Шеррилин Кеньон - Воин

Однако, в отличие от него самого́, Кэт сумела остаться открытой. Она не отгородилась от мира, а стремилась к людям, незащищенная, словно скорее готова была принять боль, чем ее избежать. Для него это было абсолютно непостижимым. Локлану причиняли немало страданий против его желания, и он не хотел приглашать новое горе в свою жизнь.

«Нельзя помогать людям, мальчик, — зазвучали в голове Мак-Аллистера слова отца. — Они все лишь используют друг друга: берут, что им нужно, и плевать им на остальное. Умоляют подать им монету, а получив, суют тебе нож между ребер, чтобы забрать все твои деньги, уж поверь мне. Люди — это блохи, разносящие грязь и заразу по шкуре господнего мироздания».

Локлан не хотел этому верить, но временами боялся, что отец был, скорее, прав, чем ошибался. И сейчас, держа в объятиях Катарину, горец гадал: каким, интересно, образом предаст его она.

Он вздрогнул от отвращения, когда перед глазами всплыло лицо Майры. Она была такой красивой и неиспорченной. Для юного Мак-Аллистера даже дотронуться до ее руки было равносильно прикосновению к небесному созданию.

А она вырвала из его груди сердце и растоптала. Как и предсказывал отец, эта девица бросила Локлана ради более выгодной брачной партии, поступив так же, как Изобейл с Киранном и Ювином.

Сейчас Катарина нуждается в его помощи. Но если когда-нибудь ей представится шанс, эта французская принцесса кинет шотландского горца на съедение волкам и, как обычно, весело рассмеется. Причем в этом даже не будет ее вины. Просто такова человеческая природа. Но тот, кто ожидает укуса от змеи, никогда не пригреет на груди гадюку.

Лучше всего действовать так: доставить девушку ее родным и на этом распрощаться. Чем раньше они расстанутся, тем скорее он сможет вернуться к своим делам.

И все-таки, глядя на безмятежное лицо Катарины и вспоминая вкус ее губ, Локлан гадал, каково было бы иметь рядом с собой такую женщину. Всем его братьям посчастливилось найти себе жен, за которых не жалко даже жизнь отдать. Женщин, доказавших свою преданность и любовь.

Но ему с этим не повезло. Что толку мечтать о лучшей доле? Он — лэрд, и жизнь его подчинена служению своим людям. С него довольно и такого существования.

Несмотря на это, Локлан не удержался, чтобы не дать волю своей фантазии, представив, что его крепко обнимает женщина вроде Кэт. Она была бы прекрасной матерью — не то, что его собственная. Катарина не стала бы съеживаться перед мужем от страха, а затем вымещать горечь от жестокого обращения с ней на ребенке. Она бы до последней капли крови сражалась ради защиты своего малыша и, скорее всего, ради любого другого слабого существа. Этой чертой ее характера Локлан восхищался.

А ее красота? Пусть не классическая, а очень экзотичная: темные волосы и глаза наводили на мысли о дьявольской кошке. У нее была смуглая кожа, покрытая загаром, в противоположность цвету лица большинства благородных дам, прячущихся от солнечных лучей. Локлан запросто мог представить Катарину бегущей босиком по лугу и, как всегда, смеющейся.

Внезапно горец прервал свои размышления, потому что справа от себя услышал какой-то отчетливый звук. Натянув поводья, он внимательно прислушался.

Неужели солдаты их обнаружили?

И когда Мак-Аллистер уже решил, что звук ему почудился, что-то со свистом пролетело мимо его лица. Слева от него в дерево вонзилась стрела. Шотландец потянулся к своему мечу.

И тут раздался голос:

— Осторожнее, мой друг. Вытащишь его из ножен — и это станет последней ошибкой в твоей жизни.

Пока Локлан препирался с невидимкой, мимо пролетела еще одна стрела.

— Это не игра. Убери руки от меча подальше, или следующим выстрелом я пробью тебе голову.

Горец заскрипел от ярости зубами: как он проморгал нападение! Уязвленный до глубины души, воин подчинился приказу. Будь он один, возможно, смог бы вступить в схватку. Однако со спящей Катариной на руках у него не оставалось иного выхода, кроме как повиноваться.

Долговязый неуклюжий юнец лет пятнадцати вышел из леса и, приблизившись, выдернул меч Локлана из ножен, но громко ахнул и отступил на шаг, едва светло-серые глаза паренька остановились на спящей девушке.

