Раздача автографов затянулась довольно надолго, и, когда Отто смог наконец ехать дальше, он уже напрочь забыл про эту девицу. Поэтому для него был полной неожиданностью вопрос Рене:

— А ты когда-нибудь так снимал девчонок?

— Как?

— Ну… вот так. Она говорит «пойдем», и ты говоришь «пойдем», и вы идете.

— Это значило бы, что не я ее снимал, а она меня.

— Ну так было такое?

Он тяжело вздохнул и закатил глаза, демонстрируя, что вопрос ему ничуть не понравился. Сказал спокойно:

— Тут есть неподалеку один греческий ресторанчик. Неплохой. Давай поужинаем.

— Отто… а у тебя вообще было много женщин?

— Обожаю греческую кухню. Вообще средиземноморскую. А ты когда-нибудь ела стифадо? Это такая телятина…

— Отто, ну правда. Много?

Он никак не мог понять, чего она так завелась:

— А можно делать и из крольчатины или даже из морепродуктов. Тоже вкусно.

— Ну скажи мне!

— Я изрубил в щепки три кровати. По одной зарубке на каждую телку.

— Ты опять ерничаешь!

— Да ну тебя, Браун. Чего ты хочешь — точное число? Или пофамильный список? Задавая идиотский вопрос, жди, что получишь идиотский ответ.

— Я спросила, сколько! Неужели так трудно сказать?

— Трудно. Потому что я их не считаю. Понятия не имею, сколько их было. Вот думаю, а дадут нам спокойно поужинать? Если опять какие-нибудь фаны начнут доставать…

— Ну ты хотя бы примерно должен знать — сто, двести, тысяча?

— Черт. Двадцать девять тысяч шестьсот тридцать четыре… Нет, шестьсот тридцать три. Манана не считается — она оказалась трансвеститом, и я испугался и сбежал.

Рене потрясенно замолчала, несколько секунд искренне не понимая — шутит он или всерьез. Наконец, взорвалась:

— Ты дурак, что ли?

— Повторяю: каков вопрос, таков ответ. А серьезно — это не имеет значения. Сейчас я с тобой. Мне нравится с тобой спать.

— Думаю, тебе со всеми нравилось.

Он наконец перестал выкручиваться, холодно ответил, сощурив глаза:

— А я думаю, здесь тебе пора остановиться. Я больше ничего не скажу, а если будешь настаивать — можем поссориться.

— Но…

— Остановись прямо сейчас, Рене.

Она осеклась. До сих пор ей не приходилось чувствовать на себе его недовольство, и она поняла, что зашла слишком далеко. Она молча отвернулась к окну, чувствуя себя никчемной и несчастной. Да, он ведет себя идеально, он обращается с ней как с королевой, но все равно она помнит, кто она для него. Подстилка. Мимолетное увлечение, которое не имеет права знать ничего о нем. Не имеет право на ревность и на любопытство. Пусть она не навязывалась ему, но для него без разницы — она это или вот такая шалава, снятая для мгновенного перепиха. У нее есть доступ в его постель, но не в его душу и не в его жизнь.

Они заехали в тот ресторанчик и поужинали — еда действительно была вкусная, Рене попробовала это самое стифадо, которое он так разрекламировал, а Отто, как обычно, предпочел толстый слабопрожаренный стейк. Рене дулась, Отто был занят разговорами то с одним, то с другим — тут уже тоже знали, кто он такой, и то и дело кто-то подходил к их столику выразить восхищение и пожелать завтра удачи. Потом подошел хозяин ресторана, долго тряс Отто за руку, хлопал по плечам и бурно радовался на смеси швитцера и греческого, принес бутылку своего лучшего вина в качестве комплимента и попросил Рене сфотографировать его вместе с восходящей звездой.

Отто только по дороге в отель заметил, что она все еще тихая и расстроенная. Они шли пешком, машина уже стояла около отеля. Шел густой снег, крупные рождественские хлопья опускались на их волосы, Отто остановил Рене под каким-то оплетенным тысячами маленьких разноцветных лампочек деревом и поцеловал в губы. И сказал:

— Я хочу тебя. Пойдем в кровать?

— Да. Пожалуйста, не сердись на меня.

Он чуть усмехнулся: это она дулась на него весь вечер, а теперь просит его не сердиться.

— Малыш, вынос мозга не относится к моим любимым способам подготовки к соревнованиям.

