Рене спросила:

— Ты, наверное, хорошо его знаешь?

— Думаю, никто его не знает так хорошо, как я.

— Почему так?

Ноэль махнул рукой, Рене отметила, что он довольно много выпил. Хорошо — будет разговорчивее.

— Ну, трудно сказать. Он очень скрытный. Чтобы его хорошо знать, надо с ним общаться давно и много. Случайно собираются крупицы информации — получается картина. Слово тут, сплетня там… Что-то сам видишь, выводы делаешь. Ну или где-то обожжешься…

— Но все равно, — Рене небрежно улыбнулась. — У него же есть семья. Родители, сестра. Они тоже его хорошо знают, думаешь, нет? — Раньше ей и в голову бы не пришло выдать такую милую маленькую провокацию, но общение с Отто не прошло даром. Ноэль проглотил наживку:

— Они ни черта о нем не знают. Ты сама-то, конечно, об этом не в курсе…

— Что значит «ни черта не знают»? И что — весь остальной мир в курсе? Только я нет?

— Черт, узнаю скрытного жабеныша. Весь сплошь дымовая завеса, природа такая. Его папаша — очень занятой мужик, распихал детей по дорогим школам и забыл о них. Мамаша — сливки общества, триста двадцать седьмая вода на киселе Бурбонам, вышла замуж ради денег, на детей ей покласть с прибора. Сын, стало быть, недобрал чего-то в своей семье и добирал это во всех остальных. Мои родители его просто обожают, моя мамаша вообще думала, что он сирота, и хотела его усыновить. Не поверишь.

— Жаль, что не усыновили, — совершенно искренне сказала Рене. — Ему было бы полезно расти в нормальном окружении.

— Да ясное дело. Но у него есть родители, живые-здоровые, не разведенные даже, с какой стати отбирать у них ребенка? Я же говорю, мои думали, что у него никого нет. У меня день рождения на рождество, он всегда рождество у меня проводит, можешь себе представить? Как бы семейный праздник. Рождество не дома из года в год — значит, у человека и дома-то нет.

Рене тяжело вздохнула. Правда, как это так — рождество не дома? Ноэль продолжал:

— Ну со стороны-то там все зашибись. Шикарный дом, папаша-банкир, мамаша — королева красоты, все как надо. Сестра. Ну, об этой я просто промолчу…

— Почему? Ты ее хорошо знаешь?

— Еще бы я ее не знал, — буркнул Ноэль. — Честно говоря, я ее даже любил. Недолго.

— Почему недолго? Не получилось что-то?

— «Что-то»? — с горечью переспросил он. — Как с ней может что-то путное получиться? Спать-то она спит со всеми мужиками, кто предложит, а живет с девкой.

Рене чуть не поперхнулась своим пивом:

— Да ты шутишь! Быть этого не может!

— Ты слышала о таком явлении, как «бисексуальность», принцесса?

— Тогда мне вообще непонятно, как ты за ней ухаживал.

— А просто. Иногда она снисходила — тогда все было хорошо. В кровати — небо в алмазах. Потом ей попадала шлея под хвост, и она исчезала. Надолго. Спала с кем-то там еще. Без разбору. Ну или со своей… девкой, — он выругался. — Ненавижу чертовых лесбиянок. Знаешь, эта Джулиана, она просто редкая сука. Ее когда-нибудь кто-нибудь просто пристрелит, вот попомни мое слово. Нельзя без конца играть с огнем. А Отто…

— Хорошо проводите время за сплетнями? — от негромкого, холодного голоса Отто оба подскочили, чувствуя себя соучастниками страшного преступления, застигнутыми с поличным.

Рене готова была залезть от страха под стол, но Ноэль тут же пошел в контратаку:

— Превосходно. Не желаешь присоединиться? У нас тут есть кое-какие вопросы.

По мнению Рене, когда имеешь дело с Отто, попытка обороны с помощью нападения — самая глупая и самоубийственная из всех возможных тактик. Ромингер вызверился:

— Пошел к черту. Если ты сплетничаешь за моей спиной, я не знаю, кому вообще можно верить.

— А я не знаю, к чему эта пентагоновская секретность! — Ноэль сердито сверкнул глазами. — Если люди, которые тебя любят, не имеют права говорить о тебе — кто тогда имеет?

Браво, Ноэль! Рене чуть не захлопала в ладоши. Отто смерил его ледяным взглядом:

— Никто. Я сам говорю то, что считаю нужным.

— Заигрался в Моссад, жабеныш?

— Я же не начал сразу стрелять.

— На том спасибо.

