— И все же он отправился в Утремер с Киранном.

Сарацин кивнул.

— Дункан обнаружил плачущего Киранна на берегу озера, и тот сказал, что не может больше вернуться домой. Именно тогда они решили найти своего брата Сина и создать свою собственную семью, где все будут равны. Где между ними никогда не встанут грубые речи или раненые чувства.

Эти слова потрясли Локлана до глубины души.

— Я никогда не испытывал неприязнь ни к одному из своих братьев.

Пустельга бросил взгляд на Разиэля, а потом посмотрел на Локлана.

— Гораздо легче прощать самому, чем просить прощения.

Лэрд кивнул. Это точно. Киранн слишком сильно стыдился своих слов и действий, чтобы просто прийти к своей семье и повиниться.

— Не могу поверить, что он мертв.

— Мне жаль, Локлан, — прошептала Катарина.

Горец привлек Катарину к себе. Впервые он почти мог смириться со смертью брата. Почти.

Сарацин сделал шаг вперед.

— Уверен, что вы все утомлены путешествием. Ступайте со мной, и я покажу комнаты, где вы сможете отдохнуть. Желаете ли, чтобы я принес вам еды?

Локлан кивнул.

— Легкую закуску для леди. Я знаю, она умирает от голода.

Пустельга кашлянул.

— И наверняка эти двое пожелают одну комнату на двоих.

— Это было бы крайне непристойно, — быстро возразил горец.

Пустельга округлил глаза:

— Тогда во имя любви божьей, найди священника и женись на этой женщине, наконец.

Разиэль от этой мысли пришел в ужас:

— На деле это было бы очень трудно осуществить. Шотландец не подпускает к своему дому ни одного человека, одетого в сутану. Он полагает, что бог отвернулся от него, а раз так, то он никогда больше не пустит к себе священника.

Пустельга нахмурился:

— Даже Кристиана из Аккры?

— Он — исключение, потому что состоит в Братстве. И должен добавить, он не настоящий священник.

— Ну да, — согласился Пустельга. — Но это обычно не мешает ему носить сутану.

Ничего не ответив, Разиэль провел их по коридору в большую спальню. Когда Локлан собрался ретироваться, предоставив эту комнату Катарине, сарацин взял его за руку.

— Здесь вас никто не осудит. Нам ведомо, как хрупка и преходяща жизнь. Ищите утешение там и тогда, когда можете. И поверьте, мы никому об этом не промолвим ни слова.

Локлан знал, что должен уйти, но, если честно, именно этого ему хотелось меньше всего, поэтому он был благодарен Разиэлю за понимание.

— Спасибо тебе.

Сарацин вежливо склонил голову, закрыл дверь и удалился вместе с Пустельгой.

Кэт заметила нерешительность Локлана, когда тот повернулся к ней, и не смогла сдержать улыбку. Только этот мужчина мог беспокоиться о ее репутации после всего, что выпало им разделить в приключениях. Это было так приятно и подкупающе.

— Мы найдем священника. Не бойся, — заверила Катарина.

Лэрд кивнул, отстегнул перевязь с мечом и отложил ее в сторону. Молчание горца встревожило девушку. Он явно страдал.

Подойдя к Локлану, она обвила руками его талию и сказала:

— Твой брат любил тебя.

Кэт увидела, как слезы снова навернулись на глаза воина, и все же ему как-то удавалось сдерживать их.

— Я по-прежнему вижу его ребенком, — тихо промолвил Локлан. — Киранн был настоящим дьяволенком-проказником. Подкладывал колючки мне под седло или в башмаки. Однажды он разбудил меня среди ночи и заявил, что в замке пожар. Я выбежал наружу почти раздетым, чем сильно его повеселил, а половина замка стала свидетелями моего испуга.

Катарина невольно рассмеялась:

— И все же ты любил его.

— Больше жизни. Боже мой, Катарина, мы должны были стариться с ним вместе, и я до седых волос еще заглядывал бы под седло, проверяя, нет ли там подложенных колючек. Как мог он умереть в далеком краю, окруженный чужаками?

— С ним был Дункан.

У Кэт перехватило дыхание от муки, отразившейся в глазах Локлана.

— С ним должен был быть я. Его старший брат. Это было моей обязанностью — всегда приглядывать за ним. Как я мог так его подвести?

— Ты не подвел. Ты его любил. Больше ты ничего не мог поделать.

Горец кивнул. В глубине души он знал, что девушка права. Но ноющее от боли сердце не желало с этим соглашаться. Оно хотело, чтобы Киранн вернулся, и никакие доводы разума не могли погасить эту боль или чувство вины.

