Барбара Брэдфорд - Волевой поступок

Застыв в напряженной позе и сцепив руки так сильно, что побелели суставы пальцев, Одра Краудер сидела на диване, в гостиной своей дочери Кристины, которая жила в роскошных апартаментах с окнами, выходящими на крышу-террасу одного из манхэттенских небоскребов.

Одра переводила взгляд с дочери на внучку Кайл, с яростью смотревших друг на друга. Отзвук гневных слов, которыми они только что обменялись, казалось, еще висел в теплом послеполуденном воздухе.

Она все больше чувствовала свою беспомощность, понимая, что все попытки убедить их внять голосу разума были напрасны, по крайней мере сейчас. Обе были уверены в своей правоте, и никакие доводы не могли заставить их изменить собственную точку зрения или хотя бы постараться понять чужую.

Даже в манере одеваться проявлялась их непохожесть. На Кайл были синие джинсы и спортивные туфли – белая, из тонкого хлопка, блузка была единственной уступкой хорошему тону. Это сочетание придавало ей на удивление уязвимый детский вид. Она и впрямь выглядела ребенком – с этаким чистеньким личиком и длинными свободно падающими волосами. Кристина была в дорогом изящном платье и строгого, в тон ему, покроя жакете из тяжелого шелка, которые, без сомнения, были изготовлены ее собственной фирмой. Серебристый шелк прекрасно оттенял ее каштановые волосы с рыжевато-золотистыми прядями, чудные, серые с поволокой глаза – лучшее, что было в ее лице. Стройная и безупречно одетая, она не выглядела на свои сорок семь лет.

«Магнат и студентка, модельер экстракласса и взбунтовавшаяся ученица, мать и дочь, – думала Одра, подавляя вздох. – Что ж, это совсем не ново, когда отцы и дети не могут понять друг друга. Этот конфликт стар как мир».

Внезапно Кайл, прервав затянувшееся молчание, выпалила:

– И еще, мама, у тебя не было никакого права втягивать бедную бабушку во все это и заставлять ее проделывать такой огромный путь из Англии, тем более что…

– А я и не заставляла, – выкрикнула в ответ Кристина, – это твой отец позвонил моей…

– Ну конечно, давай, вини папу, – язвительно прервала ее Кайл.

– Но бабушке действительно позвонил твой отец, – сказала Кристина и обратилась к Одре. – Разве не так, мама?

– Это чистая правда, Кайл, – ответила Одра, внимательно глядя на внучку.

Встряхнув головой, Кайл откинула назад копну черных волос и засунула руки в карманы джинсов. Движения ее были резкими и вызывающими. Огромные карие глаза, обычно мягкие, похожие на глаза лани, по-прежнему гневно сверкали.

– Я полагаю, он решил, что нам нужен посредник. Так вот, он нам не нужен. Нам не о чем договариваться, – отрезала Кайл.

Длинноногая и стройная, она стремительно приблизилась к Одре.

– Извини, бабушка, – сказала она, слегка улыбаясь, – я не хочу быть грубой, но разве можно было заставлять тебя проехать чуть не полсвета только потому, что мои родители вдруг обнаружили, что они уже не в состоянии влиять на меня и управлять мной. – Кайл засмеялась непривычно резким смехом. – Видишь ли, беда в том, что мои родители обращаются со мной как с ребенком. Господи, они ведут себя так, словно мне не девятнадцать, а девять.

Прежде чем Одра смогла что-то ответить на эту гневную тираду, Кайл опять резко повернулась к Кристине и, срываясь на крик, продолжила:

– Ничто не заставит меня изменить решение, мама. Ничто. И никто. Даже бабушка. Я намерена прожить свою жизнь так, как я хочу. Это моя жизнь и больше ничья. Ты и папа можете оставить меня без гроша. Мне на это наплевать. Я найду работу, чтобы мне было на что жить, пока я учусь. Мне от вас не нужно никакой помощи!

– Ни твой отец, ни я никогда не говорили о том, чтобы оставить тебя без гроша, – воскликнула Кристина, негодуя, что Кайл могла прийти в голову такая мысль. – Твоя беда в том, что ты совершенно не способна обсуждать этот вопрос разумно. И спокойно. Ты заводишься с пол-оборота всякий раз, когда мы пытаемся побеседовать с тобой.

– Кто бы говорил! Можно подумать, что ты беседуешь!

Кристина поджала губы, но все же сдержала раздражение.