Отто отвернулся от него, посмотрел на Рене — его взгляд сразу же слегка смягчился. Она встала, шагнула к нему, спрятала лицо на его груди. Прошептала:

— Отто, я так по тебе скучала…

— Я тоже, — прошептал он ей на ухо. — Поужинаем и вернемся в номер. И тогда… — Он ощутил легкую дрожь, пробежавшую волной по ее телу, и прижал ее к себе. Сутки без нее, без ее тела — как он смог это перенести? И как он будет выносить это чуть позже, когда расстанется с ней? Он напомнил себе, что выхода все равно нет.

«Драй фуксе» оказался затрапезной пивнушкой далеко от фешенебельных отелей. Большие дубовые столы без скатертей, тяжелые скамьи, почти все столы заняты — частично неизбежными туристами, частично мужиками, которые на туристов похожи не были. Эти громко выкрикивали «Онс, цво, драй, гзуффа!»[3] и со стуком чокались тяжелыми пивными кружками. Рене уже слышала от Отто, который значительную часть своей жизни проводил в разъездах, что лучшая рекомендация для ресторана в чужом городе — это то, что там едят не только туристы, но и местные. Это, по его мнению, говорило во-первых, о неплохом качестве кухни, а во-вторых, о вменяемых ценах. Обычно он бывал прав.

С виду «Драй фуксе» не походил на маленькие уютные местечки, которые он предпочитал. Темновато, прокурено и довольно шумно, стук кружек, громкие голоса, ржание мужиков за длинными столами. Герб на стене с тремя лисами, как и явствовало из названия. Заиграла музыка, запел певец — это был развеселый йодль[4], Рене с удивлением обнаружила, что музыка живая, на чем-то вроде сцены — несколько человек в коротких кожаных штанах, черных шляпах с узкими полями и перьями и в белых рубашках. Один из них пел, остальные аккомпанировали.

— Это что-то новенькое, — Ноэль повысил голос, чтобы спутники его услышали. — Раньше тут никто не пел.

Отто сказал с усмешкой:

— Главное, чтобы этот певец тут был не вместо повара. Раньше тут здорово готовили.

Симпатичная грудастая официантка в дирндле[5] с очень короткой пышной юбочкой, из-под которой выглядывали кружевные нижние юбки и кокетливые панталоны, принесла меню. Мужчины с интересом оглядели ее ноги и уперлись взглядами в ее декольте. Ромингер, впрочем, отвернулся первым и уткнулся в меню. Девушка отошла, и он прокомментировал:

— У Рене грудь куда красивее. И ноги тоже.

— Отто! — Рене покраснела. Он невозмутимо пожал плечами:

— У тебя вырез глубже, чем у нее, и сквозь кофту все видно. Ну и грудь правда лучше.

— Перестань, ты ее смущаешь, — угрюмо сказал Ноэль, который слегка протрезвел по пути.

— Если она не хочет, чтобы на нее пялились и обсуждали — пусть одевается скромнее.

Рене готова была провалиться сквозь землю. Она надела этот топ, потому что знала, что Отто нравится, как она в нем выглядит, но не ожидала, что он начнет ее обсуждать с Ноэлем. Она же не доставала его при других, высказывая свое мнение о его обносках! А он сегодня, как всегда, не порадовал ее приличным прикидом — на нем были обычные затертые ветхие джинсы и один из его любимых убитых лонгсливов, цвета хаки с белой надписью, утверждающей на английском, что девчонки дают тем, кто умеет брать. Вся эта красота по обыкновению сочеталась с грубыми ботинками и китайскими электронными часами с калькулятором в исцарапанном пластмассовом корпусе. Уж мог бы хотя бы у Ноэля поучиться — тот был в темно-синих превосходно сидящих дорогих джинсах и черном свитере, все вместе смотрелось на высоком и стройном молодом мужчине очень элегантно. Впрочем, Отто не собирался ничему учиться — он все делал по каким-то своим резонам, плевать хотел на чужое мнение, никому не подражал и ни перед кем не оправдывался. Что ему до того, что всех удивляет его манера одеваться и что все кругом одеты в разы лучше, чем он, даже те, кто намного меньше зарабатывает!

Им принесли по литровой кружке пива (Рене ужаснулась). Все трое выпили по нескольку глотков. Со сцены грянул новый йодль — Рене обратила внимание, что на открытом пятачке в центре зала появилось несколько посетителей и начали танцевать. Она сама постукивала пальцами по столу в такт заводной музыке. Сказала безнадежно:

— Я хочу потанцевать.

Отто молча закурил, Ноэль поднял голову:

— Правда? Ну пойдем попрыгаем.

Рене заколебалась, он поднажал:

— Давай, принцесса. Я умею так. Давай повеселимся немножко.

