На кухне в полупустом холодильнике оставались еще помидоры, огурцы и огромный пучок зелени, завернутый в мокрый полиэтиленовый пакет и наверняка прекрасно сохранившийся. Помидоры – тепличные, непонятного цвета, полупрозрачные, совсем не пахнущие помидорами, – в последнее время были практически единственной пищей, которую Майя принимала с удовольствием. Зелень и огурцы щедро добавляла в салат из благородных, но никак не вкусовых побуждений, а из-за большого количества содержащейся в них фолиевой кислоты, которая была в ее состоянии жутко полезной. Майонез в холодильнике в принципе отсутствовал как продукт вредный и вызывающий жуткие приступы тошноты, салат заправлялся исключительно растительным маслом, рафинированным до последней степени отсутствия вкуса и запаха.

Кроме пресловутой фолиевой кислоты, в такой еде особого проку, естественно, не было. Но по окончании трапезы вдогонку салату проглатывалась волшебная таблетка – 12 витаминов и 17 минералов, и Майя заканчивала трапезу с приятным чувством исполненного долга.

До каких пор это будет продолжаться – непонятно. Врач, Ираида Степановна Галибина, старой закалки гинекологиня из консультации по месту прописки, сказала, что затянувшийся токсикоз – явление редко встречающееся и не слишком предсказуемое. Может закончиться совершенно внезапно, без видимых причин, а может не отпускать еще долго, поэтому на всякий случай посоветовала Майе набраться терпения и побольше бывать на свежем воздухе. Правда, не объяснила, где отыскать свежий воздух в промышленном районе загазованного города. Разве что в кислородном баллоне?

– Ничего, – продолжила Майя беседу, проглотив таблетку и запив ее огромной кружкой крепко заваренного и почти не сладкого чая. – В эти выходные не получилось, работа подвернулась. Зато в следующие – непременно на дачу к Масловым поедем. На целую субботу и воскресенье. А еще лучше – вообще в пятницу вечером уедем и будем целую ночь спать на веранде, на свежем воздухе под теплым одеялом. Эх, надышимся! На неделю уж точно хватит, а там – посмотрим. Договорились?

Масловы были соседями сверху, которых Майя знала и любила с самого детства. Александра, или попросту Шурка, дочка тети Вали и дяди Жени Масловых, была Майиной ровесницей, самой давней и самой близкой на свете подругой, а масловская дача – местом самых ярких детских воспоминаний. Росли они как сестры, и родители были почти общие, только папа один на двоих, потому что у Майи своего отца никогда не было. Но на даче у Масловых были своя собственная крошечная комнатка, своя собственная полка с книгами и даже личный туалетный столик. Масловы уехали на все лето на дачу еще в начале месяца, регулярно звонили и звали Майю, а она все обещала, но никак не могла выкроить время из-за работы.

– Ну ничего, теперь-то уж точно поедем, – пообещала она. – Жаль только, Шурки не будет.

Шурка в отличие от Майи была не дурой, поэтому после окончания школы уехала в Москву, поступила там в институт, получила уже профессию, а полгода назад вышла замуж за преуспевающего московского бизнесмена. К тому же еще и по любви. И тоже уже ждет ребенка. При этом ей не нужно беспокоиться о том, чем она этого ребенка будет кормить…

– Кстати, о птичках! – Сложив в раковину посуду, Майя вспомнила, что забыла самое главное.

А самым главным в ее жизни было сейчас заработать побольше денег.

Как можно больше денег. Чтобы хватило потом, когда она уже не сможет временно их зарабатывать, на жизнь. На пеленки, памперсы, соски, бутылочки, игрушки, визиты к врачу, на фрукты и всякие непредвиденные обстоятельства… Мало ли что может случиться в жизни? Нужно быть готовой ко всему.

Зарабатывать деньги, неистово и одержимо, она начала сразу же после того, как сбежала из операционной, приняв решение оставить ребенка. Достала из верхнего ящика забытый крючок и несколько клубков симпатичной меланжевой пряжи, из которой больше года назад собиралась связать для себя кофточку. За два вечера связала джемпер, позвонила старой маминой подруге, которая имела свой собственный магазинчик готовой одежды, и попросила помочь «с реализацией».

Джемпер купили на следующий же день.

Получив деньги, Майя решила хранить их в коробке с зефиром.

