Не выдержав, Рене расхохоталась:

— Врешь ты все!

— Да, ты права. У меня не было кляпа, я заткнул ей рот полотенцем.

Ей оставалось только рукой махнуть на его выходки. Пусть болтает. Когда мужчина так невозможно красив и хорош в постели, ему можно простить многое. Она все с той же, как ей хотелось надеяться, дразнящей медлительностью, проскользила губами вдоль всего его загорелого, сильного тела, уже не вспоминая о той неловкости, которая сначала мешала ей прикасаться к нему. Боже, как он хорош. Она хотела завести его сильно-сильно. Только не совсем знала, как. А может, и знала, только не решалась. Боясь спуститься ниже и пытаясь просто потянуть время, она нежно прикусила его пупок и снова явственно услышала, как у него перехватило дыхание. Ага, значит, то самое местечко! Самое уязвимое и беззащитное место на его сильном, мощном теле. И чувствительное. Вот это да! Она пощекотала его языком и тут же прикусила посильнее. Он еле слышно застонал, правда, тут же испортил все, громко сообщив:

— Я уже зеваю.

— Я заметила, — ехидно согласилась Рене.

— Ты просто понятия не имеешь, что я сейчас с тобой сделаю, — прошептал Отто.

— Конечно, куда уж мне, — рукой она обхватила его и начала ласкать. Он выдохнул — Рене поняла, что он просто дрожит от нетерпения и напряжения.

— Хочешь меня? — шепотом спросила она. Отто встретил ее взгляд. Она просто таяла от любви, глядя в его ясные карие глаза. Сейчас в них не было насмешки, он ответил тихо:

— Очень хочу.

— Тогда возьми меня. Прямо сейчас.

— А руки… — тут он все же не сдержал усмешку.

— Можешь опустить. Только, Отто…

— Что?

— А ты мог бы… сразу?

— Что сразу?

— Сразу… быстро.

— Чего-то я тебя не пойму. — он обнял ее со спины и накрыл ладонями ее груди. Раньше она не верила, что соски вот так могут реагировать на прикосновения мужчины. Его правая рука переместилась вниз. Девочка вполне готова.

— Ну… — она теребила край простыни, опустив глаза. — Ну, не медленно. А сразу. Быстро. И сильно.

— Нет, малыш. Тебе будет больно.

— Не будет.

— Ты правда этого хочешь?

Она кивнула, опустив глаза.

— Ты уверена?

— Да.

— Обещай, что скажешь, если будет больно.

— Обещаю.

Больше он не мог ждать — он решился. Мигом уложил ее на спину и, как она и хотела, вонзился в нее с силой и неистовством, которое он привык обычно держать в узде. Не на этот раз. Рене громко закричала, он почувствовал, как ее тело содрогнулось. Да, ей было больно — в первый момент она с ужасом ощутила, что взяла на себя слишком много… но гордость не позволяла признаться, а еще через секунду сильная боль снова уступила место куда более сильному удовольствию. Она оказалась настоящей женщиной, потому что смогла принять в себя настоящего мужчину. Как это здорово! Вот она, Рене Мишель Браун, 55 килограмм чистейшей, высокопробной женственности!

— Что? — напряженно спросил он, каким-то невероятным усилием заставляя себя притормозить. — Больно?

— Нет! Нет! — Она с силой обхватила его поясницу и потянула к себе. — Не останавливайся! Пожалуйста!

И он перестал сдерживать себя. Схватка была короткой, неистовой и бурной — у них опять все получилось одновременно, она обогнала его примерно на секунду. Отто просто не мог держаться дольше, когда она кончала — она становилась еще более тесной и горячей, и он тут же выходил из-под контроля. Обычно он или рычал, как медведь, или кончал молча, как настоящий мачо, но на этот раз не стал тратить силы и энергию на то, чтобы еще и сейчас продолжать сдерживаться. Он выпустил себя на волю и закричал вместе с ней. И снова не услышал ее — «Отто, люблю тебя!» Оба мокрые от пота, задыхающиеся, обессиленные, счастливые. Абсолютно удовлетворенные.

— Отто, — всхлипнула она, прижимаясь к нему, умирая от любви и счастья.

— Рене, — прошептал он, пытаясь восстановить дыхание, и уронил голову на ее плечо.

Какое-то время они лежали молча, неподвижно. Она на спине, он — на животе, прижавшись к ней, его голова все еще на ее плече. Его правая рука накрыла ладонью грудь Рене. Девушка прикоснулась губами к его виску, пропустила пальцы сквозь пряди его почти белокурых волос, уткнулась в них носом. От его волос едва уловимо пахло шампунем, сигаретами и морозным воздухом.

Ей хотелось говорить с ним, понять, что будет дальше, узнать его получше. Но он лежал с закрытыми глазами, с совершенно умиротворенным видом. Его ресницы, удивительно длинные для мужчины, отбрасывали пушистые тени на загорелые щеки, на губах играла легкая, почти детская улыбка. Отто блаженствовал. Казалось невозможным нарушать этот кайф. Но не все об этом знали.

Легкий стук в дверь нарушил очарование момента. Отто встрепенулся:

— Это гратин. Черт, я опять голодный. — Легко и грациозно поднявшись на ноги, он схватил белоснежное махровое полотенце с близстоящего кресла, обмотал его вокруг бедер и подошел к двери.

Рене думала, что она наелась салатами, но оказалось, что и ей снова хочется есть. И гратин, поданный в керамических горшочках с забавными завитушками в качестве ручек, и оставшиеся полбутылки сухого красного вина пришлись вполне кстати.

Они сидели с ногами на разгромленной постели и наслаждались вкусной едой. Отто встретил ее взгляд, она улыбнулась ему — так нежно, ее глаза так сияли, в них было столько любви, что его сердце сжалось на момент. Черт… черт, черт, черт, тысяча чертей. Его поступок предстал перед ним во всей гнусной неприглядности — он таки сделал это. Как какой-то похотливый питекантроп, он затащил в пещеру именно ту девушку, к которой обещал себе не приближаться, и благополучно трахнул ее. Три раза, если уж быть совсем точным. И вот теперь она смотрит на него так, что становится ясно — он для нее значит что-то, и она просто не поймет, что между ними ничего не будет, кроме секса. Отличного, отчаянного, сногсшибательного, обжигающего и ни к чему не обязывающего секса… К черту… как он мог? И что теперь делать? Но заниматься самобичеванием после трех головокружительных оргазмов не хотелось. И от ее взгляда, от нежности и обожания, ему на самом деле стало так тепло и приятно… Рене улыбнулась ему:

— Отто… а у нас все хорошо получилось? Ну… то есть в смысле, что я не умею и…

— У нас отлично получилось, — заверил он ее. — Просто превосходно.

— Правда? — просияла девушка.

— Конечно. Знаешь, типа как замок и ключ к этому замку. Четко.

— Ага, — она самодовольно улыбнулась. — Или как штекер папа и гнездо мама.

И вот тут он замер, его как громом ударило. Папа, мама… Будь все проклято, он забыл про все на свете гребанные резинки!!! Три раза он был с ней, и ни разу из этих трех раз он даже не вспомнил про то, что… Твою мать!!! Его чертов бумажник был набит гондонами всех форм и расцветок, в бардачке машины обретался целый склад, а он — чокнутый похотливый козел — позволил себе забыть о всякой осторожности! Впервые лет с тринадцати, черт подери, он допустил такую глупость! Никогда такого не было! Как девчонки ни упрашивали его «попробовать», как ни клялись, что пьют таблетки, он никогда не забывал об осторожности — превыше всего ценя свою свободу и независимость, не видя причин доверять кому бы то ни было, кроме самого себя, строя свою жизнь так, как это было нужно ему и только ему, он никогда не полагался на шансы и не рисковал. И вот теперь… Он был готов просто выпороть себя. Нет, определенно, у него сегодня мозги отключились напрочь, остались одни инстинкты — потрахаться и пожрать.

— Отто… что случилось? — удивилась Рене, заметив, что у него вид такой, будто он слопал какой-то феноменально незрелый лимон.

— Когда у тебя должны быть месячные? — мрачно спросил он.

Она на секунду задумалась:

— Скоро. Со дня на день. Мы… забылись?

— Типа того.

— Не беспокойся, — она ласково прикоснулась к его колену. — У меня все регулярно, как часы. Совершенно безопасный период.

Отто хмуро посмотрел на нее. По его мнению, никаких безопасных периодов не бывает, и это все женские штучки, выдуманные, чтобы ловить зазевавшихся парней на залете. Его очевидная тревога расстроила Рене:

— Ну правда, Отто. И я ничем не болею, уверена.

— Я тоже, — проворчал он. — Я несколько раз за сезон прохожу медосмотры с тремя сотнями разных анализов. Черт, Рене. Прости. Больше это не повторится.

— Вот еще, — беспечно улыбнулась она. — До месячных можно продолжать в том же роде. Ну правда, начнется завтра или послезавтра.

