— Я так боюсь тебя потерять, — сказала она

— Не потеряешь.

— Откуда ты знаешь? Этого ты не можешь обещать.

Стивен помолчал несколько мгновений, прежде чем ответить.

— Не могу, — произнес он. — Если будет война, ты права, я ничего обещать не могу.

Она повернулась к нему.

— Ну все, — заявил он. — В эти выходные о реализме больше ни слова. Это была моя единственная уступка.

Мод улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она. — А теперь давай подумаем, что мы будем делать утром. И после обеда тоже. Куда пойдем, перед тем как вернуться в Оксфорд?

Стивен откинулся на подушку и подложил под голову руки.

— Ну… Ладно. Для начала я предлагаю просто погулять. Пойдем туда, куда ноги понесут.

— Замечательно.

Она положила голову ему на грудь. Они долго лежали без сна в темноте, храня молчание. Потом дыхание Стивена выровнялось, приобрело ритмичность заснувшего глубоким сном человека. А Мод все еще лежала с открытыми глазами и прислушивалась к биению его сердца.

Глава 4

Мод Лейтем прожила на свете всего девятнадцать лет, но знала, что ее и Стивена связывает настоящее чувство. Она поняла это еще в гостинице «Роза и олень» и продолжала верить в это в повседневной суматохе и волнениях учебного года. Примечательно, что любовь не помешала ей оставаться блестящей студенткой. Встречи со Стивеном, эмоционально насыщенные, волнующие, отнимали у нее столько душевных сил, что время от времени ей требовалась передышка, которую она получала, усердно штудируя латынь, историю или ботанику. Только на занятиях по романтической поэзии Мод все глубже и глубже погружалась в мечты, ибо этот предмет она, разумеется, изучала под руководством Стивена, а поэтические строки, которые они анализировали, были созвучны тому, что оба переживали.

Особенно стихи А. Л. Слейтона, любимого поэта и Стивена, и Мод. «Роза и Олень» — баллада, «Роза и олень» — гостиница — заняли центральное место в их жизни. Всю весну и все лето 1939 года оба придумывали предлоги, чтобы отправиться в Лондон и провести в гостинице «Роза и олень» вместе если и не ночь, то хотя бы несколько часов. И даже когда им не удавалось выбраться в Лондон, они на час или два запирались в кабинете Стивена или уходили куда-нибудь далеко вдоль берега Темзы, где им встречались только рыбаки. На лето Мод решила остаться в Оксфорде, устроившись лаборантом в лабораторию своего преподавателя биологии. Университет опустел, как и сам город, — и не только в связи с окончанием учебного года. Многие уехали из страха перед следующими шагами Гитлера По утрам Мод со Стивеном изучала поэзию. Они лежали рядом, склонив друг к другу головы, и вслух читали стихи. Иногда говорили о том, какой им представляется жизнь, когда они будут женаты, когда им не придется встречаться украдкой, когда они постоянно смогут быть вместе.

— У нас будет семья, — однажды сказал Стивен и торопливо добавил: — Если, конечно, ты согласна

— Да, я согласна, — ответила Мод.

— Я рад. — А потом он сообщил ей, что Хелена не хочет иметь детей, что, по ее мнению, она, с ее характером и здоровьем, не сможет быть матерью. По тону Стивена Мод поняла, что это его очень огорчает. Это и многие другие факты его супружеской жизни.

Он очень несчастлив в браке, его семейная жизнь — сплошной фарс, говорил Стивен, ни одному из супругов уже давно нечего сказать друг другу, но он все равно должен действовать осторожно. Вопрос о разводе он поднимет только тогда, когда увидит, что Хелена достаточно уравновешенна и не устроит истерики, узнав, что она вот-вот потеряет мужа. Такой момент еще не наступил, но он клянется, что очень скоро разрубит узел. Мод была готова ждать. Она много работала и следила за новостями о Гитлере, которые ежедневно печатали в газетах и передавали по радио. Стивен научил ее играть в крокет, но в этом она оказалась посредственной ученицей. С полудня до вечера Мод находилась в лаборатории доктора Лаймана — рассматривала листья под микроскопом, записывала свои наблюдения в журнал, датировала образцы и раскладывала их по пакетикам. Денег за свою работу она получала мало — хватало только на то, чтобы питаться в столовой колледжа и платить за комнату в общежитии, где она будет продолжать жить и осенью, когда возобновятся занятия в университете, — при условии, что Великобритания не вступит в войну. Но Мод была уверена, что предполагать обратное просто глупо.