— Зато я знаю, что относится, — прошептала она, прижимаясь к нему всем телом. Они были тепло одеты — джинсы, теплые куртки, толстые свитера, но это объятие… даже если бы они были голые, они вряд ли завелись бы сильнее. Отто одной рукой обхватил ее затылок, второй тискал ее попку, Рене просунула ногу между его коленей, терлась бедрами об его бедра, руками обхватила его плечи и обняла его так крепко, насколько у нее хватало сил. Они тяжело дышали и целовались, забыв обо всем на свете, забыв о том, какой интерес с недавних пор вызывал каждый его шаг. Может быть, сейчас кто-то наблюдал за ними. Рене чувствовала его возбуждение, он сунул руку под ее куртку и с силой сжал ее грудь, она застонала и куснула его нижнюю губу. К Отто первому вернулся здравый рассудок, и он выдохнул в ее ухо:

— Пошли отсюда быстро.

Их вещи лежали в машине, в отеле они еще не получили номер и ключи, и вспомнив об этом, он тихо выругался.

— Что? — пискнула она.

— Пошли, — он затащил ее в какую-то подворотню, а потом в узкий темный двор, куда выходили задние двери каких-то кафе или магазинов — сейчас тут было пусто и безлюдно. — Здесь.

— Отто, — простонала она. — Ты что?

— Давай, лицом к стене.

Она послушно повернулась к обшитой светлым сайдингом стене, сложила руки на холодной поверхности и уткнулась в них лбом. Отто торопливо расстегнул ее джинсы и рывком спустил их вместе с бельем, обхватил ее бедра. Она вскрикнула от первого резкого, глубокого удара, и он прошипел ей в ухо: «Тихо!» Слева громоздились ящики из-под пива, справа шумела труба воздуховода, Рене задыхалась от потрясающих ощущений, Отто увеличивал темп и амплитуду. Она выгнулась в его руках, закричала, он быстро зажал ей рот рукой, коротко беззвучно вскрикнул и уронил голову на ее плечо.

Застегивая джинсы, он торопливо оглянулся. Не хватало только увидеть и это в спортивном таблоиде. Все было тихо, но Отто все равно был недоволен собой. Он еще никогда не терял голову настолько, чтобы трахаться в какой-то подворотне среди пустых ящиков и мусорных баков, быть не в состоянии потерпеть от силы 10 минут, которые потребовались бы, чтобы дойти до отеля, спокойно получить ключи от забронированного и оплаченного номера и подняться наверх. И он снова не вспомнил о тех залежах презервативов, которые распихивал по всем карманам, постоянно пополняя расходуемый запас.

— Пойдем, — хмуро сказал он, мельком взглянув на Рене, которая повернулась к нему и встревожено смотрела в его лицо. Они вышли на улицу.

— Почему ты сердишься? — робко спросила она.

— Я не сержусь.

— Тогда почему ты хмуришься?

— Мы опять забыли резинку.

— Можно взять кусочек мыла и… ну… туда засунуть. Вроде как ничего тогда не случится.

— Чего? — ошарашено переспросил Отто. — Мыло?

— Ну да, — Рене совершенно растерялась. Сначала дулся, потом так удивился — ей была совершенно непонятна эта странная смена эмоций у спокойного Отто. — Кажется, мыло — это щелочная среда, и вроде как не беременеют… ну, как-то так…

Он расхохотался, встав посреди улицы.

— Да чего ты смеешься, Отто? — сбитая с толку Рене даже ногой топнула. — Что в этом смешного?

— Это ты в своем трэше вычитала?

— Нет. Кто-то из подружек сказал.

Он попытался успокоиться, но снова фыркнул, представив, как эти балбески шепчутся меж собой — как они это формулируют, интересно? Засунуть себе куда? Он в свою очередь спросил, чуть ли не икая от смеха:

— А ты как ее называешь?

Рене сердито посмотрела на него, и вдруг ее осенило. Он же просто нервничает перед завтрашним слаломом. И это понятно — с прошлого супер-джи к нему приковано непривычно пристальное внимание, у него появились фаны, пресса строит догадки — сможет ли молодой спортсмен показать результат в технической дисциплине? То, что ее сдержанный, спокойный, бесконечно уверенный в себе супермен так откровенно психует перед стартом, вдруг показалось ей очень трогательным. Она взяла его под руку, прижалась щекой к его плечу:

— Да не переживай ты так, Отто. Все будет хорошо. Ты их всех завтра уделаешь.

