Альбер Бланкэ - Война амазонок

– Ему-то что?

– Он не знает вас и откажет.

– Только наряди меня, а я уж улажу дело. Как Мондор станет вызывать тебя, я выскочу и так удивлю его, что ему некогда будет отказывать.

Избавиться от страшной ответственности – это было на руку Тиртену. Не теряя минуты, он принялся за туалет неожиданного двойника, и через несколько минут Ренэ нельзя было узнать; мало того, он стал совсем похож на своего предшественника.

– Погодите-ка, чтобы не вышло беды, – вдруг сказал Тиртен.

– Что с тобой?

– Государь мой, вид-то у вас такой плутовской; ну, как у вас злой умысел отобрать у меня теплое местечко, мне нос приклеить?

– Ну что же, сам пой, если не боишься, что за песню против фрондеров чернь заставит тебя поплясать на виселице.

– Как же мне не бояться-то? Сам посуди.

– А я мазаринист по убеждению и рад хоть раз в жизни душу отвести, публично насмеявшись над бунтовщиками.

– Так и в добрый час! – подтвердил паяц, продолжая наряжать Ренэ.

Едва успел он кончить, как раздались оглушительные крики.

– Табарен! Табарен! – заорала толпа, не привыкшая еще к имени Тиртена.

– Тебя зовут, ступай же, товарищ! – сказал паяц.

Ренэ одним прыжком вскочил на лестницу, как бомба вылетел на подмостки и, ошеломленный, очутился перед тысячами глаз. Публика встретила вчерашнего любимца оглушительными рукоплесканиями.

– Что это значит? – воскликнул Мондор, не узнав помощника, и бросил от удивления свои пузырьки. – Что я вижу? Тиртена у меня подменили!

Ренэ, сделавшись предметом веселого внимания публики, как вкопанный стоял на подмостках.

Старик Мондор подошел к нему нос к носу и стал рассматривать его с таким комическим, но натуральным любопытством, что народ заливался громким смехом, воображая, что вся эта сцена заранее подготовлена.

– Тиртен, бедный мой друг и сотрудник, какие злые духи изменили тебя до такой крайности? Ты ли это?

– Это я, хозяин, – отвечал тот жалобно.

– Странная вещь! Непонятная вещь! Клянусь честью хирурга. Как же это? Давеча утром я оставил у себя этого человека с носом вроде трубы, как и подобает быть служителю такого хозяина, как моя особа, а теперь явился он передо мной с носом длинным-предлинным – чуть не с аршин!

– Хозяин, а хозяин, – заговорил под влиянием необыкновенного положения Ренэ настоящим паяцем, – как же не вытянуться моему носу? Сам суди, ведь я истый парижанин, а у какого парижанина не надорвется нос, когда он видит, как все дела у нас идут шиворот-навыворот? Поневоле нос тебе наклеят!

– Это что значит? Ах ты плутишка, интриган! Не вздумал ли и ты сунуться носом в таинственные нити политики?

– Ну как же не попытаться, хозяин, хоть раз-то в жизни? Если сам пороху не выдумаешь, так у других научишься. Вот и я волей-неволей подслушал славные куплетики насчет господ Гонди и Бофора – объедение, да и только.

– Насчет отца народа и короля рынков! – воскликнул Мондор, с почтительною поспешностью снимая шляпу.

– Да здравствует наш Гонди! – заорал в толпе какой-то бешеный фрондер.

– Пошли Господь много лет здравствовать герцогу Бофору! – подхватил другой, махая шляпой.

– Что за хвалебные восторги! – воскликнул Ренэ с горькой усмешкой.

– Песню! Песню! – закричали в передних рядах.

– Не жеманься, дружочек, спой свою песенку, – сказал Мондор в ожидании блистательного успеха.

В эту минуту Ренэ встретился глазами с Маргаритой, и это возвратило ему смелость. Он схватил пародийную скрипку – дощечку, на которой натянута одна струна, и, взмахнув толстым смычком, ударил по струне. По всему пространству пронесся глухой сиплый звук, похожий на вызов.

Звучным, приятным голосом он затянул куплет, который в скором времени обошел весь Париж.

Гонди, ты, который называешься нашим отцом, Гонди, ты, который зришь наши беды, Слезы парижанина осуши! Гонди, ты, который называешься нашим отцом, У нас и голод, и война, И крайняя нищета, Тогда как ты спишь на цветах. Гонди, ты, который называешься нашим отцом! Если тебе шапку дадут, От нас ты будешь чересчур высоко.