— Нет, — отрезал он. — Теперь будем осторожнее. Все ты виновата, девчонка.

— Я-то почему?!

— Ты меня так завела, что у меня все на свете из головы вылетело.

— Правда? — она засияла, будто получила бриллиантовое колье в подарок.

— И не надо выглядеть такой довольной, — Он не выдержал и ухмыльнулся, глядя на ее улыбку из серии «кошка, которая съела канарейку».

— Когда заговорил такой ценитель, это дорогого стоит, — гордо разъяснила она.

Отто убрал в сторону пустую посудину из-под гратина, встал на ноги и поискал на стоящем у двери кресле свою куртку. Рене с любопытством следила за его манипуляциями. Он залез в карман куртки и вытащил оттуда бумажник, извлек несколько небольших ярких пакетиков и положил их на прикроватную тумбочку. Презервативы.

Рене потянулась, крутя в руке бокал, наполовину полный вина.

— А можно спросить?

— Попробуй, — разрешил он, предлагая ей сигарету. Она отказалась от его Мальборо и достала свои «Ив» с ментолом.

— Эта десятка на заднем стекле твоей машины. Зачем она?

Пришла его очередь самодовольно улыбнуться:

— Я машину выиграл в покер. Трефовая десятка мне сделала стрит-флеш.

— Вот это да, Отто! А я думала, у тебя какой-нибудь спортивный автомобиль.

— Ну я не выбирал, — чуть улыбнулся он. — А спортивный автомобиль немерено денег стоит.

— Ну уж ты-то мог бы себе позволить, — ляпнула Рене и тут же пожалела, что не может схватить свои слова за хвост и проглотить их обратно. Разве она могла предположить, что таким неожиданным и бестактным образом наконец сможет вызвать его на откровенность!

— А-а, понятно, — протянул Отто. — Уже просветили, значит.

— Про папу-банкира? Просветили, конечно. — Рене придержала ту часть информации, которая прилагалась к профессии папы — а именно, что Отто ни при каких обстоятельствах не берет у него денег.

— А я у него никогда не брал денег. Поэтому я и выиграл машину в карты.

— Не поняла.

— До этого бимера у меня был опель-кадет старше меня самого. Такая ржавая каракатица, которая разваливалась на ходу. Я ее все время чинил. А купить ничего не мог, даже если вдруг у меня деньги были — все тут же решили бы, что папа помог. А в карты выиграть — другое дело. Если честно — я ради этого сжульничал. Вот так.

Рене пожала плечами:

— Для этого тоже надо иметь много ума. Что ты умный, я поняла. Да и врешь ты все. Ты бы не сжульничал. Я умею играть в покер. Там не сжульничаешь.

— А что ты скажешь о крапленой колоде?

— Не верю, — решительно отрезала она. — Не было никакой крапленой колоды. Ты выдумываешь. В крайнем случае, просто старая.

— С чего ты взяла? — Рене обратила внимание, что он здорово завелся, глаза сверкали как огонь, он даже забыл о своей сигарете. Сидит на кровати такой роскошный парень и изо всех сил старается доказать, что он шулер, или жулик, или кто он там.

— Это на тебя просто не похоже. Ты порядочный.

— Да никакой я не порядочный, ясно тебе?

Она вспомнила его недавнее выступление перед номером, мол если не хочешь, поедем обратно и ничего не будет. Как же, конечно. Непорядочный.

— Ах, иди ты к черту. Что ты мне — пытаешься объяснить, что ты карточный шулер? Ага, я поняла и даже заплакала. Скажи, что ты там отмочил — запомнил рубашки, или пометил их, или что? И наверняка ты к тому же потом деньги отдал за эту машину. Что, не так?

Он вдруг засмеялся:

— Да. Отдал. А колоду я действительно просто запомнил. Она была старая. Мне пришел стрит, я вычислил, что у тогдашнего хозяина машины — каре, и раскрутил его. Мне просто было очень важно именно выиграть машину в карты. Тогда бы никто не прикопался, что это папа купил.

— Папа, — задумчиво повторила Рене. — У тебя с ним тоже плохие отношения?

— Что значит «тоже»?

— Ну мне показалось, что с мамой не очень…

— Черт, Рене, да вовсе они не плохие. Ни с кем. Я просто сам по себе.

— Но в другом городе… Неужели ты по ним не скучаешь?

— Угомонись. И хватит об этом, ОК?

Рене вздохнула, опустила глаза:

— Конечно. Просто я теперь поняла, что ты тоже совсем один, и мне от этого плохо.