По радио сказали, что часть автобана Е27 перекрыта, и Отто выругался — своротку они уже проехали, и деваться теперь было некуда, оставалось ехать до ближайшего съезда и молиться, чтобы перекрытие было дальше. Рене вспомнила, что утром прогноз погоды был не настолько плохой. Отто мрачно молчал. Обледеневшие дворники почти не очищали стекло — пришлось без конца выскакивать из теплого салона в буран и отбивать лед об стекло. Рене заикнулась, что она могла бы делать это сама, но он так свирепо посмотрел на нее, что она умолкла и сжалась в своем кресле, гадая, что на него такое нашло.

Она еще ни разу не видела его таким. До сих пор он почти всегда был таким ровным, спокойным, веселым и невозмутимым. Что случилось? И почему он выглядит таким… не злым, а очень расстроенным, будто произошло что-то на самом деле ужасное. Грустный, мрачный, подавленный. После такой победы! Как такое может быть? Рене была в полной растерянности. Ей оставалось только любить и прощать его и надеяться, что его плохое настроение скоро как-нибудь пройдет.

Но пока все складывалось так, что его дурное расположение духа могло только усугубиться. Они ехали медленно, держась правого ряда автобана, потому что видимость оставалась на нуле, а Отто хотел свернуть с трассы, как только будет возможность.

— Ты хочешь найти объезд? — робко спросила Рене.

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Может быть, имеет смысл переждать буран в Берне.

— Ты хочешь заехать к родителям? — взволнованно уточнила девушка. Отто взглянул на нее, как на сумасшедшую:

— Нет. — Он не стал объяснять; как обычно, когда разговор заходил о родителях, тут же закрылся. Но подумал, жаль, что нельзя заехать к родителям по пути, чтобы переждать непогоду. Нет, не выгнали бы, но… вот как ей объяснить все эти сложности? Да и зачем? Она — просто его любовница, которую он к тому же намерен бросить. А в Берне можно переночевать в отеле. Посидеть в ресторане, если буран быстро кончится. Можно, в конце концов, машину оставить на стоянке и уехать домой на поезде. За машиной он просто вернулся бы, как только погода улучшится. Все равно в такой снег тренироваться нельзя.

— Но твои родные живут в Берне? Правда? — осторожно допытывалась она.

— Нет.

— А где — в пригороде?

Будто в ответ на ее слова, едущие по автобану впереди машины замедлили ход, загорелись красные огни стоп-сигналов. Отто остановил машину, еле плетущуюся по снежному месиву. По радио диктор бубнил про чрезвычайную дорожную ситуацию, огромное количество аварий и экстремально низкую температуру для этого времени года. В Берне было -2 градуса.

Отто зарычал от досады и стукнул кулаком по рулю. Впрочем, в этой ситуации не было ничего, что можно было предпринять — впереди была или авария, или перекрытие, и оставалось только смириться и ждать спокойно, пока затор рассосется. Варианты вроде «бросить машину и выбираться пешком» он пока не рассматривал.

— Это надолго, да? — грустно спросила Рене.

— Скорее всего. — Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Тихая, слегка испуганная, поглядывает на него с опаской. Он старался играть подонка, но у него получалось, как он думал, плохо — значит, не так уж и плохо, раз она уже смотрит на него так, будто боится, что он вот-вот начнет ее бить. Ну да, она уже по опыту знает, что побить могут. Он вдруг некстати вспомнил, что она ему рассказала тогда. Про того типа, который был у нее раньше. Когда он не смог уговорить ее на секс, он побил ее и изнасиловал.

Все свинство собственного поведения обрушилось на Отто, как ледяной душ. Черт, она же просто девчонка, бестолковая, наивная и беззащитная. После того, что с ней уже произошло, он теперь не может придумать ничего лучше, как начать ее планомерно гнобить. Он импульсивно прижал ее к себе, даже сказать ничего не смог, просто обнял и начал целовать. И почти сразу почувствовал, как напряжение отпускает ее, как она доверчиво и радостно отвечает ему… потом понял, что она плачет. Он не спросил, в чем дело — это и так было ясно. Он не мог извиняться, и понятия не имел, что ему делать дальше. Отто Ромингер умел уничтожить кого бы то ни было одним ядовитым, коротким замечанием. Но он пока что обратил на нее дай Бог десять процентов своей потенциальной боевой мощи. Что будет, если он начнет палить хотя бы вполсилы?

— Не реви, — грубовато сказал он. — Все, Рене, хватит. Мы тут надолго застряли.