Теперь коробочка жила в морозильной камере под кодовым названием «первая коробка». В этой первой коробке лежала валюта. Раз в месяц Майя регулярно обменивала заработанные рубли на евро, в нерушимость которого искренне верила, и перекладывала в первую коробочку из коробочки номер два, с рублями.

Морозильная камера в качестве места хранения самой ценной коробочки была выбрана путем долгих и мучительных раздумий. Можно было, конечно, хранить деньги в банке, как делают все нормальные люди, живущие в цивилизованном мире. Но хранить по старинке, в «чулке», почему-то казалось надежнее. Во-первых, деньги всегда под рукой – это на случай непредвиденных обстоятельств. Достал из морозилки зефирную коробочку – и вот они, не нужно никуда за ними ехать и еще, не дай Бог, стоять в очереди. Во-вторых, не придется платить проценты за обналичку. А в-третьих, что тоже оказалось немаловажно, можно хоть каждый вечер доставать коробочку из морозильной камеры и пересчитывать холодные купюры… Ну и пусть со стороны это выглядит смешно. Никто же не видит! А ей процесс пересчитывания денег, может быть, греет душу…

В морозильной камере у Майи ничего, кроме зефирной коробки, не было. И даже если в дом проникнут грабители, рассуждала она, ведь не станут же забирать у девушки последнюю коробку зефира? Или все-таки станут? Это, наверное, смотря какие грабители ей достанутся… Не всем же грабителям, наверное, свойственна необходимая в данной ситуации степень галантности… На всякий случай она всегда клала коробку так, чтобы сразу было видно дату изготовления. Дураку понятно – зефир давно просроченный. Кому нужен просроченный замороженный зефир?

Вторая коробка, с рублями, хранилась в шкафу с постельным бельем, на самой верхней полке. В этой коробке было гораздо меньше денег, но за них она постоянно тревожилась. Что и говорить, место для хранения было банальным. Отыскать деньги – раз плюнуть, только сбрось вниз с полки стопку простыней и наволочек, вот и вся недолга…

Пожалуй, все-таки следовало перепрятать эту коробку.

Вот только куда?

Вопрос был из категории высшей сложности.

Достав из кошелька заработанные тяжким кулинарным трудом четыреста рублей, Майя бережно сложила их в стопочку, рядышком с другими сотенными купюрами. Да, в этом месяце ей удалось заработать не так уж много. Хотя от месяца прошла пока еще только половина. И унывать не стоит, потому что две новые кофточки почти довязаны, три другие уже успешно продались и превратились в желанные купюры, которые нужно только пойти забрать… И станет майская стопочка денег уже не такой тоненькой, а впереди еще целых две недели, можно еще кучу кофточек навязать, и три заказа на праздничные торты у нее уже есть, и еще заказы будут непременно, и курс пенициллина у старушки соседки еще не закончился, хотя это уж совсем маленькие деньги, которые и в коробочку не положишь… Так, на мелкие текущие расходы…

В общем, все не так уж и плохо, утешила себя Майя, закрывая коробочку номер два и тщательно перевязывая ее капроновым шнуром. Но мысль о том, что деньги спрятаны не очень надежно, по-прежнему ее тревожила. В поисках нового тайного места для хранения нажитых тяжким трудом сбережений она задумчиво бродила по квартире, переходила из комнаты в комнату, некоторое время потопталась в ванной, но потом снова начала колесить прежним маршрутом.

И вдруг остановилась как вкопанная перед дверью на лоджию.

Старый бабушкин шкаф! Ну конечно же, и как она сразу не догадалась!

Шкаф стоял на лоджии уже много лет и был завален разнообразным хламом. Целая куча «раритетов», припахивающих нафталином, которые давно уже не нужны, но выбросить жалко, а отдать некому. Школьные тетрадки, в которых Майя-первоклассница рисовала нетвердой рукой первые закорючки. Школьная форма, в которой она пошла в первый класс, – коричневая еще, с белым и с черным фартуками, которые отменили уже на следующий год. Подшивка журналов «Здоровье» за 1972 год с огромным количеством полезных советов на все случаи жизни…

И много чего еще было в этом шкафу. Всего и не упомнишь. Последний раз его разбирала мама, а мама здесь не живет уже почти пять лет…

Самым главным достоинством этого тяжелого, покрытого выцветшей и местами полопавшейся красноватой полировкой шкафа в данном случае было отнюдь не его содержимое. Все дело было в том, что шкаф запирался на ключ! И замок был необычный, какой-то странной конфигурации.