– Браво! Браво! – крикнули мазаринисты, прибывшие на площадь.

– Это гнусно! Безбожно! – заревела толпа. – Тиртен поплатится!.. Его двор подкупил!.. Мазарини денег ему дал!.. Долой его! Выбросьте вон!.. Какое нахальство… Да здравствует Гонди! Долой Мазарини!

– Слышишь, что ты наделал? – бормотал раздосадованный Мондор.

– Правда, правда, господа публика! Гонди великий человек, и я прошу прощения за то, что повторил эту скверную песенку.

– Давно бы так!..

– С ващего позволения я намерен угостить вас другой песней, в честь господина Бофора.

– Браво! Какая славная мысль!

– Смотри же, друг Тиртен, не осрамись, – увещевал его Мондор.

Ренэ извлек из своего инструмента такой визгливый звук, что вся площадь разом затихла. На мотив, известный всем уличным мальчишкам, Ренэ громко затянул песенку:

Господин Бофор добрый малый,

Он любит нежное мясцо!

– Браво! – восклицала толпа, пуще всех – женщины. Ренэ опять встретился глазами с Маргаритой, которая остолбенела, узнав в паяце своего кузена, и продолжал:

Он вкрадывается как вор

В спокойные семейства!

– Долой Тиртена! – закричал кто-то.

– Нет, пускай продолжает, – заорали другие.

Господин Бофор добрый малый,

И вот потому мы его обожаем!

– Да, да, мы обожаем его! – пробившись в первые ряды, пронзительно кричали женщины с бойкими манерами.

Господин Бофор желает драться

И с третьим, и с четвертым,

Потому что, благодаря случайности,

В нем есть немного крови

Генриха Четвертого.

– И точно, есть она, и самая лучшая! – кричал восторженный человек.

– Тише! Пускай он докончит.

Господин Бофор хочет сражаться

И направляет свое знамя

Против монмартрских мельниц!

Но он всегда опаздывает.

– Клевета! Гнусная ложь! – ревела не на шутку разъяренная толпа.

Несмотря на сопротивление одних, другие бросились на подмостки: все, что попадало под руку, летело в несчастного Мондора, который не знал, куда ему спрятаться. Напрасно он силился убедить публику, что он тут ни при чем, и знать не знает этого паяца.

Как только разразилась буря, Ренэ со всех ног бросился с лестницы долой и чуть не столкнулся с Тиртеном.

– Караул! С моим париком удирает! – закричал Тиртен и, проворно стащив парик с головы Ренэ, надел на себя.

– Это шпион кардинала! – кричали в толпе.

– Смерть шпиону! – повторяла толпа, всегда соглашаясь даже с самым нелепым обвинением.

Но на этот раз вся наружность говорила не в пользу Ренэ; из желания ли мести или по убеждению он поставил себя в опасное положение.

Тиртен хотел доказать почтеннейшей публике, что не от него спета клевета на народных кумиров; схватив Ренэ за руку, он тащил его на подмостки, чтобы выдать народной ярости.

Но молодой силач дал ему сильного пинка и скрылся из глаз разъяренных зрителей.

Мигом балаган был полон, Мондор сбит с ног. Произошла страшная свалка, и балаган бедного врачевателя был разнесен в куски. Все его отчаянные мольбы и слезные уговоры были напрасны.

Появление Ренэ на подмостках балагана задержало Маргариту в толпе; бедняжка понимала, какой опасности подвергался ее кузен. Сначала она стояла в последних рядах, но народ прибывал, скоро ее затянуло в середину толпы, а когда началось смятение, она вместе с маленькой Марией совсем потерялась.

Человеческие волны все уносили в своем течении. Маргарита вдруг почувствовала, что кто-то с силой вырвал у нее из руки ладошку Марии.

Напрасно она пыталась своими пронзительными криками удержать напор толпы: она не смогла ни вырваться оттуда, ни увидеть, куда девалась ее сестра. Может быть, она упала и ее затоптали?

– Мария! – кричала она что было силы. – Мария, где ты?

Несмотря на физическую боль – ее давили и душили все эти разъяренные груди, несмотря на нравственное страдание – что она скажет своим родителям и каково будет их отчаяние? – Маргарита энергично сопротивлялась общему течению.

– Мария, Мария! – истошно звала она с отчаянием.

Никто не отвечал на ее призывы, только ревела буря разъяренного народа.

В этой страшной свалке Маргарита забыла про Ренэ, она упорно искала свою сестру. Когда толпа, двинувшись в другую сторону, выпустила ее из железных тисков, она, как безумная, понеслась к Новому мосту, с ужасом приглядываясь к каждой куче обломков.