– Что же здесь удивительного? – ответила она сухо. – Я создала огромный концерн – международную империю моды, которая стоит не один миллион долларов, и ты – мой единственный ребенок, моя наследница. Ведь предполагалось, что когда-нибудь ты заменишь меня. Так считали все члены нашей семьи. Мы послали тебя учиться именно с этим расчетом. А теперь, ни с того ни с сего, ты заявляешь, что тебе не нужна фирма. Я просто потрясе…

– Да, не нужна! – закричала Кайл. – Вот только ты никак этого не поймешь, мама! Я повторяла тебе тысячу раз! Меня нисколько не интересует эта твоя дурацкая империя! Пусть она катиться ко всем чертям, пусть она хоть рухнет! Это твоя проблема, а не моя!

Отшатнувшись, Кристина глубоко вздохнула. Она была в равной степени потрясена и словами Кайл, и тоном, с каким они были сказаны.

Одра, поняв, какой удар был нанесен Кристине, быстро вмешалась:

– Думай, что говоришь, Кайл.

Кайл и сама поняла, что зашла слишком далеко, и в замешательстве закусила губу. На шее у нее выступили красные пятна, и юные щеки залились ярким румянцем. Она взглянула на Одру, тихо сидевшую на диване, такую бледную и хрупкую, увидела печаль и разочарование в ее ярких синих глазах. Она почувствовала неловкость, смешанную со стыдом. Поняла, что вела себя недостойно в присутствии бабушки, которую боготворила. И мысль эта была невыносимой. Она расплакалась и, чтобы не наделать еще больших глупостей, выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Кристина молча смотрела на дверь.

Она была унижена и разъярена. Напряжение ее было настолько велико, что под тонкой тканью жакета явственно обозначились лопатки.

– Нет, не могу этому поверить! – воскликнула она и шагнула в сторону двери, очевидно намереваясь догнать Кайл.

– Не надо, оставь ее, – твердо сказала Одра, быстро подойдя к Кристине. Она взяла дочь за руку и подвела к дивану. Нежно усадив ее рядом с собой, Одра добавила: – Бессмысленно все это продолжать. Вы только заводите друг друга, а тебе прекрасно известно, что брошенные в сердцах слова, не вычеркнешь из памяти, и, согласить, сейчас вы обе не в себе.

– Да, наверное.

Кристина в растерянности провела рукой по волосам и откинулась на подушки, чувствуя себя несчастной и опустошенной. Но тут же вскочила и в возбуждении начала ходить взад и вперед перед камином.

Это еще более усилило беспокойство Одры. Никогда раньше она не видела Кристину в таком состоянии – столь взволнованной, рассерженной и едва сдерживающей гнев. Обычно держать себя в руках ей удавалось в любых обстоятельствах. Но ведь никогда раньше она не получала такого удара, ставившего под сомнение весь смысл ее жизни. И Одра понимала, что слова, бездумно, с горяча брошенные Кайл, которая, конечно же, не желала зла своей матери, больно ранили Кристину.

Стремясь смягчить причиненную боль, Одра произнесла ободряюще:

– Кайл не думает этого, Кристи. Ну, когда заявляет, что ей все равно, если твой бизнес рухнет. Конечно же, ей не все равно, и она любит тебя, родная.

– И очень хорошо это показывает, – проворчала Кристина, не глядя на мать и продолжая ходить взад и вперед. Она все еще не могла оправиться от шока после разговора с дочерью.

Одра вздохнула и, прекрасно все понимая, промолчала. Она откинулась на подушку в углу дивана и ждала, пока Кристина успокоится, испытывая облегчение от того, что хотя бы крик прекратился. Теперь в комнате не было слышно ни звука, кроме тихого шелеста шелка от движений Кристины, тиканья бронзовых часов в виде кареты на комоде между выходящими на террасу французскими окнами, открытыми в этот наполненный весенними запахами майский день, да приглушенных сигналов автомобилей, доносившихся снизу, с Сатон-Плейс. Она бросила взгляд на террасу, всю в солнечных бликах, утопающую в цветах и зелени, и машинально подумала: приживутся ли здесь розовые азалии?

Затем она принялась рассматривать комнату. На какую-то долю секунды ее беспокойство растворилось в очаровании, которое как бы излучала обстановка, выдержанная в персиковых, абрикосовых и кремовых тонах. Красота окружала, обволакивала ее. Бесценные картины – два полотна Сезанна, Гоген, изящные английские антикварные фигурки из темного полированного дерева, бронзовая скульптура работы Арпа, цветы в высоких хрустальных вазах освещались лампами из редкого китайского фарфора, затененными шелковыми абажурами.

