Отто вздохнул и переключил приемник на музыкальную волну — салон заполнил тяжелый рок Лед Зеппелин. Да, он сегодня отстал, впрочем, он и не рассчитывал на медаль. Золото получил Кирхмайр, серебро Билли Бэстин, на бронзу выскочил Жан-Марк Финель, который раньше ходил только слалом, но последние 2 года усиленно вытягивал гигант. Вот, судя по всему, и вытянул. Отто решил, что тоже может вытянуть эту дисциплину, и сделал себе пометку в уме, что надо бы провести рождественские каникулы поближе к трассам гиганта. Впрочем, традицию нарушать нельзя — 26 декабря не только рождество, но и день рождения Ноэля, и неявка в означенное время в Гренобль чревата как минимум повешеньем на нок-рее.

Айсхофер тоже не проявил себя в гиганте — всего лишь двенадцатый результат, для честолюбивого Эйса — однозначный провал. Впрочем, после вчерашней победы, может и пофиг. Молодой норвежец Карл-Йоахим Нистром — младше Отто на год — ловко выскочил на четвертое место к дикому восторгу своих болельщиков. Он опередил Отто на 1 сотую и отстал от Кристофа Кирхмайра на 20 сотых секунды. Шестым оказался еще один слаломист — Арне Бурс — и тоже считал этот результат отличным. Отто подумал немного и решил, что для него пятый результат в гиганте — тоже неплохо. Помимо прочего, к дикому восторгу Брума, он продолжал лидировать в общем зачете с огромным отрывом. К тому же, он был единственным спортсменом, который набрал очки во всех дисциплинах, а не в одной или в двух, как прочие. За исключением комби, которая пока не проводилась. Вторым пока шел Хайнер с очками в супер-джи и спуске, а третьим — Финель с результатами в слаломе и гиганте.

Итак, у него оставалось всего четыре дня перед долгой поездкой в Америку, на соревнования в его любимых скоростных дисциплинах и слаломе. Он едет туда один, без Рене. Она уже знала об этом. Сегодня утром он сказал ей с очень расстроенным видом:

— К сожалению, мы слишком поздно спохватились. Тебе не успеют сделать визу. Мне сегодня звонила Серена, нужно было заняться этим еще неделю назад.

— А как же ты? — Рене даже не заподозрила обман — что он и не подумал связываться ни с какой Сереной (секретарь Брума контактировала с посольствами).

— Так у меня же мультивиза, малыш.

Оба понимали, что им предстоит расставание. Только Рене не знала, что это будет расставание навсегда. А когда она начала расспрашивать его про то, когда он вернется и куда они поедут потом, он быстро перевел разговор на другую — тоже небезынтересную — тему. Теперь, когда он стал звездой, он оказался перед необходимостью решать один насущный вопрос, а именно выбора менеджера.

Менеджер для успешного спортсмена в каком-то отношении самое незаменимое лицо, все равно как импресарио для рок-звезды. Он может тянуть и воровать огромные деньги, а может и помогать их зарабатывать, он может принимать наихудшие решения по работе своего клиента, а может и оптимальные, может вовлечь его в большие неприятности, а может и избавить от них, и в конечном итоге может как превратить жизнь звезды в сплошной геморрой, так и существенно облегчить ее. Поэтому Отто постарался подойти к вопросу со всей возможной осмотрительностью.

