэрд и вождь своего клана, — добавила Катарина.

Бракен отвел взгляд и произнес бесцветным и даже философским тоном:

— Понятно.

Катарина, нахмурившись, посмотрела на Локлана, а затем снова на англичанина:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего.

— Локлан, о чем это он?

Если бы только знать! Но Мак-Аллистеру и самому стало любопытно докопаться до сути:

— Судя по твоему тону, могу сказать, ты что-то недоговариваешь. Не бойся меня обидеть. Четыре брата научили меня терпению.

Бракен кинул беглый взгляд на Брайса, словно давая понять, что прекрасно понимает, каково это — иметь брата, а затем снова заговорил:

— Я пару раз встречал твоего отца, когда был юным оруженосцем при дворе Генриха.

Эти несколько слов прояснили всё.

— А! — только и смог вымолвить Локлан.

— Вот именно, — кивнул его собеседник.

Кэт переводила взгляд с одного мужчины на другого: ей казалось, что они изъясняются друг с другом каким-то шифром, и хотелось, чтобы ее тоже посвятили в эту великую тайну:

— Что это значит? — спросила она.

— Ничего, — в один голос ответили оба.

Катарина раздраженно закатила глаза.

— Мужчины, — обернувшись, сказала она Джулии. — Они вечное проклятие для нас, женщин.

Та в ответ лишь хихикнула, облизывая пальцы.

Разочарованно вздохнув, Кэт снова удостоила вниманием остальных спутников:

— Почему тот факт, что Бракен встречался с твоим отцом, вызвал у вас такое молчаливое взаимопонимание? — спросила она Локлана.

Тот пристально посмотрел на девушку:

— Похоже, ты не оставишь меня в покое.

— Нет, пока не получу ответ.

— Что ж, ладно. При английском дворе у моего отца сложилась определенная репутация.

— Какая?

— Жестокого и бездушного человека.

— О! — прошептала Катарина, чувствуя себя виноватой. — Прости, мне не следовало настаивать.

— Ничего, это вовсе не тайна. — Кивком головы Локлан указал на Бракена. — Многим хорошо известно, каким был мой отец.

И все же ей не следовало совать нос в чужие дела, тем более в такие глубоко личные вопросы. Без сомнения, эти переживания оставили шрамы в душе Мак-Аллистера. Если его отец был так жесток к чужим людям, скорее всего, точно так же он вел себя со своей семьей. С болью в душе Кэт гадала, какие секреты хранит Локлан глубоко запертыми в себе.

Их маленький отряд погрузился в молчание, продолжая свой путь во тьме. Катарина прислушивалась к шелесту ветра в верхушках деревьев. Воздух был немного прохладным, но тесная близость тела Локлана гнала ночную свежесть прочь. Исходящий от него приятный запах и ощущение мускулистых рук, сомкнувшихся вокруг нее, тоже помогали девушке не замерзнуть.

Когда Кэт положила ладошку на руку шотландца, а затем уютно пристроила голову у его подбородка и снова расслабилась, все без исключения члены тела горца напряглись и отвердели, а кровь вскипела, потому что в касании девушки, хотя и чисто платоническом, было что-то очень интимное.

Но хуже всего было то, что в Локлане пробудились и незнакомые ранее желания. Он никогда не чувствовал себя с женщинами непринужденно. На его взгляд, они были слишком хрупкими и коварными. И еще он не любил слезливость и манерность, а в женщинах и того, и другого, казалось, было в изобилии. Вот и в данном случае поиски брата были хоть и не совсем успешными, но спокойными: горцу не приходилось обнажать свой меч, и никто не стрелял ему в голову из лука, пока на его пути не возникла Катарина.

С той минуты, когда эта девица вошла в жизнь Мак-Аллистера, в его жизни воцарился хаос.

И все-таки ощущать ее в своих объятиях было блаженством. Лэрд с удивлением обнаружил, что задумывается, каково это — быть женатым. И пытается представить, что чувствуешь, когда женщина поддразнивает тебя, а ты можешь не тревожиться, что она лишь играет с тобой или коварством пытается добиться твоей руки.