— Бракен! — прокричал он. — Тебе интересно будет на это взглянуть!

— Я на своем веку повидал много разных мечей, мальчик, — отозвался другой голос.

— Да я не про меч… Он держит на руках принцессу Катарину!

Мак-Аллистер нахмурился: откуда незнакомец мог это знать? И тут из-за дерева выступил мужчина примерно его возраста. У него были длинные черные волосы и такие светлые глаза, что они казались полупрозрачными. В руках он сжимал большой лук с вложенной в него стрелой. Сухопарый, но мускулистый, этот человек, без сомнения, в битве был проворен и сеял смерть. Но все равно горец знал, что мог бы его одолеть.

Незнакомец осторожно приблизился настолько, чтобы рука Локлана, обнимавшая девушку, не мешала ему разглядеть Катарину как следует.

Едва он увидел ее лицо, как тут же снова нацелил стрелу в голову шотландцу.

— Что ты с ней делаешь?

— Тебя это не касается.

Глаза лучника угрожающе сузились:

— Кэт! — крикнул он, вспугнув несколько птиц. — Просыпайся!

Очнувшись, девушка так резко вскинула голову, что угодила ею прямо в челюсть Локлану. От сильной боли тот чертыхнулся, а Катарина потерла свою макушку и уставилась на шотландца раздраженно и укоризненно:

— Ты зачем кричал на меня?

— Это не я, — Мак-Аллистер взмахом подбородка указал на двух незнакомцев, стоящих возле его коня. — Твой сон потревожили они.

Кэт сдвинула брови, а затем перевела взгляд на лучника, и на лице ее отразилось недоверие:

— Бракен из Равенгласа?

Черты лица мужчины мгновенно смягчились:

— Да, милая, — отозвался он. — А теперь скажи, надо ли мне пристрелить этого человека.

Девушка снова недоуменно нахмурилась:

— Кого пристрелить?

— Того, что тебя обнимает.

Она рассмеялась:

— Локлана? Вовсе он меня не обнимает… — опустив глаза и увидев обвивающие ее мужские руки, Катарина смутилась. — Ну, то есть, он обнимает меня, но это не то, что ты подумал. Он мой друг.

Горец не был уверен, что его спутница отдавала себе отчет в своих действиях, когда, произнеся эти слова, нежно положила свою ручку на его бицепс. Все тело шотландца мгновенно запылало огнем. Судя по сердитому лицу незнакомца, он тоже обратил внимание на жест девушки, и тот ему совсем не понравился.

Бракен опустил нацеленный лук и тихо свистнул, после чего из леса возникла еще одна фигура.

Сперва Локлану показалось, что это тоже юноша, но когда незнакомец приблизился, стало понятно, что это очень стройная женщина, одетая в коричневую кожаную куртку и штаны. Ее заплетенные в косу волосы были черного цвета, как и у двоих ее спутников, а глаза — бледно-голубые, как у Бракена.

Лэрд почувствовал, что Кэт напряглась в его руках:

— Джулия? Брайс? Что вы все здесь делаете? Да еще одетые подобным образом?

Бракен посмотрел на лук, который держал в руках, и язвительно произнес:

— Похоже, мы нападаем на твоего друга: полагаю, некоторые вещи в жизни остаются неизменными.

— От таких, как ты, сто́ит ожидать чего-то подобного. Но почему вы здесь, во Франции?

— Мы, — указал собеседник Катарины на себя и своих спутников, — вне закона. Если я вернусь в Англию, король Генрих потребует наши жизни.

— Но почему? Я не понимаю.

Бракен вздохнул, вынул стрелу из лука, вложил ее в колчан, болтавшийся у него за спиной, и, повесив лук на плечо, ответил:

— Мой отец связался с плохими людьми, и был объявлен изменником. Наши земли конфисковали. Моих коней и доспехи тоже отобрали. Отца казнили, а нам предложили самим решать: либо мы отправляемся в изгнание, либо наши головы полетят с плеч. Разумеется, мы выбрали первое.

Локлан фыркнул: редко когда вообще давался такой выбор, обычно королевское правосудие было скорым и окончательным.

— Должно быть, Генрих в тот день был в хорошем настроении.

— Тебе виднее, — презрительно усмехнулся англичанин.

Катарина проигнорировала прозвучавшие в его голосе холод и злость. Впрочем, она не винила Бракена: этот человек имел право на враждебность к королю после проявленной к нему Генрихом несправедливости.

— Так значит, вы теперь просто странствуете?

Лучник пожал плечами:

— Выбор был невелик, поэтому мы решили последовать твоему примеру. Я хочу сказать, я пытался найти работу, но никто не желает нанимать попавшего в опалу дворянина, который только и умеет, что сражаться на турнирах. Я даже не знаю, как эти люди узнаю́т, кто я такой. Сам я, просясь в работники, ничего о себе не рассказываю. Такое ощущение, что они умудряются учуять это носом.

Это было не совсем так. Каждый безошибочно мог разглядеть в нем манеры человека, привыкшего повелевать. К тому же его французский был слишком правильным, с легким английским акцентом. Любой понял бы, что этот мужчина чувствовал себя привычнее, управляя городом, а не трудясь в нем.

Катарина взглянула на Брайса, который все еще держал в руках меч Локлана, и вновь обратилась к Бракену:

— Почему ты нас остановил?

Тот ответил ей дьявольской ухмылкой:

— Я собирался вас ограбить.

Кэт покачала головой и цокнула языком:

— Ты занялся разбоем?

— Все лучше, чем голодать.

Девушка окинула всех троих своих старых знакомых укоризненным взглядом:

— Я так разочаровалась в тебе, Бракен!

— Ты не понимаешь, Кэт, — попыталась защитить его Джулия. — Он не ел уже три дня. Свою долю еды он уступал нам с Брайсом, и все равно мы все ужасно голодные. Если Бракен не поест в ближайшее время…

— Хватит, Джулия, — сквозь стиснутые зубы сказал ее брат. — Катарине не интересны омерзительные подробности нашей жизни.

Локлан открыл одной рукой седельную сумку и бросил Джулии небольшой сверток:

— Это тебе, мясо и хлеб.

Ее глаза мгновенно вспыхнули:

— Благослови тебя Бог!

Горец в ответ кивнул, а затем кинул маленький мешочек Брайсу. Юноша заглянул в него и обнаружил несколько золотых марок.

Увидев их, Бракен выругался и вырвал мешочек из рук младшего брата. С гордым видом и пылающими яростью глазами он приблизился к беглецам и высокомерно произнес:

— Нам не нужна милостыня.

Отказ принять монеты заставил Мак-Аллистера изогнуть бровь: вот ведь своенравный упрямец!

— Но ты же собирался их украсть?

— Тогда это были бы заработанные деньги.

И хотя это суждение можно было назвать сомнительным, все же оно вызвало у Локлана нечто вроде уважения: он и сам не любил принимать от других то, что не заслужил.

— Хорошо. Тогда поезжай с нами, и считай это платой за труды. Нас преследуют люди короля, а я пытаюсь попасть на турнир в Руан. Мне бы не помешала лишняя пара рук, чтобы сражаться, если солдаты снова нас обнаружат.

Бракен помрачнел:

— Почему вы убегаете?

— Мой отец хочет выдать меня замуж, — ответила Кэт…

У Бракена на лице появилось такое изумление, какое, должно быть, было и у Локлана, когда тот впервые услышал от Катарины это объяснение:

— А что, это так плохо?

В ответ принцесса произнесла с холодным высокомерием:

— Для меня — да. И тебе это хорошо известно. А теперь, если не возражаешь, мы должны продолжить свой путь. С вами или без вас.

Мак-Аллистера позабавила мысль о том, что этот повелительный тон Катарина приберегает не только для него. Ради разнообразия было приятно услышать, как она обращается в таком же духе к кому-то еще.

Бракен немного помедлил, а затем обернулся к Джулии:

— Приведи лошадей.

Та издала радостный клич и помчалась исполнять приказ.

Брайс с извинением вернул меч Локлану и снова встал рядом с братом.

Очень скоро девушка вернулась, ведя в поводу коней. Троица из Равенгласа вскочила в седла, и весь небольшой отряд пустился в дорогу. Брайс и Джулия, поделив между собой мясо, жевали его прямо на ходу. Бракен от еды отказался, ответив, что предпочитает видеть сытыми их. Он скакал рядом с Локланом, а жующая парочка следовала позади.

— Сколько ратников вас преследуют?

— Около двадцати.

— Хороший отряд.

Локлан ничего не ответил на едкое замечание англичанина.

Джулия, пустив свою лошадь галопом, поравнялась со старшим братом и протянула ему кусок мяса:

— Пожалуйста, поешь чего-нибудь. Если будешь и дальше обходиться без еды, то заболеешь.