Вокруг молодого спортсмена толпами вились желающие стать его агентом — их рвение только подстегивалось его огромным успехом, популярностью у фанов и большим интересом потенциальных и ныне действующих спонсоров. Среди этих агентов были всякие — и известные, пользующиеся серьезной репутацией мэтры профессии, и откровенное жулье, которое ничего не смыслило в спорте и в законах, принятых профессиональными спортивными федерациями, но всегда всплывало там, где пахло большими деньгами. Ромингер давно уже понял, что спортивный менеджмент — довольно-таки грязный и криминальный бизнес, и меньше всего ему хотелось вляпаться в какую-нибудь подобную гадость. В спортивных кругах ходили страшилки о том, как ничего не подозревающие спортсмены крышевали торговлю наркотой или спонсировали какую-нибудь запредельную гадость вроде детской проституции, а потом во время следствия могли только проблеять «А я ничего не знал!» То есть все сводилось к тому, что или спортсмен — конченный подонок, прикрывающийся спортом для обтяпывания преступлений, и такому была одна дорога — вон из спорта прямиком за решетку, или он — полный идиот, не подозревающий, что творится у него под носом. Тут речь шла не об уголовной ответственности, а о стопроцентно разрушенной репутации, огромных финансовых потерях (спонсоры бежали от таких несчастных, как от огня) и зачастую — о длительной дисквалификации вплоть до пожизненной. По обе стороны Атлантики уже прогремело несколько таких скандалов. Поэтому Отто медлил с выбором, присматриваясь к игрокам этого рынка, продумывая схему ограничения полномочий агента при работе с банковскими счетами клиента, но так, чтобы эти ограничения не мешали делу. Тем временем Регерс зверел от того, что Отто все время отправлял его на переговоры со спонсорами. А теперь на горизонте замаячило не только соглашение с Ауди, но и еще несколько интересных предложений. В том числе и условно спортивных. Одна немецкая компания, крупный производитель молодежной спортивной одежды, вздумала сделать Ромми лицом бренда. Очень большие деньги. И бесконечные фотосессии и съемки. Отто терпеть не мог всю эту ерунду, но обсуждаемые гонорары были слишком существенные, чтобы просто так взять и отказаться… Ему осталось только намекнуть на эту тему, и Рене начала его расспрашивать, тянуть из него клещами все новые подробности. Но ведь никто не отменял и реальные спортивные темы, к примеру, то, что Россиньоль планировал начать выпуск снаряжения, спроектированного персонально для Отто.

Его просто тошнило от разговоров о спонсорах и контрактах, в то время как сердце рвалось на части, какой бы глупостью это не казалось. Отто никогда бы не поверил, что может так тосковать, решив всего-навсего расстаться с девушкой. Решение было принято, оно было твердым и окончательным. Он не вернется к ней из Америки. Но ему осталось четыре дня, всего четыре, и он проведет их с ней. А сейчас ему необходимо побыть одному.

Рене искоса поглядывала на него, пока он прокладывал дорогу по заливаемым дождем, запруженным автомобилями улицам Цюриха. Он вел машину мастерски и аккуратно, как всегда, но на автопилоте, с отсутствующим видом, явно пребывая мысленно где-то далеко, в каком-то не самом приятном месте. Его лицо было сурово и сосредоточено, брови нахмурены, неулыбчивые губы плотно сжаты. Рене ощутила, как по спине пробежал уже хорошо ей знакомый холодок неустроенности и страха — что будет дальше? Очередные скачки его настроения пугали ее до потери памяти. В последние несколько дней он был такой странный: то веселый, то мрачный, то ласковый, то грубый и злой, то спокойный, то какой-то взвинченный, нервный. Можно было бы списать все это на сотрясение, но началось-то все еще до травмы. Она даже может точно сказать, когда — на следующий день после его победы в слаломе в Кран-Монтане. Уже больше недели он будто носится в эмоциональном смысле по американским горкам и тащит ее, Рене, с собой. Он весел и ласков — и она счастлива, он хмурится — она дрожит от страха, а тот его взрыв в Гармише накануне контрольной тренировки просто чуть не доконал ее… А сейчас… куда они едут? Что с ними будет? Почему он такой мрачный? Она не имела понятия, что произойдет в ближайшие пять минут, но ей и в голову не приходил простой вопрос — а стоит ли ее огромная любовь всего этого? Она была готова на все ради того, чтобы быть рядом с Отто. А вся нестабильность и зыбкость их отношений казалась ей совершенно объяснимой — она пытается удержаться рядом с мужчиной, который так похож на ветер — от ласкового бриза до сокрушительного урагана, от теплого дуновения до ледяного шторма. Она любит его, значит, должна принимать таким, какой он есть. На свете могло быть много других мужчин — тоже молодых и красивых, но более предсказуемых, менее эгоистичных, способных полюбить ее, но разве мог хоть один из них сравниться с ее великолепным Отто?

Он затормозил около ее подъезда, не глуша двигатель, и прохрипел:

— Я приеду в десять.

Она откинула назад волосы, потянулась к нему, но увидела, что он мрачно смотрит перед собой, продолжая сжимать руль. Его настроение было просто пугающим.

— Отто, — прошептала она.

— У меня есть кое-какие дела, — процедил он. — Иди, малыш.