Замечательной конфигурации, мысленно добавила Майя. Именно такой, которая современному взломщику окажется не по зубам. Этот старый шкаф вполне сгодится на роль сейфа… При желании, конечно, замок можно вырубить топором, но это ведь сколько шума будет! Лоджия выходит во двор, а во дворе на скамейке практически в любое время суток сидят бдительные старушки… И нужно быть полным идиотом, чтобы рисковать своей свободой ради какого-то старого, пыльного, заброшенного шкафа, в котором ничего, кроме хлама, и нет…

Похвалив себя за находчивость и поругав за то, что раньше не сообразила про шкаф, Майя отыскала в тумбочке необычной формы ключ и отправилась на балкон устраивать хранилище для «клада». Полки в шкафу, как и ожидалось, были до отказа забиты пожелтевшими стопками журналов и тетрадей. На самой верхней полке лежали одежда и клубки шерсти, оставшиеся еще от бабушки.

«Вот и отлично», – подумала Майя, решив, что такое загромождение ей только на руку. Чихнула пару раз, поморщилась от стойкого запаха пыли и старой бумаги и принялась выгружать с самой верхней полки круглые серые клубки и старые платья. Насколько бы надежным ни казалось место для хранения денег, все же лучше не оставлять коробку на виду, а засунуть подальше для верности.

Нутро у шкафа было глубоким и очень вместительным. Стоя на цыпочках, кончиками пальцев она захватила конец какой-то старой кримпленовой юбки и облегченно вздохнула: наконец-то полка свободная. Еще раз приподнялась, пошарила рукой, пытаясь дотянуться до самой глубины.

Возле стены еще что-то лежало. Судя по всему, книга или какой-то толстый журнал. А может быть, тетрадка.

Это показалось ей немного странным: вещи в шкаф укладывала мама, а мама всегда была очень педантична в этом отношении. Книги и журналы имели в шкафу свою собственную, отдельную полку и ни в коем случае не должны были находиться на полке с вещами и старой шерстью. Это называлось беспорядок, а беспорядок мама очень не любила и всегда с ним боролась. Если бы на полку с одеждой журнал или тетрадку положила Майя, это было бы другое дело.

Но Майя не имела к этому шкафу никакого отношения. И если бы она положила на полку журнал или тетрадку, мама точно бы это заметила и непременно отругала бы ее, как в детстве, несмотря на то что Майя давно уже стала взрослой.

Все это было немного странно и интересно. Майя придвинула к шкафу низкую табуретку, забралась на нее и извлекла с верхней полки обыкновенную старую тетрадку толщиной в девяносто шесть листов в сером клеенчатом переплете. Кажется, несколько таких тетрадей у нее было во время учебы в институте. «Наверняка какие-нибудь лекции по анатомии или психологии», – подумала она с некоторым разочарованием. И зачем это, интересно, понадобилось маме хранить в старом шкафу ее институтские лекции? Да еще к тому же прятать их на верхней полке со старой одеждой?

Но тетрадка оказалась совсем не институтской. Майя поняла это сразу же, как только присела на табуретку и открыла первую страницу, исписанную ровным и очень мелким, бисерным почерком. Таким знакомым почерком…

Тетрадка оказалась маминой.

Прочитав несколько первых предложений, Майя сразу же поняла, что это дневник. Хотя, судя по тому, что даты записей нигде не были проставлены, это был даже не дневник, а воспоминания… Или, может быть, даже рукопись…

Неприятное чувство осознания того, что она делает сейчас что-то недозволенное и неприличное, заставило ее на миг оторваться от исписанной страницы. Но только на миг. Возможно, если бы первые строки этого странного послания к самой себе оказались бы другими, Майя закрыла бы дневник, справившись с болезненным любопытством.

Но, прочитав эти строчки, она уже не могла остановиться, поняв, что они обращены именно к ней…


Нет, я пишу это не для тебя. И даже не для себя, наверное. Может быть, я пишу это для своей дочери… Для нашей дочери, которая имеет право знать, что была рождена в любви.

Я пишу для нее, но обращаюсь все же к тебе. Я просто привыкла за долгие годы разговаривать с тобой мысленно. Наверное, в этом все дело.

Ты помнишь тот день, когда мы встретились?