Какой изумительный вкус у Кристины и Алекса, подумала Одра, испытывая материнскую гордость за дочь и зятя. Эта гордость была вызвана не только атмосферой необыкновенного изящества, созданной ими в этой комнате. Она могла по-настоящему гордиться и тем, чего сумели добиться Кристина и Алекс за годы супружества. Их взаимоотношения были удивительно гармоничны, а брак со временем становился только прочнее – за это Одра была благодарна судьбе.

Ее мысли остановились на Алексе Ньюмене. Он был по-настоящему добрым человеком, одним из самых отзывчивых людей из всех, кого ей довелось встретить, и любил ее как сын. Ей очень хотелось, чтобы он оказался здесь в этот момент. Возможно, ему и не удалось бы прекратить ссору, разгоревшуюся между женой и дочерью, но его такт добродушия и трепетное отношение к жене, безусловно, успокоили бы Кристину.

Повернув голову, Одра взглянула на часы. Увы, было еще только без десяти пять, а Алекс обычно появлялся дома к семи. Однако сегодня он мог прийти пораньше, так как они были приглашены на обед к восьми. Одра представила себе, каким будет сегодняшний вечер, и у нее упало сердце. Если в ближайшие несколько часов настроение Кайл не изменится, вечер обещает быть малоприятным.

Как будто прочтя мысли матери, Кристина сказала:

– Мне не особенно нравится идея сегодняшнего обеда у Джека и Бетси Морганов, хотя они очень приятные люди и так тебя любят, мамочка. Но не хочется идти туда, когда Кайл настроена столь по-большевистски.

Кристина наконец успокоилась и, взглянув на мать, виновато улыбнулась. Взгляд ее серых глаз выражал глубокую озабоченность. Только сейчас она заметила, как сильно устала Одра, и нахмурилась, закусив губу.

– Ты, должно быть, плохо себя чувствуешь после долгого перелета, родная, – воскликнула она. – Как эгоистично мы себя ведем с самого твоего вчерашнего приезда. Мы даже не дали тебе отдышаться. Я, пожалуй, уложу тебя, прежде чем мы отправимся на обед. Тебе нужно отдохнуть.

– Нет, не сейчас, Кристи. Со мной все в порядке, правда же, – сказала Одра.

Кристина подошла к дивану, села рядом с матерью, взяла ее за руку и с любовью посмотрела в ее морщинистое лицо. Покачав головой, она сказала:

– На некоторые вещи Кайл смотрит предвзято, но она абсолютно права в том, что мы вытащили тебя сюда, заставив проделать весь этот путь безо всякой необходимости…

Внезапно она остановилась. Чувство вины захлестнуло ее. Матери было семьдесят, почти семьдесят один, и в этом возрасте следовало бы избавить ее от своих проблем. Ей и Алексу нужно самостоятельно справиться с их строптивой дочерью. Раздраженная мыслью о собственной беспомощности, Кристина воскликнула:

– Мы не подумали о тебе, заставив заниматься нами и нашими неприятностями, тогда как ты могла бы возиться в своем саду или поехать на день к морю, словом, вести спокойную жизнь. Ты, должно быть, думаешь, что мы с Алексом просто пара идиотов.

– Не говори глупостей. – Одра сжала изящную узкую руку Кристины, так не похожую на ее собственную, изуродованную артритом. – Я всегда готова приехать, чего бы мне это ни стоило, если ты нуждаешься во мне. Даже если бы мне пришлось пройти пешком эти три тысячи миль. Я люблю тебя, Кристи, люблю свою внучку и Алекса. Видеть вас такими несчастными невыносимо для меня.

Волнуясь, Кристина доверительно сказала:

– Так нехорошо со стороны Кайл бросать курс в Институте моды и отказываться от участия в бизнесе. Моей заветной мечтой всегда было передать дело ей. – В горле Кристи застрял комок, и ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем она смогла продолжать: – Ох, мама, зачем все это было нужно? Ради чего я так упорно трудилась, если Кайл покинет нас?

Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась.

Сердце Одры сжалось от боли за дочь. Пытаясь как-то утешить ее, она пробормотала:

– Но, Кристи, дорогая, ты всегда получала такое удовольствие от моделирования, и сделать имя в мире моды было для тебя так важно, это было способом самоутверждения. То, чего тебе удалось добиться, твои поразительные достижения и успех, разве ради этого… – Одра остановилась на полуслове, не зная, что еще сказать.