Его невестки были идеальными спутницами жизни для своих мужей. Они относились к его братьям с уважением и такой любовью, которой, как раньше думал Локлан, и на свете не существует. Без преувеличения можно было сказать, что каждая из этих женщин спасла жизнь своему супругу.

Неужели он не заслуживал такого же счастья? Но едва эта мысль пришла шотландцу в голову, он молча усмехнулся, вспомнив горькие слова своего отца: «В этой жизни не важно, заслуживаешь ты чего-то или нет. Выброси это из головы, парень. Мир тебе ничего не должен, а я — и того меньше».

Отец был прав. Если бы в этой жизни воздавалось по заслугам, Син был бы лэрдом вместо Локлана. Именно Син был старшим сыном. Но отец так и не признал его своим наследником, и где же тут справедливость?

В жизни ей нет места, как и вознаграждению по достоинству. Здесь лишь торгуются и за все вымогают плату.

Но все же от горца потребовалась вся сила воли, чтобы не прижаться щекой к волосам Катарины, наслаждаясь их мягкостью, ласкающей его кожу. Мак-Аллистера терзали образы обнаженной Кэт, лежащей в его объятиях. Как легко было бы сейчас прикоснуться губами к ее шее!..

Стоп. Еще чуть-чуть и он вполне может обезуметь от пыла, охватившего его тело. Эта девушка — кузина его невестки. Она спасла жизнь Ювину. Раз так, он будет почитать и защищать ее. И ничего более.

Бракен поравнялся с шотландцем и взглянул на Катарину:

— Она снова спит?

Лэрд опустил глаза и увидел, что Кэт, полностью расслабившись, лежала на его груди.

— Думаю, да, — ответил он.

— Интересно. Насколько я знаю, прежде она никому, кроме Бавела, настолько не доверяла.

И все же Катарина, вроде бы, не ощущала смущения, тесно приникая к нему. Это было странным и почти обидным, что он так действовал на эту девицу: рядом с ним она все время норовила заснуть. Обычно Локлан ни у кого не вызывал такой реакции. Большинство людей в его присутствии чувствовали себя крайне скованно.

— Как давно ты знаешь Кэт? — спросил горец собеседника.

Тот улыбнулся теплым воспоминаниям:

— Мы познакомились детьми здесь, во Франции. А точнее, в Париже. Вместе с отцом я прибыл к королевскому двору, а Катарина в то лето гостила у своего отца.

Глаза Бракена заискрились весельем:

— Эту девчонку приводило в ярость то, что ей не разрешали покидать дворец и заставляли носить придворное платье. Она постоянно скидывала туфли и срывала покрывало и вуаль с головы. Кэт говорила, что задыхается под весом этих нарядов. Я думал, ее бедную няньку хватит удар от такого поведения подопечной.

Локлану нетрудно было представить вспышки раздражения маленькой незаконнорожденной принцессы.

— И ее отец с этим мирился? — спросил он.

Лицо Бракена помрачнело:

— Ничуть. Бывало, ей задавали порку, а она лишь смеялась под розгой, даже когда в ее глазах от боли стояли слезы. «Я не буду носить эту одежду, — храбро заявляла Кэт. — Можете стегать меня, пока я не посинею, но вы никогда не заставите меня ходить в этом».

— Почему они не сдались и не оставили девочку в покое?

— Принц Филипп? Нынешний король? — скептически произнес англичанин. — Ты и вправду думаешь, что он хоть в чем-то уступил бы кому-то, особенно своенравному ребенку?

Это было так. Филипп славился своей железной волей и непреклонностью. Для него существовало лишь единственное мнение — его собственное.

— А что случилось потом?

— Однажды ночью ее дядя выкрал девочку и отвез обратно к ее матери. После этого они покинули свой дом и стали странствовать повсюду, чтобы отец Катарины никогда больше не смог приказать ей вернуться в его владения и к той роли, что он ей уготовил.

Это был дерзкий ход со стороны родных Кэт. Просто чудо, что Филипп не притащил их обратно в Париж в оковах.

— А как же он сумел обнаружить ее на этот раз? — удивился Локлан.