Рене молча вышла из машины, достала чемодан из багажника. Пока ждала внизу лифт, услышала, что Отто уехал. Кнопки в лифте расплывались перед ее глазами от слез. Она была уверена, что Артур обитает сейчас у Макс, и это было хорошо. У нее не было ни малейшего желания отвечать на вопросы, становиться объектом сочувствия, не говоря уже о том, чтобы участвовать в светских беседах на тему «а я тебя предупреждал!» Дома было темно и тихо. Она включила свет, прислонилась к двери спиной, сползла на пол, села прямо под дверью и горько заплакала, уткнувшись лбом в колени. Она могла сто раз понимать его и находить ему миллионы оправданий, но ей все равно было так грустно, так страшно… Она говорила себе, что все хорошо, что он скоро приедет… Он приедет в десять. Он приедет в десять.

* * *

Отто припарковал БМВ около того сервиса, в котором пять лет назад работал механиком и подхалтуривал бухгалтером. Хозяева, вполне шустрые мужики, расширялись — теперь они занимались еще и организацией коммерческого хранения сезонного транспорта. Летом тут стояли снегокаты, зимой — мотоциклы, скутеры, катера. Тут ожидал весны и ромингеровский офигенный спортбайк — Хонда Харрикейн 1000, купленный полгода назад.

Было просто верхом кретинизма даже вспоминать о байке ноябрьским вечером. На улице шел проливной холодный дождь, дул пронизывающий ветер, термометр показывал +10. Но ему нужно было что-то, чтобы как-то избавиться от той тоски, которая накрыла его, когда он принял свое трусливое, подлое решение бросить ее. Вся трусость и подлость того, что он решил, была для него очевидна. Но что еще он мог сделать?

Какая-то встряска, адреналин, хоть что-то. То самое, за что Брум так орал на него в начале сезона. Рисковать ни за что. Свернуть шею к чертовой матери. Может, оно бы и к лучшему. Хотя он вовсе не хотел умирать. Он хотел жить. Свободным. Независимым. Он сейчас просто немного проедется. Никакого удовольствия он от поездки, конечно, не получит — в этот промозглый вечер гонка на спортивном мотоцикле могла стать источником только опасности, никак не удовольствия. Оставалось только попробовать списать это идиотское желание на посттравматический бред, выпить таблетку элениума и уговорить себя отказаться от всей дурной затеи. Он сам не понимал толком, зачем так рвется за руль. Только знал, что ему нужен байк. Нужна скорость километров в сто сорок минимум. Для фрирайда сейчас было поздновато, а ему нужно это прямо сейчас, сию секунду.

— Простите? — растерянно уставился на него клерк за стойкой. — Ваш мотоцикл?

— Ну да. Проблемы? — Отто невинно посмотрел на мальчика за стойкой. Сопляк. Что бы он понимал. «Сопляк» был явно на пару лет старше Ромингера, но сопляком был не по возрасту, а по жизни.

— Э… Я позвоню боссу, — пробормотал клерк, хватаясь за телефон. В его сто-франково-недельной головенке, очевидно, не умещалась мысль о том, как можно брать мотоцикл во время холодного ноябрьского дождя. Не удостоив его ответом, Ромингер уселся в кресло и демонстративно взялся за какой-то журнал, который лежал тут для развлечения клиентов. На самом деле, клерк из них двоих явно более разумное существо, подумал он. Ну ведь и вправду надо быть кретином, чтобы в такую погоду гонять на байке. Он замерзнет как бобик, будет весь в грязи с головы до пят, у него нет никакого подобия байкерского комбинезона (вернее, есть — но чинно висит дома в его почти пустом шкафу) и нет даже перчаток, через несколько минут он не сможет толком держать руль, так закоченеют руки. И можно будет беспокоиться о чем-нибудь вроде воспаления легких… разумеется, если он останется в живых после гонок по мокрому асфальту. Но все эти разумные соображения ничего не меняли. Он хотел за руль хонды. Ему это нужно. И все тут.

Боссом оказался никто иной, как старый знакомый Отто Клаус Кински. Он когда-то был начальником смены, в которой Отто работал механиком. Хороший мужик, они всегда отлично ладили, хотя Кински был такой пожилой дядька, ему, наверное, было уже все тридцать пять, не меньше.

— Бугай! — удивился Кински, и Отто улыбнулся, услышав свою старую кликуху сервисовских времен. Этого почетного прозвища он удостоился, в первый раз побив Динкмана — задиру-жестянщика. — Ты, что ли, тут на байке кататься вознамерился?!

— Ну да. Твой мальчик, похоже, против, — ухмыльнулся Ромингер.

— Ты спятил? Дождь, и к ночи похолодает до нуля. Никто не катается на байках в конце ноября! Тебе, может, календарь показать?

— Лучше покажи мне место в Библии, где это написано.