Она благодарно вздохнула, прижимаясь к его груди и устраиваясь поудобнее, как кошка, вернувшаяся от непогоды к своему любимому камину. Хотела спросить, что это было, что на него вдруг нашло, но спросила другое:

— А у нас бензин не кончится?

— Нет.

— А если мы есть захотим?

— Если это перекрытие, то сюда должны будут доставить бензин, еду, воду, туалеты. Ну, то есть я так полагаю.

— Как темно стало… Сколько времени?

— Час дня. Темно из-за снегопада.

Казалось, что свинцовые, тяжелые, мрачные тучи нависали так низко, что можно встать на крышу машины и дотянуться до ближайшей. И туман…

Отто присмотрелся — мимо машин, прикрывая лицо от ветра, шел человек в полицейской форме и засыпанном снегом прорезиненном плаще, он останавливался около каждой на несколько секунд — похоже, действительно перекрытие. Наконец, полицейский дошел до них, Отто приоткрыл окно.

— Добрый день, — у полицейского был простуженный голос и усталый вид. — Придется подождать. Дорога перекрыта. Впереди серьезная авария.

— Неизвестно, как долго?

— Минимум два-три часа. Приносим извинения. Перевернулся грузовик, лежит поперек шоссе, чтобы его убрать, нужна спецтехника, которая должна еще доехать. Наберитесь терпения.

— Понятно. Будем ждать.

Они ждали. Час, два… Ни о какой доставке продуктов пока никто слыхом не слышал, машину засыпало снегом, Отто вышел с сигаретой, чтобы не дымить в салоне — его тут же чуть не свалил с ног порыв ледяного ветра, швырнул ему в лицо пригоршню снежных хлопьев. Отто, подняв воротник, чтобы защититься от ветра, осмотрелся и присвистнул. Вокруг виднелось бесчисленное количество заснеженных холмиков, внутри которых застыли мерседесы и фольксвагены, и кое-где между этими холмиками маячили такие же страдальцы, которые вылезли покурить, подышать бензиновым выхлопом и оценить масштаб бедствия.

Ему жаловаться было вроде бы не на что. Он неплохо устроился — только что Рене отлично ублажила его оральным способом, в ее сумке нашлась шоколадка, которую они слопали пополам. И болтать было весело и интересно. Она рассказывала ему про то, как ездила в Англию по студенческому обмену. Он удивлялся, сколько всего она умудрилась втиснуть в трехнедельную поездку. Помимо каких-то учебных дел в Лондоне, она объехала всю страну — на поезде или на автобусах, на пароме смоталась на Шетландские острова и в Ирландию. Невероятно, подумал Отто, какое же у нее неиссякаемое любопытство. Он был готов слушать ее рассказы про ту поездку просто часами. И мигнуть не успел, как они уже строили планы на поездку в Гармиш. Какие, к черту, планы? — вдруг подумал Отто. Гармиш-Партенкирхен, вотчина Эйса великого и ужасного, и Кандагар, полигон его величества. Чтобы хоть как-то соответствовать, Ромингеру придется тренироваться до упада…

А тренироваться не хотелось. Хотелось болтаться с Рене по Мюнхену и слушать про отпечаток копыта дьявола во Фрауэнкирхе, махнуть в Нойшванштайн и попытаться поймать ускользающий дух Виттельсбахов. Хотелось даже, черт с ней, потратить полдня на то, чтобы смотаться в Зальцбург и поахать и поохать около домика, в котором родился Моцарт — о котором Отто знал только что это вроде бы был какой-то композитор, которого траванули из профессиональной зависти. А что он сочинял — вот отродясь понятия не имел…

Тысячу раз бывал в Зальцбурге, вокруг множество отличных лыжных курортов, зальцбургское пиво Штигль и вкусные марципановые Моцарткугельн. А Рене, похоже, оценивает города как-то по-другому.

Отто повернулся к машине и протянул руку, чтобы открыть дверь и вернуться в тепло и уют салона к своей малышке, но остановился. Новый приступ клаустрофобии. До чего дошло, черт подери, вместо тренировок он готов вот так потащиться в какой-то музей? Просто ради того, чтобы побыть с Рене?! Он спятил, как есть рехнулся. Он должен взять себя в руки и продумать, как снять ее с хвоста. Он не может позволить себе такую роскошь, как нуждаться в ком-то. Все, в ком он когда-либо нуждался, всегда оставляли его одного. Он привык быть один. Ему хорошо одному, и больше он не сделает такую ошибку, привязавшись к кому-либо. И не поставит под удар свою карьеру ради глупостей.