— Кто знает! Но сомневаюсь, что она отправилась к нему добровольно.

Горец улыбнулся: это еще мягко сказано.

— Вы что-то слишком хорошо знаете друг друга для людей, встречавшихся всего лишь раз, да еще в детстве.

Бракен послал ему язвительный взгляд:

— Уж не ревность ли слышна в твоем голосе?

— Вряд ли. Я сам едва знаю эту девицу.

Подозрение все еще явно читалось на лице англичанина, однако он ответил на вопрос:

— Так как мой отец был знако́м с матерью Катарины, и эта женщина очень ему нравилась, он всегда приглашал ее семью на наш ежегодный весенний праздник.

В течение многих лет они приезжали к нам в замок в Англии и гостили не меньше месяца.

Теперь уже Локлан ощутил укол ревности. Бракена и Кэт связывали годы знакомства. Это его беспокоило — он и сам не знал, почему.

— Тогда не удивительно, что ты близко ее знаешь.

— Это не та близость, которую ты, кажется, имеешь в виду. У Катарины нет и никогда не было желания стеснять себя привязанностью к какому-либо мужчине. Она ценит свою свободу больше всех известных мне людей.

Но ведь жизнь цыганки не подходит принцессе! Наверное, ей и ее матери было нелегко скитаться, не имея настоящего дома, порвав с отцом девочки. Локлану сложно было вообразить, с какими трудностями они, должно быть, сталкивались.

Бракен сдержанно кашлянул:

— Удивлен, что ты не стал расспрашивать меня о моих владениях и титулах.

Горец смущенно посмотрел на него:

— Я подумал, что лучше не трогать тему, которая для тебя слишком болезненна.

— Да, это так, — кивнул англичанин. — Можешь ли представить себе, каково это — потерять все в мгновение ока?

Локлан кинул взгляд через плечо на Брайса и Джулию. По его мнению, этот английский дворянин лишился не всего — кое-что все-таки у него осталось. А вслух Мак-Аллистер произнес:

— Могу. Я потерял одного из братьев.

Бракен осенил себя крестным знамением и сказал:

— Тогда ты знаешь, о чем я. Приношу мои глубочайшие соболезнования.

— Прими и мое искреннее сочувствие по поводу смерти твоего отца.

Бракен в ответ почтительно кивнул и придержал свою лошадь, чтобы продолжить путь рядом с братом и сестрой.

Локлан опустил взгляд на Катарину. Одну руку она неловко подогнула под себя, и та прижималась к его паху. Другую руку девушка устроила на своих коленях. Ее безукоризненно очерченный рот приоткрылся во сне. Если бы они сейчас были наедине, Локлан не поручился бы за то, что сдержался бы и не отведал вкус этих губ.

Но они были не одни. Это останется лишь его фантазией. Боже милосердный, эта девушка выглядела такой красавицей в его объятиях.

Их маленький отряд скакал в полном молчании весь остаток ночи. Лишь на рассвете они заметили впереди небольшую ферму.

Бракен снова поравнялся с Локланом и обратился к нему:

— У тебя еще остались деньги?

— Да.

— Тогда давай узнаем, не согласится ли фермер пустить нас ненадолго в свой хлев. Что скажешь?

Мак-Аллистер подавил зевок:

— Ничуть не возражаю. Сон сейчас — самое то.

Он вручил Бракену несколько монет. Тот поскакал вперед, а его спутники остались дожидаться посланца, чтобы не испугать хозяина или его семью.

Как правило, появление стольких дворян возле домика французского крестьянина не сулило тому ничего хорошего, да и сами путешественники были начеку, ожидая любого подвоха.

Спустя несколько минут англичанин вернулся, привезя с собой засоленную баранью ногу, кувшин с питным медом и две ковриги хлеба.

— Нам разрешили спать в хлеву, если мы не потревожим их животных.

Локлан фыркнул:

— Я собираюсь потревожить только ту охапку сена, на которую лягу.

— Я тебя понимаю, — поддакнул Бракен, отдавая привезенную еду своим родичам.

Джулия собралась было отломить себе хлеба, но остановилась и протянула весь каравай шотландцу: