Альбер Бланкэ - Война амазонок

– О! Говорите, любимый принц, говорите! И меня иногда терзают такие же мечты!

Бофор задумался. Казалось, тревожные мысли волновали его душу: он чувствовал, что молчание невозможно, а слова как-то не сходили с языка.

– Разве вы не верите мне? – спросила женщина с упреком и любовью.

– Ах! Луиза, Луиза, если бы вы знали, сколько я выстрадал! Выслушайте.

При этих словах Бофора на лице женщины отразилось нежное сочувствие.

– Как! И вы страдаете? Вы, мой любимый Франсоа? – спросила она, с нежностью взяв его за обе руки.

– Не стану вам говорить о моем заключении – о трех годах, проведенных в Бастилии. Это не беда, даже напротив: эти три года были самыми полезными в моей жизни; они открыли мне глаза, дали направление моим мыслям, научили меня отлично составлять таинственные заговоры.

– Вы составляете заговоры? – спросила женщина, рассмеявшись и как бы не веря словам, опровергаемым наружным легкомыслием Бофора.

– Не смеяться вам следует, Луиза, а скорее испугаться: в моих заговорах один заговорщик, один поверенный, один исполнитель, который доведет все до цели.

– А что это за человек, позвольте узнать.

– Я.

– Ах! Франсоа, по тому только, как вы произнесли это слово, видно уже, что в ваших жилах течет королевская кровь. Сколько красоты и торжественности в вашей наружности, когда вы произнесли это слово!

– Луиза! Это вы дали жизнь моим стремлениям, это вы указали мне цель!

– Милый мой!

– Луиза, я сказал себе, что вы должны быть первою, что ни одна женщина в мире не должна идти впереди вас, что вы должны предписывать законы целому народу.

– А вы об этом мечтали?

– Не мечтал, а хочу этого!

– О! Небо! – воскликнула она, вскакивая с места.

– Что с вами? – спросил Бофор и, схватив ее за руку, почувствовал, как она дрожит.

– Кто-то идет сюда.

– Я не слышу, – сказал принц, взглянув по направлению к смежным комнатам.

– Не там, а в саду.

Она оттолкнула герцога и сама бросилась к окну.

– Ах! Идут! – сказала она и с этими словами бросилась за дверь, увлекая за собой и Бофора.

Послышались шаги двух человек, которые, разговаривая, подходили к окну.

– Тише! – сказала Луиза, отталкивая принца, который, не обращая внимания на грозящую опасность, обрадовался случаю покрывать поцелуями шею и плечи своей красавицы.

Гуляющие остановились под окном, и один из них, привстав на цыпочки, заглянул в окно, стараясь разглядеть, что там.

– И кто это оставил окно отворенным? – сказал он с досадой.

Они прошли мимо; женщина вышла из-за двери и бросилась к окну.

– Это мой отец! – воскликнула она со страхом.

– С кем это он гуляет? – спросил Бофор, выглядывая в окно.

– Не знаю, но судя по походке и росту… мне кажется, я его узнаю.

– Это коадъютор, – сказал Бофор.

– Это правда. Зачем бы он явился? – спросила она задумчиво.

– Два часа назад я оставил его в замке. Неужели он подозревает?… Не может быть.

– Надо нам расстаться, друг мой.

– Расстаться? Так скоро, Луиза?

– Непременно надо. Это необыкновенный случай, что мой отец прогуливается в саду так поздно, да и еще в обществе коадъютора. Хоть они и должны думать, что я сплю, однако очень может случиться, что они потребуют моего присутствия. Уходите же, но осторожнее, чтоб никто не видал вас.

Герцог высунулся из окна, присматриваясь, куда направились гуляющие, и увидел, что они повернули за угол. Заботясь о доброй славе любимой женщины, он предпочел поспешно убраться, не подвергая ее опасности.

Крепко прижав к груди Луизу, он тотчас же выпрыгнул из окна с замечательною ловкостью, которая так свойственна влюбленным и – ворам. Когда он стоял уже под окном, Луиза еще раз протянула из окна руку, которую он страстно прижал к своим губам.

– Луиза, – сказал он тихо и с глубоким выражением страсти, – Луиза, сохраните ко мне любовь, и я положу мир к ногам вашим.

– Иди, Франсоа, иди: я люблю тебя, – сказала она взволнованно.

Бофор бросил на нее последний выразительный взгляд любви и устремился в самую чащу, где он притаился, прислушиваясь к шагам гуляющих. Когда уверился, что опасность миновала, он пробрался по знакомой дороге к калитке.

Но в ту минуту, когда он выходил на открытое место, где его можно было увидеть издалека, он вдруг услышал шаги гуляющих. Бофор, спрятавшись между густыми лавровыми деревьями, оставался неподвижен.

Гуляющие не замедлили подойти к тому же месту. Бофор напрягал слух, чтобы хоть что-нибудь поймать из их разговора, но именно в эту минуту они проходили молча. Однако, пройдя несколько шагов, коадъютор сказал:

– Умри кардинал, все было бы спасено.

– Я думаю, напротив, все бы погибло, потому что тогда королева попадет в руки принца Кондэ.

– Или принца… – возразил коадъютор с живостью.

– Невозможно! – резко прервал его собеседник.

Бофор не мог дальше слушать и на цыпочках пробежал через аллею, и вскоре был у калитки, которую отворил и вышел на улицу Вожирар.

Зорко осмотрел он все пространство, чтобы убедиться, не следует ли кто за ним. Тишина и безмолвие царили вокруг; Бофор поспешил уйти, уверенный в своей безопасности.

Он ошибался: два человека вдруг вышли из темного углубления и на некотором расстоянии следили за ним.

– Завтра утром я хочу знать, кто это. Следуй за ним, – сказал один из них другому.

Тот бросился было вслед за Бофором, но тотчас же вернулся на зов пославшего его.

– Если это он, – кажется, я узнал его – так ты знаешь…

– Что такое?

– Не зови помощников, дело тебе давно известное: нож в шею, Сена близко – тридцать тысяч ливров твои.

Посланный скоро скрылся вслед за Бофором в темных улицах, ведущих к реке. Читатель, вероятно, догадался, что это был Ле Мофф. Он тихо свистнул, когда увидел, что Бофор поворачивает на улицу. На его свист выскочило человек двенадцать, они точно из-под земли выросли, были вооружены с ног до головы.

– В погоню! И живее! – скомандовал Ле Мофф и тут же бросился со своей шайкой вперед.

Услышав шум, Бофор оглянулся, никак не подозревая, что такая толпа гонится за ним. Было слишком поздно защищаться, когда он увидел вокруг себя двенадцать грозных шпаг.

Однако ему удалось вытащить из-под широкого плаща свою шпагу, и он как лев бросился на ближайших врагов. В ту же минуту завязался жестокий бой. Бофор, одним взглядом сосчитав число своих врагов, берег силы и рассчитывал каждый удар своей шпаги.

– Сдавайтесь! – закричал ему один голос. – Мы сильнее вас.

– Мошенник! Так ты меня не знаешь, если предлагаешь, сдаться.

– Советую вам опустить шпагу, от этого вам хуже не будет, – продолжал Ле Мофф, отступивший от герцога на несколько шагов.

– Ты воришка чужих кошельков, а я хотя и не скуп, однако не люблю покоряться приказаниям таких людей.

Бофор так удачно работал шпагой, направо и налево, что двое из нападавших упали, произнося проклятия от боли и злобы.

– Мне не надо чужих кошельков, мне жизнь ваша нужна, – возражал Ле Мофф, все держась вдалеке.

– Вот как! Ну, бери ее, если можешь.

– Так поймите же, что я без зазрения совести оставлю ваш труп на улице.

– Тебя подкупили убить меня, проклятый! – сказал Бофор, мужественно работая шпагой.

– Точно так, ваше высочество.

– Ага! Так ты меня знаешь?

– Вполне, и вот доказательство, – сказал бандит, отступив еще на три шага, как будто хотел сбросить свой плащ.

В ту же минуту герцог упал на землю. Как бешеный бился он и рвался на свободу. Но напрасны его усилия: Ле Мофф набросил на него огромную рыболовную сеть, и принц выбивался из сил, чтобы выбраться оттуда. Он ругался, проклинал, а Ле Мофф только крепче опутывал его вероломной сетью, так что скоро герцог не мог и пошевелиться.

По приказанию атамана разбойники, оставшиеся целыми от страшных ударов шпаги принца, подхватили связанную добычу и понесли.

Вскоре они вышли на набережную; по свежему влажному воздуху принц узнал о новой грозившей ему опасности.

– Не хотите ли вы бросить меня в Сену, разбойники? – закричал он, никак не смиряясь со своей участью.

Ответа не было. Вскоре принц был уложен на дно лодки, во избежание всякой попытки к освобождению связан веревками. Затем Ле Мофф посадил одного у руля, другим приказал взяться за весла, сам же, выйдя на берег, сказал:

– Плывите куда знаете. Я вернусь в гостиницу «Дикарь». При малейшем приключении немедленно бегите сообщить мне.

Ле Мофф скрылся в темных улицах на левом берегу.

Лодка медленно продвигалась против течения, так что прошло не менее часа, пока они очутились у моста Мари.

Со всеми знаками почтительности герцог был вынут из лодки. Носильщики несли его совершенно спокойно, добрые парижане находились под таким гнетом страха, что ни прохожие, ни патруль не осмеливались изъявить любопытство, что это за ноша, которую так таинственно несут.

Бофор знал бесполезность криков, притом ему стало интересно, что выйдет из такого дерзкого похищения. Сквозь сети он мог рассмотреть, что его внесли в Сент-Антуанский квартал, прямо по дороге в Бастилию.

«Кардинал не желает, чтоб от меня оставались следы, – думал он, – и труп мой должен неведомо как исчезнуть».

Герцог де Бар увидел лошадь у ворот Ренара и, не справляясь, кому она принадлежит, грубо оттолкнув стоявшего пажа, проворно вскочил в седло, что ясно свидетельствовало о его наездническом искусстве и о мучительном страхе, терзавшем его грудь. Быстро мчался он по полям и вскоре очутился у заставы Сент-Онорэ.

По возвращении в Париж он прямо бросился в Клэвский замок, где в это время жил Мазарини.

Пользовавшийся полным доверием кардинала де Бар немедленно был допущен к нему в спальную.

– Монсеньор, – сказал он с почтительным поклоном, – я принес вам очевидное доказательство происков герцога Бофора.

– Да ведь я их знаю, – сказал Мазарини с обычной ему сладкой кротостью.

– Точно так, монсеньор, вам известно, что герцог Бофор ухаживает за своими площадными друзьями, что он принадлежит к числу приверженцев коадъютора и, несмотря ни на что, остается любовником герцогини Монбазон. Но вы не изволите знать, что он находится в сношениях с принцами, заключенными в Гавре.

– Ошибаетесь, герцог, я и это знаю.

– В таком случае, монсеньор, я ничего нового не могу вам доложить и мне остается только пожалеть, что я отнял у вас несколько минут отдыха, столь необходимого при ваших утомительных трудах.

– Герцог, отчего вы так бледны?

– Монсеньор, завтрашняя хроника объяснит вам причины.

– Держу пари, что Бофор имеет причастность к этой бледности, – прибавил кардинал с насмешливым выражением.

– Может быть. Впрочем, может ли что скрыться от вас, монсеньор!

– Правда, это трудновато, герцог. Но если мне неизвестно пока, что происходило у Ренара, по крайней мере я знаю, зачем туда отправлялся Бофор.

Герцог еще пуще побледнел.

– Одного не понимаю, – продолжал сладенький кардинал, – что может быть общего с выходками маркиза де Жарзэ, который принадлежит к числу ваших друзей, с оскорблением, которое нанес вам герцог Бофор?

– Монсеньор, мой долг отомстить за оскорбление, и завтра же я потребую удовлетворения от этого дерзкого.

– Так спокойной ночи, герцог!

– Монсеньор, вы решительно не желаете знать, что против вас затевает ваш самый жестокий враг?

– Бофор не самый жестокий враг мне; он просто горячая голова, алчущая нетрудной славы, находящая наслаждение в шуме и блеске, словом, молодой человек, которому надо нагуляться вдоволь и перебеситься. Он не страшен мне.

– Монсеньор, вы совсем не знаете этого человека. Я вижу это, и доказательство…

– Где оно?

– В моих руках, – отвечал де Бар, подавая бумагу министру, который взял ее медленно и осторожно.

– Что это такое?

– Письмо к нему от герцогини Лонгвилль, которое я имел счастье раздобыть.

– Ага! – сказал Мазарини, нахмурившись, – вот мой самый жестокий враг. Уверены ли вы, что это от нее?

– Совершенно.

– Однако это не ее почерк.

– Все равно, монсеньор: на письме печать и таинственные знаки, которые должны предупредить герцога, откуда это письмо.

– Может быть, вы и правы.

Трусливый кардинал развернул письмо и прочел следующее:

«Шаг Аретофила. Тибарра в Артаксат. Сезострис в Аракс. Сто человек и Интоферн в Тибарру».

– Ничего не понимаю, – сказал Мазарини спокойно, бросая на своего фаворита самый проницательный взгляд.

– Вы изволили забыть остроумный ключ, который очень распространен в публике и посредством которого все действующие лица Кира Великого прозрачны.

– Верен ли этот ключ?