Лето шло, ее отношения со Стивеном развивались по нарастающей, среди населения Оксфорда все глубже укоренялся страх перед войной. На столбах развешивались плакаты с объявлениями, сообщающими о месте и времени проведения информационных бесед и собраний, на которых можно узнать о политической обстановке и задать вопросы государственным чиновникам А в августе Гитлер заключил союз со Сталиным, что побудило отца Мод написать дочери письмо следующего содержания:

«Мод, девочка моя, Ты не представляешь, как нас с мамой удручает твое упрямство! Неужели ты сама не понимаешь, что живешь в стране, которой угрожает опасность. Я говорил тебе еще в октябре, когда Гитлер захватил Судеты, что, на мой взгляд, ты находишься слишком близко к театру боевых действий, и это пугает (по крайней мере, меня, если не тебя). Но ты заверила нас, что с тобой ничего не случится, и до сих пор была права. Но теперь обстоятельства изменились. Герр Гитлер и господин Сталин создали страшный, ужасающий альянс, и мне остается только молиться за вашу страну и за все те страны, что расположены рядом. Как гражданин США я беспокоюсь за Европу — очень беспокоюсь. Но как отец я боюсь за ТЕБЯ и потому высылаю тебе билет до Нью-Йорка. Отплытие из Саутгемптона, опять на «Куин Мэри». Ты всегда была умной девочкой. ПРОШУ ТЕБЯ, НЕ ДЕЛАЙ ГЛУПОСТЕЙ В ЭТОТ РАЗ. Мы все — мама, я, Руфи и Джеймс — очень любим тебя и не можем позволить, чтобы ты подвергала себя опасности. Твое образование и жажда приключений подождут, дорогая. Ты всегда сможешь вернуться в Оксфорд после того, как весь этот бред закончится.

Любящий тебя отец»

Мод разжала пальцы, и письмо, словно опадающий лист, плавно опустилось ей на колени. Она понимала, что отец конечно же прав, но в Англии ее удерживали не ложное чувство безопасности, не жажда приключений или желание получить оксфордское образование, а привязанность к Стивену. Он был ее возлюбленным, средоточием всей ее жизни, она собиралась выйти за него замуж, как только он разведется. Но, разумеется, ничего этого Мод не могла сообщить отцу. Стивен тоже хотел, чтобы она уехала, говорил, что, даже если она вернется в Штаты, они все равно скоро поженятся, просто ей нужно немного потерпеть. Но Мод не могла жить вдали от него. Если он здесь, значит, она тоже остается.

И вот, первого сентября 1939 года, Мод сидела в своей комнате в общежитии колледжа святой Тильды и вдруг услышала, как кто-то бежит по коридору, крича что-то невразумительное. Она распахнула дверь и увидела Лесли Бейкмор, рыжеволосую студентку математического факультета. Сейчас ее лицо тоже было огненным.

— Гитлер вторгся в Польшу! — выпалила Лесли. — Господи Иисусе, ты понимаешь, что это значит?!

Через два дня Великобритания и Франция объявили войну Германии, и почти весь Оксфорд в истерике паковал чемоданы. В двери пропихивали пароходные кофры, из боков которых торчала одежда. В зданиях различных колледжей обосновалось Военное министерство. Кибл-колледж наводнили секретари и шифровальщики. Колледж святого Иоанна заняло Министерство продовольствия.

Формально университет все еще функционировал как учебное заведение, но в его стенах уже поселилась война, придав ему новый — зловещий — статус, напоминая преподавателям и персоналу, давно работавшим в Оксфорде, о Первой мировой войне, которая унесла жизни многих молодых, подававших большие надежды юношей, учившихся в этих же стенах.

Стивена нигде не было — ни в его кабинете, ни в библиотеке, а пойти к нему домой Мод конечно же не могла, на это она никогда не решалась. Она понимала, что от неминуемого невозможно отвернуться, хотя ей становилось плохо уже от одной мысли о том, что их ждет. Но ведь Стивен готовил ее к этому целый год. Теперь война стала реальностью, он пойдет в армию, и Мод наверняка очень скоро об этом узнает. Это всего лишь дело времени.

Поздно вечером, когда она в беспокойстве мерила шагами комнату, в одно из окон ударили камешки. Мод выглянула на улицу и увидела внизу во дворе Стивена, хотя прежде он никогда не осмеливался приближаться к ее общежитию. Стивен не улыбался. Просто стоял под луной, задрав голову, смотрел на ее окно и ждал. В руках он держал какой-то бумажный сверток. Мод сбежала вниз по лестнице, что-то буркнула в свое оправдание вахтерше и выскочила во двор.

— Быстро, — сказал Стивен. — Пойдем туда.

Он завел её в колоннаду. Их обступили покрытые мхом бюсты, олицетворявшие историю Оксфорда В движениях Стивена уже не чувствовалось невинной беспечности. Это был не влюбленный юноша, ожидающий свидания с девушкой, чтобы сорвать с ее губ несколько поцелуев. И не Ромео, залезший на дерево, чтобы увидеть на балконе Джульетту. Это был зрелый муж, усталый, встревоженный, и, когда он заговорил, голос у него был серьезный.

— Мы знали, что это может произойти, — напомнил ей Стивен. — Поэтому послушай меня, Мод. Завтра я уезжаю, поступаю на военную службу, в ВМС. Я это планировал некоторое время, и все уже устроено.

— А куда тебя пошлют? — спросила она

— Не знаю, — отвечал Стивен. — А если б и знал, все равно не имел бы права тебе сказать. Из соображений безопасности я не смогу поддерживать с тобой связь. Любая корреспонденция может быть перехвачена вражеской стороной, и о расположении моей части станет известно противнику.

— Понимаю. — Мод теперь плакала. Слезы струились по ее лицу, заливая рот, хотя она очень старалась сохранять самообладание. В военное время любовь не имеет значения. В военное время любовь не принимают в расчет. Мод это быстро осознала и как могла пыталась сдержать свое горе, потому что ее слезы, как ей казалось, — это проявление эгоизма. Стивен уезжал. Он наденет военно-морскую форму и уедет в неизвестном направлении. Будет воевать с Германией и, возможно, никогда не вернется.

Но нет, такой вариант даже рассматривать нельзя. Он должен вернуться, ему не может грозить опасность. Стивен обнял ее, прижал к себе, шепча в ее волосы успокаивающие слова, но все тщетно.

— Ты, разумеется, отправишься домой, в Америку, — сказал он, хотя прежде она ему говорила, что домой не поедет. — Правительство распорядилось, чтобы всех женщин и детей эвакуировали в сельскую местность.

Это был не вопрос, а утверждение: разумеется, она поедет домой, иначе быть не может. И все же Мод восприняла его слова как вопрос и быстро ответила:

— Нет.

— Нет? — переспросил Стивен. — Что это значит? Ты собираешься в деревню?

Мод мотнула головой.

— Я теперь живу здесь, — стала объяснять она, — и хочу приносить пользу. Я поеду в Лондон и буду работать ради победы. — Эта идея сформировалась у нее в голове только что. — Ведь всех женщин не могут эвакуировать, медсестры-то понадобятся, — добавила она

— Но ты не медсестра, — заметил Стивен.

— Я могу ею стать, — просто сказала Мод.

— Ты с ума сошла. — В голосе Стивена она различила нотки восхищения.

Англия стала для нее второй родиной, здесь она чувствовала себя как дома. И, как и Стивен, хотела быть полезной для своей страны, хотела оставаться поближе к нему.

— Как ты себе это представляешь? — спросил он. — Явишься в какой-нибудь госпиталь и скажешь: «Здравствуйте, я — студентка литературного факультета Оксфордского университета и хочу стать медсестрой»?

— Почему бы нет? — отвечала Мод. — Если я скажу, что готова выучиться на медсестру, неужели мне откажут? Тебя же взяли в ВМС.

— Да, верно, — согласился он. Они помолчали. Стивен отстранился от Мод и посмотрел на нее. — Темно, почти ничего не видно, — произнес он, — но я хочу запомнить твое лицо.

— Не говори так, — сказала Мод. — Как будто прощаешься навсегда.

— Но я должен попрощаться. Если со мной что-нибудь случится…

— Ничего с тобой не случится.

— Все может быть, — ласково молвил Стивен. — И я хочу думать о девушке из оксфордского колледжа святой Гильды…

— Прошу тебя, не надо, — перебила его Мод.

— …очень умной и красивой студентке литературного факультета, которой, как и мне, нравится поэзия А. Л. Слейтона и которая всегда, что бы ни случилось, будет моей возлюбленной, всегда будет моей розой…

— Пожалуйста, прекрати. — Мод уже не сдерживала слез.

— …и которая в один прекрасный день станет моей женой, — добавил он, — да будет на то воля Божья.