С разрывающейся душой Локлан привлек Катарину ближе и приник к ее губам поцелуем, в который вложил всего себя. В этот миг он нуждался в ней так, как никогда ни в ком другом. Она отвела боль. Помогла ему ощутить радость того, что он еще жив.

Жаждая спасения, которое могла дать только Кэт, горец взял ее на руки и понес к кровати.

Катарина закрыла глаза, наслаждаясь ощущением объятий Локлана, с которыми ничто не могло сравниться. Горец нес ее нежно и словно защищая от чего-то. Это напомнило ей, как сильно он ее любит. И она любила этого человека каждой своей частичкой. Кэт захотелось поцелуями изгнать каждую унцию боли, испытанной им хоть когда-то, удовлетворить его так, как ни одна другая женщина.

Он сделал для Киранна все, что мог, Катарина это знала. В глубине души Локлан тоже это понимал. Рано или поздно он сумеет себя простить. Кэт надеялась на это.

Лэрд бережно уложил ее на постель. Их глаза встретились. Во взгляде Мак-Аллистера Кэт прочла глубокое переживание и уязвимость. Таким она еще никогда его не видела. Она готова была поспорить, что для Локлана это больше, чем просто слияние тел. Катарина отчаянно нужна ему, и это тронуло ее до самого сердца.

Горец стремился забыть все, о чем только что узнал, и Кэт хотела помочь ему в этом. Этот человек заслуживал гораздо большего, чем то бремя, которое нес на своих плечах все эти годы. Он заслужил счастье, смех, а еще любовь, выходящую за рамки его воображения. И Катарина собиралась подарить ему все это прямо сейчас. С завлекающей улыбкой она через голову стянула с Локлана тунику и небрежно бросила ее на пол.

Девушку так и подмывало прикоснуться пальцами к этой твердой, бугрящейся мышцами груди. Мак-Аллистер одновременно был и могучим воином, и исполненным нежности и заботы человеком. Боже, как же она его любила!

— Поцелуй меня, — попросил горец прерывающимся от желания голосом.

Кэт подчинилась, чувствуя, как его уста дразнят ее губы, приглашая их раздвинуться. Локлан целовал её так, словно он и она были единственными людьми на всем белом свете. Катарина даже не подозревала, что любовь может быть такой сильной.

Лэрд погладил щеку девушки. Он не сказал ничего, но Кэт и без слов знала, что с ее помощью его боль на время отступила. В этот момент горец не думал о своем брате. Он думал лишь о них двоих.

Девушка коснулась пальцем щеки любимого и игриво поскребла ноготком щетину на его лице. Как ей нравилось это ощущение! Кожа Локлана была так непохожа на ее собственную — мужская, грубая. Рот Катарины наполнился слюной от желания лизнуть ее.

— Знаете, милорд, — поддразнила она, — за всеми последними событиями, кажется, вы забыли о бритье. Эта щетина чересчур длинна для моего занудного господина.

Мак-Аллистер наклонился и ткнулся лицом в ее шею так, что жесткие волоски на его щеке, дразня, защекотали кожу Кэт, отчего по всему ее телу побежали приятные мурашки.

— Неужели? — А я-то думал, ты предпочитаешь видеть меня таким же диким и неукротимым, как ты сама.

Катарина, не сдержавшись, рассмеялась:

— В этом есть своя прелесть, но есть еще так много всего, что я нахожу в тебе очаровательным, Локлан Мак-Аллистер.

Горец снова потерся щетиной о ее шею и, склонившись еще ниже, замер и насмешливо шепнул на ухо Кэт:

— И я нахожу очень многое в тебе неотразимым.

— Например?

Глаза шотландца, разглядывающие девушку, насмешливо сверкнули.

— Уши.

Катарина непонимающе наморщила лоб: что такого привлекательного Локлан нашел в этой части тела?

— Уши?

— Да. Они такой изысканной формы.

Горец поцеловал ее в мочку уха, и тепло его дыхания послало вдоль позвоночника сладкую дрожь.

— Так ты любишь меня за мои уши? — спросила Кэт.

Мак-Аллистер улыбнулся:

— В том числе и за это.

— А что еще ты любишь во мне?

Локлан обвел изгиб шеи Катарины указательным пальцем, а после тем же путем проследовали и его губы, прокладывая дорожку из нежных поцелуев, исполненных любви

— Вот это. Я обожаю изгиб твоей шеи. Он очень призывный.

— М-м-м, — выдохнула Катарина, — а еще что-нибудь во мне ты находишь призывным?

Локлан наслаждался ее игривым настроем как никогда раньше. Она пыталась отвлечь его от печальных дум и, помоги ей Господь, это у нее получалось. Горец был покорен ее очарованием и нежностью.

— Да, любимая, кое-что в тебе я особенно люблю.

Кэт удивленно выгнула бровь.

— Неужели?

Она уже представляла, куда рука Локлана скользнет после этих слов.

— Это, — лэрд положил руку на грудь девушки, напротив ее сердца и, глядя ей в глаза, произнес. — Вот самая прекрасная часть тебя, Катарина. Ею ты пленила меня, и плен этот мне в радость.

От неожиданного жеста у Кэт перехватило дыхание, и слезы навернулись на глаза. Потрясенная нежностью воина, она обхватила его лицо ладонями и подарила глубокий поцелуй.

Локлан затрепетал, ощутив ничем не сдерживаемую страсть Катарины. Каким-то образом его возлюбленная помогла утихнуть страданиям по Киранну.

В этот миг он был не Мак-Аллистером, человеком, который безоговорочно служил своей семье, не заботясь о собственном будущем, а всего лишь счастливым парнем, которого любила Катарина — большего он и не желал.

Поцелуй их становился все глубже, и горец скользнул языком в рот Кэт, дразня ее, умоляя об уступчивости, прощении, надежде и об утешении, обрести которое он мог лишь в ее объятиях, в ее постели. Весь мир словно исчез куда-то, остались лишь они вдвоем.

Казалось, влюбленные бесконечно долго целовались и изучали тела друг друга. Локлан до боли жаждал обладать Катариной, погрузиться в ее плоть так глубоко, чтобы утратить ощущение реальности. Но также ему хотелось, смакуя, растянуть этот момент.

И вдруг Кэт прервала поцелуй.

— Что случилось? — встревожился горец.

Катарина обожгла его взглядом, исполненным такой плотской жажды, что у него захватило дух.

— Я хочу ощутить тебя в себе. — Если этого сейчас не произойдет, боюсь, я сгорю от желания до самых углей.

Лэрд улыбнулся этим словам. Это были речи не женщины, соблазняющей главу клана Мак-Аллистеров в надежде заполучить его в мужья, а возлюбленной, которая хочет его, Локлана, как мужчину.

Ничего более чувственного ему еще не приходилось испытывать. С гулко колотящимся сердцем горец распустил шнуровку платья Кэт, снял его с девушки и судорожно вздохнул при виде обнаженной Катарины, лежащей на кровати.

Он сбросил с себя башмаки и штаны, а Кэт в это время скинула рывком свои туфли. Чувствуя, как горит огнем его тело, горец обхватил рукой правую грудь девушки и начал играть с ее вершинкой, пока Катарина не застонала от удовольствия, а затем продолжил ласку, глядя, как любимая извивается в наслаждении от его прикосновений.

Она закрыла глаза и откинула голову на подушку. Не в силах противиться мощному влечению, шотландец склонился над ней и взял в рот ее нежный сосок. Кэт вскрикнула от удовольствия, чувствуя, как его язык быстрыми легкими движениями касается этого чувствительного места. Ее лоно затопило желание. Она испугалась, что может даже умереть, если горец не овладеет ею тут же.

Но Локлан с непреклонным взглядом коснулся лодыжки Катарины, провел рукой вдоль девичьей ноги, проложив путь по внутренней поверхности бедра, и остановился у самого чувствительного местечка, которое больше всего жаждало его касания. Затем горец скользнул пальцем внутрь. Кэт широко раздвинула ноги, облегчая ему доступ.

Мак-Аллистер играл с ней, но Катарине хотелось совсем не этого. Эти ласки приносили лишь временное облегчение ее плотского голода.

Чувствуя, что больше не может ждать, она протянула руку между их телами, чтобы коснуться Локлана и погладила его возбужденное естество. Горец зарычал. Победно засмеявшись, Кэт отбросила руку шотландца и направила его в себя.

От охватившего его исступленного восторга у Мак-Аллистера чуть не вырвалось проклятие. Находиться внутри Катарины было настоящим раем. Ее тело идеально обхватывало его, принимая в себя. Он совершал бедрами толчки, входя и выходя, наслаждаясь каждым моментом единения их тел.

— Представляешь ли ты, что со мной творишь? — прошептал горец на ухо Кэт.