— Я не переживаю, — он отвел взгляд, все еще посмеиваясь. — Пошли, малыш. Хочу повторить на кровати. Хотя, если у тебя там будет мыло…

* * *

Wake-up call разбудил их в шесть утра — Отто собирался утром немного поплавать в бассейне. Он включил свет, повернулся в постели, посмотрел на Рене, которая потягивалась, сбросив с себя одеяло. Обнаженная, невероятно сексуальная — роскошная грудь, яркие, упругие соски, впалый живот, точеные бедра. Сонное личико, темные блестящие волосы ореолом вокруг головы, затуманенные голубые глаза. Отто просто набросился на нее, забыв обо всем. О соревнованиях, о бассейне, о резинке. Обо всем, кроме одного:

— С днем рождения, малыш.

— Спасибо, — прошептала она, обхватив его рукой. — А вот и мой подарок.

Он хохотнул и раздвинул ее ноги.

Потом она улыбнулась и крепко обняла его:

— Спасибо, мой любимый. Это был роскошный подарок. Самый лучший. Но про медаль я тоже не забыла.

— И я не забыл, — Отто чмокнул ее в нос. — Подожди-ка минутку.

Он встал и пошел в коридор — голый и великолепный. Вытащил из кармана висящей на вешалке куртки коробочку:

— Вот, малыш. Это тоже тебе.

Темно-синий бархатный футляр в его большой руке… Крышка отскочила, и Рене увидела браслет. Дорогая и изящная вещица. Золото, маленькие бриллианты. На глаза навернулись слезы. Она просто потеряла дар речи на момент:

— Ты с ума сошел, — прошептала она, всхлипнув. — Зачем?

— Затем, что это твой день рождения, — объяснил он, протягивая ей футляр.

— Спасибо… — Она взяла подарок, вытащила браслет, он засверкал на ее ладони. — Это же ужасно дорого.

— Не так уж и дорого, камни мелкие. И потом, это были мои первые призовые. И я тогда очень хотел получить твою награду. Так что считай, что ты его честно заработала.

«В постели!» — уточнила про себя Рене, и ей это совсем не понравилось. Но браслет был такой красивый! Она надела его, Отто помог ей застегнуть. Она любовалась блеском бриллиантов:

— Сегодня вечером я буду в нем. Только в нем.

— Ты и сейчас только в нем. — Отто повалил ее на постель и начал целовать. — Давай, детка, вдохнови меня немножко. — Он уткнулся в ее живот, лаская и целуя, потом скользнул ниже, с силой развел ее ноги. Рене громко застонала, и он не отпускал ее, пока не заставил кончить, а потом вошел в нее и разделил с ней очередной бурный взрыв. Никакие разговоры о том, что надо беречь силы перед стартом, его не останавливали — он ее хотел, и он ее взял. И будет брать столько раз, сколько захочет. Перед стартом или после — он достаточно силен для этого.

Они лежали прижавшись друг другу, щека к щеке, сплетя ноги. Она прошептала:

— Ты не успеешь в бассейн.

— Не успею, — согласился он. — Пора уже завтракать и собираться.

— Да, — она прижалась к нему и поцеловала в губы. — А знаешь, чего я хочу? Провести весь день в постели. Как ты думаешь, что из этого получится?

— Сплошной трах. Заманчиво, — он перекатывал между большим и указательным пальцами ее сосок. — Давай так и сделаем. Завтра можем остаться здесь и никуда не выходить.

— Давай, — она гладила его грудь. — А куда мы поедем потом? И когда?

— Девятнадцатого у нас спуск в Гармише, двадцатого — гигант.

— Мы поедем на машине? — уточнила Рене. Отто чуть поморщился. Неделя, еще неделя, и пора уже как-то освобождаться из этого слишком приятного плена, от этой странной зависимости, в которую он впал. Почему он никак не может сделать то, что ему всегда удавалось так легко — просто взять и расстаться с девушкой? Мол, все было зашибись, детка, но мне пора. Но, черт подери, ему с ней так хорошо. В постели хорошо, и вне — тоже. Может быть, он мог бы побыть с ней еще неделю без особого вреда. Ведь они уже вместе две недели — что изменит еще одна?

— Можем на машине, можем лететь. Ты бывала в Гармише?

— Нет, только в Мюнхене, это в тех краях?

— Примерно. — Отто неохотно освободился из ее объятий и поднялся с постели. По дороге в душ оглянулся через плечо, посмотрел на свою малышку — она нежно улыбнулась ему. Растрепанная, глаза сверкают, как бриллианты на браслете, такая красивая. Он понял, что готов вернуться и снова заняться с ней любовью, но… время уже поджимало, и вообще, он же может остановиться? У него же есть сила воли? Он отвернулся и ушел в ванную, чувствуя себя так, будто одержал пусть маленькую, но все же победу над своим естеством.

Глава 23