Гармиш. Он возьмет ее с собой, но никакой ерунды не допустит. Никаких праздных шатаний по окрестностям. Кандагар, секс (только не перед гонкой!), немного пива, и больше ничего. И после этого он должен решить проблему. Она ли его бросит, он ли ее — важно, что им нужно расстаться. Все вернется на круги своя. Все будет хорошо. Они немного поскучают друг по другу, но со временем и это устаканится. Он снова будет сам по себе.

Сегодня они вернутся в Цюрих, и он поедет домой. Один. Он завезет ее и укатит по своим делам, и не будет слушать никаких ее разговоров о том, что диплом можно писать и у нее, а она в это время будет его ублажать и кормить. Плен есть плен, даже если он становится таким приятным и необходимым. Даже если в плену так хорошо. Теперь они будут играть только по его правилам. Сегодня он поедет один домой и позвонит одной крале из универа, которая готова с ним в любой момент и в любых количествах, пусть краля приедет и сама его ублажает, а он проверит, может ли быть с другими так же хорошо, как с Рене. Попытается стряхнуть с себя это наваждение, снова почувствовать себя свободным, независимым и равнодушным, когда не делаешь никакой разницы, та или эта, когда ты как моряк, у которого в каждом порту по жене, и называешь каждую из них «малыш», чтобы не путать их имена. Да, он провалил свою роль в том смысле, что не смог по-настоящему грубить ей, одним хорошо рассчитанным пинком решить проблему, заставив ее уйти. Ну что же, если он не может отвесить правильный, стратегически важный пендель, он хотя бы может просто держаться более отстраненно и холодно? Может, этого хватит?

В Гармиш он возьмет ее с собой, по той же причине, по которой брал в Кран-Монтану, сейчас ему совершенно не с руки делать какие-то резкие телодвижения и менять что-то в жизни, отвлекаться от самого важного, что у него есть, а именно от взлета своей карьеры. Любая перемена может выбить его из колеи, отвлечь от спорта, а именно сейчас ему это даром не нужно. Он уже успел сделать пробные шаги во взрослом кубке мира и показать, что с ним следует считаться, что он может соревноваться как минимум на равных с сильнейшими — с Граттоном и Хайнером в скоростных дисциплинах, с Финелем, Корфом и Бурсом в технических, но ведь оставался еще Айсхофер, тот еще монстр, прошлогодний Большой хрустальный глобус и три малых, который уже заявил, что теперь его спина в полном порядке и он готов выйти на Кандагар и посмотреть, что за беспорядки тут происходили без него. Под беспорядками Эйс имел в виду, надо полагать, в первую очередь Ромингера. Так что Отто должен быть во всеоружии, он должен быть собран, сосредоточен и безмятежен, готов к борьбе и к работе. К тому же, первый виток соперничества двух звезд — состоявшейся и только восходящей — выпадает на домашнюю трассу Эйса, в его стране и в его родном городе, так что поддержка у него будет нехилая…

И долго Отто так собирается обманывать себя? Да плевать ему на все эти резоны, никакие перемены и стрессы не отвлекут его от лыж, ему наоборот, как выражается Регерс, «чем хуже, тем лучше», он просто не хочет прямо сейчас расставаться с Рене. Ему слишком нравится с ней спать. Он подсел на секс с ней, как на наркотик. И только ли на секс?

Ну хватит. Потешил себя и будет. Не может резко завязать с зависимостью — надо делать это мягко, постепенно, и по возможности не причиняя ей боль. Осторожно, аккуратно, чтобы не было никаких последствий. Не может как следует наподдать — ну и ладно, кругом полно девиц, которые так и липнут к нему, один он или нет, вот он и будет с ними заигрывать при ней. Может даже и не только заигрывать, а еще и встречаться как бы тайком от нее. Он уже успел заметить, что она ревнивая. Наревнуется вдосталь и пошлет этого бабника к черту.

Самому все это кажется бредом. Очередное правильное решение уже не успокоило и не привело его в состояние относительной уверенности и чувства контроля над ситуацией — какой к черту контроль, если уже две недели не он управляет своей жизнью посредством своего разума и силы воли, а дрейфует по воле своего естества? Великий Вождь краснокожих захватил власть, но Отто все равно знает точно, что его разум скоро снова будет у руля. Да, он уже сто лет «в деле», но ему все-таки 21 год, когда еще так безумствовать, как не сейчас? Он перебесится, просто натрахается вдосталь и успокоится, и будет готов охотиться дальше на любых симпатичных девок.