Она повернулась к Отто:

— Можно я?..

Ромингер растерянно пожал плечами, ответил грубовато:

— Мне-то что… Идите.

Ей показалось, что ему не очень понравилась идея, но она все же приняла руку Ноэля, и они вдвоем выскочили на открытое пространство. Его рука легла на ее талию, и он завертел ее в танце.

Она моментально заметила, что ей достался отменный партнер. По ее пониманию, француз не должен бы так ловко отплясывать тирольскую польку, но его это, похоже, не смущало. Сама Рене всю свою сознательную жизнь с большей или меньшей регулярностью занималась танцами и могла станцевать почти что угодно, хоть фламенко, хоть лезгинку, особенно если бы можно было подсмотреть, как это делают те, кто знает эти танцы, а уж в паре с хорошим партнером вообще могла творить чудеса. Ноэль быстро понял, что ей не составляет ни малейшего труда успевать за ним, и ускорил темп и усложнил танец, но у нее и сейчас не возникло никаких проблем. Рене с удивлением обнаружила, что они остались на этом пятачке одни, те, кто танцевал раньше, встали с краю и смотрели на них.

А Отто не смотрел — именно в этот момент в зале появился дородный, краснолицый герр Риддль — хозяин «Драй фуксе», которому успели сообщить о том, что у него в заведении пьянствует никто иной, как восходящая звезда горнолыжного спорта Отто Ромингер. Отто бывал тут раньше, но до сих пор, конечно, он ни разу не был удостоен такой чести, как выход хозяина к его столу.

— Грюс готт[6], герр Ромингер! — Объемистая фигура ресторатора заслонила зал. — Господи, Ромми! Какая честь для нас, что ты здесь!

Отто улыбнулся, поздоровался. На него тут же обрушилась сотня вопросов о лыжах, дана клятва, что весь ужин и вся выпивка и для него, и для его друзей — за счет заведения. Отто отвечал, стараясь говорить так, чтобы немец его понял. Разговор затянулся, и был прерван шквалом аплодисментов. Мужчины оглянулись как раз вовремя, чтобы увидеть, что Рене и Ноэль, оба разгоряченные и вспотевшие, довольные, покидают центр зала и направляются к столу. Отто подумал мельком, что аплодируют музыкантам, которые закончили очередной йодль и объявили короткий перерыв.

Рене скользнула на скамью рядом со своим любимым, взяла его под руку и положила голову к нему на плечо. Она тяжело дышала, он чувствовал сквозь свой лонгслив и ее тонкий топ жар ее тела. Он хотел ее. Ее волосы, заколотые в тяжелый узел на затылке, растрепались и щекотали его шею и подбородок. Ноэль повалился на скамью напротив них и залпом выпил полкружки пива:

— Это было здорово, принцесса! Повторим?

— Конечно, — весело, с готовностью отозвалась она, обнимая Отто. Герр Риддль решил, что ему пора:

— Я так рад, Отто! Знаю, что не должен бы тебе желать победить на Кандагаре, потому что Эйс — наш, но все же желаю!

— Спасибо, герр Риддль.

— Весь ужин — за мой счет!

— Спасибо, герр Риддль.

— А еще говорят, что швейцарцев невозможно понять с их швитцером! Я тебя запросто понимал! — похвастался баварец.

— Но я говорил по-немецки, герр Риддль.

— Да нет же, нет! — обалдел тот, и Рене расхохоталась. Ноэль не понял, в чем прикол, но тоже заулыбался, глядя на нее. Отто пусть был пьян, но от него не укрылась умильно-восхищенно-голодная ухмылка, появившаяся на физиономии его лучшего друга. Он довольно резко сказал на своем как бы немецком:

— Познакомьтесь, герр Риддль. Рене Браун, моя девушка. Ноэль Пелтьер, мой друг.

Пусть, черт подери, не забываются оба. Ноэль понимал и швитцер, и немецкий, пусть без нюансов. Отто впервые задал себе вопрос — а что они там за танец сбацали, что так запыхались, и что тут вообще происходит?

— Огромная честь! Рад познакомиться! — сиял хозяин ресторана. Рассыпаясь в любезностях и снова обещая всю пирушку за счет заведения, он наконец удалился. Ноэль, ухмыльнувшись, посмотрел на своего дружбана и пустил очередную шпильку:

— Счастливый день, верно, Ромингер? Бесплатный хавчик и пиво! Теперь закажешь что-нибудь самое дорогое в меню, правда?

Отто безразлично ответил:

— Ты тоже можешь заказать что-нибудь дорогое на халяву, твоя жратва включена в пакет. А жаль, что он тебе лично этого не предложил, да? По-моему, он тебя просто не узнал.