– Вы ищете вашего ребенка? – спросил Гондрен, не выпускавший из виду Маргариту во все время суматохи.

– Мою сестру. Где моя Мария? Не видали ли вы ее?

Вы ищете девочку в красной юбочке и в черной бархатной шапочке?

– Да. Где вы ее видели?

– Я сейчас видел, как эта девочка громко плакала, а какой-то высокий мужчина силой уводил ее.

– Силой? Что вы говорите? – спросила Маргарита, и глаза ее загорелись диким огнем.

– Уверяю вас, он насильно увел ее. Она не хотела идти за ним, так он подхватил ее на руки и уехал с ней в карете.

– В карете? И ее похитили! Ее украли! Ах! Боже мой!.. Но вы ошибаетесь! Это не она: ее задушили, затоптали в толпе.

– Уверяю вас, что ее увезли.

– В какую сторону поехала карета?

– Вон туда, – отвечал Гондрен, указывая на левый берег Сены.

– На улицу Дофина?

– Да.

– О! Я вырву ее из их рук! – закричала Маргарита, бросившись в сторону реки.

Гондрен со смехом смотрел ей вслед и сам отправился в ту же сторону.

Ле Мофф не думал ждать прибытия кареты, в сопровождении своих верных товарищей сам отправился навстречу. Остановившись, он ясно услышал звуки движения экипажа и поспешил расставить людей на дороге.

Но не успел он закончить свои распоряжения, как услышал топот позади себя. Он оглянулся, произнося проклятия: курьер, ехавший впереди кареты, издалека приметил засаду и благополучно объехал приготовленное препятствие.

Такое обстоятельство внушило Ле Моффу желание не терять времени – как коршун налетел он на карету.

– Не убивайте меня, я сдаюсь! – послышался голос из экипажа.

Такая убедительная просьба мигом возвратила веселость Ле Моффу. Он подозвал одного из своих подчиненных, тот вытащил из-под плаща потайной фонарь и направил его свет на лицо сидевшего в карете.

– Герцог де Бар! – воскликнул Ле Мофф.

– Что ж это, приятель, – сказал герцог, тоже узнавший атамана, – ты никак сделался нынче разбойником на большой дороге?

– Точно так, ваша светлость, к вашим услугам.

– Как это – к моим услугам?

– Очень понятно: не могу же я допустить худое обращение с моим клиентом?

– Хорошо бы это было, нечего сказать!

– Однако я вынужден задать несколько вопросов вашей светлости.

– Говори, что такое?

– Вы не одни были в карете?

– Правда.

– А что сделалось с вашим спутником?

– Он вернулся в Париж.

– Верхом?

– Разумеется.

– На лошади вашего курьера?

– Именно так.

– Так зачем же, ваша светлость, всадник вернулся на дорогу в Понтоаз, а не в Париж?

– Чудак ты какой, что делаешь такие вопросы, а я слишком милостив, что отвечаю тебе.

– Герцог, ваш курьер свернул в сторону и ускользнул от меня, теперь он распустит молву, что вы задержаны.

– А какая тут беда?

– Та, что я вынужден буду сыграть плохую шутку с вашей светлостью.

– Какое значение имеют эти грозные слова?

– Очень простое: я задержу вас в Понтоазе до нового приказания.

– Ну это еще не беда.

– Вам все равно, герцог?

– Совершенно.

– Но за каким же делом вы ехали в Понтоаз или около?

– Опять принялся за глупые расспросы!

– Еще бы! Вспомните, герцог, за мной право сильного. Тут нечего торговаться – следует только повиноваться.

– Слушай же мой ответ: я ехал на несколько дней в соседний замок, для того, чтобы отдохнуть от трудов.

– А этот замок вам принадлежит, герцог?

– Моему другу.

– И вы говорите, что он находится неподалеку от Понтоаза?

– В Эвекмоне.

– Ну, вот и прекрасно! Я провожу туда вашу светлость. Мне решительно все равно, где вы пробудете это время, только бы никуда отсюда не удалялись.

– Ле Мофф, ты восхитительный бандит, и я даю тебе слово всегда обращаться к тебе с делами.

– Итак, в дорогу, герцог!

Ле Мофф приказал кучеру ехать шагом и, если можно, ехать в Эвекмон, не заезжая в Понтоаз.

И вышло, что сам Ле Мофф проводил герцога де Бара в замок маркиза де Жарзэ немного позже того, как туда же приехали амазонки и герцог Бофор.