Ну, со мной-то все будет в полном порядке, — с ухмылкой подумал Вернер. Я буду образцовым папашей и чертовски хорошим банкиром. А в свободное время… На свете полно еще красивых женщин.

В банке его, как всегда, ждала куча дел.

Около полудня к нему в кабинет прискакал взмыленный Дав с какими-то счетами-фактурами для форфейтинга. Вернер ослабил узел галстука и откинулся на спинку кресла:

— Ты чего такой встрепанный?

— Я-то? Ну здрасте, загрузил делами по самые гланды, а потом спрашивает, чего. Ты вот что. Сегодня вечером что делаешь?

— А что? — с готовностью спросил Вернер.

— Слышал когда-нибудь про «Битлз»?

Вернер подумал и осторожно сказал:

— Это какая-то группа. Поют или…

— Ты меня с ума сведешь! «Поют или»! Между тем, на дворе 1965 год!

— Ну и? — нимало не смутившись, спросил Вернер. — Ты вон в банке уже лет 6 работаешь, а все еще не знаешь, что для оформления форфейтинга еще и аккредитивы нужны.

— Короче, так, — Дав с присущей ему абсолютной бесцеремонностью уселся на Вернеров стол. — Они, понимаешь, сегодня дают концерт в Монтре. А потом будет прием. Помимо всего прочего, мы с тобой оба там обязаны быть. Босс распорядился.

— Кто? — не сразу понял Вернер. Он привык быть царем и богом в своем отделе и периодически забывал о наличии в банке еще и такой фигуры, как председатель совета директоров, Лоренц Ромингер.

— Твой папа, мать твою, — припечатал Дав.

— А на кой ему надо, чтобы мы там были?

— На всякий случай, банк — спонсор всей этой богадельни.

— Концерта?

— Нет, борделя, — саркастически сказал Дав. — Короче, концерт начнется в 8 часов. Потом будет пьянка в честь этих самых «Битлз», в отеле «Савойя». И таки я тебе скажу, если я хоть чуть-чуть разбираюсь в жизни, там будет много симпатичных шикс.

— Кого?

— Девочек, с которыми можно поразвлечься. Они все по этим «Битлз» просто сохнут.

Они приехали в Монтре, заняли свои места в ложе для почетных гостей, которая, к слову сказать, была где-то сверху, над прижатой вплотную к сцене безумной толпой. Вернер ошеломленно следил за происходящим. Было ужасно шумно, на сцене болтались какие-то четыре толстомордых парня в пиджаках без воротников и со стрижками под горшок, и пели. По мнению Вернера, слишком громко. Природа его одарила умом и красотой, но не дала и намека на музыкальный слух. Он искренне не понимал, вокруг чего тут столько шума. Музыка для него не существовала, а тексты у этих «Битлз» были просто-таки кретинские. Но что его поразило особенно, это те самые «шиксы». Молоденькие девчонки орали, рыдали, бросали на сцену трусики и еще что-то. Несколько сорвали с себя блузки и вертели ими над головой, выставляя напоказ подростковые маленькие грудки. А толстомордые будто бы и не замечали.

— Ну как? — победно спросил Дав, будто это он сам пел со сцены. — Хорошо поют, сукины дети, а?

— Слушай, а я вот все думаю, может, все-таки дадим «Кольер» ту пару миллионов?

Им приходилось орать друг другу в ухо. Дав опешил, потом захохотал:

— Ты ботаник, Ромингер. Ты ни хрена не понял.

— Не понял, — охотно подтвердил Вернер. — Они поют, ну и пусть поют себе. А девки какие-то… Незрелые. Ведут себя как идиотки.

— Наивный. Кто тебе этих малолеток подсовывает? На приеме будут фифочки посерьезнее. Ни одной из этих фанаток туда и на выстрел не подпустят.

— Это вселяет оптимизм, — буркнул Вернер и достал из портфеля документы по «Кольеру».

— Эх ты, поц, — буркнул Дав. — Приобщаешь его к культуре, а он все или о делах, или о бабах. Гой несчастный…

Как выяснилось, Дав знал о чем говорил: на приеме были девушки совсем другого толка. Никаких дешевых кофточек и бижутерии, никакого неумелого яркого макияжа и вульгарного фанатичного блеска в глазах. Вернер с бокалом вина в руке наблюдал, как зал отеля «Савойя» помаленьку наполняется серьезным народом, как раз таким, какой он привык наблюдать вокруг себя. Как выяснилось, шоу-бизнес — тоже бизнес, о чем он как-то раньше не задумывался. Многие из пришедших на прием тоже были поклонниками «Битлз», но это не мешало им обсуждать контракты со студией «Эппл», рекламные ролики с битловской звуковой дорожкой и прочее. Многие были с дамами, в основном молодыми и очень красивыми. Хорошо одетые, красиво накрашенные девушки в дорогих украшениях на свой лад старались привлечь внимание пресловутой ливерпульской четверки, но никому из них и в голову не приходило бросить им свои трусики.

— Смотри, — сказал Дав на ухо Вернеру, — Вон, видишь, у окна, в красном?

— Ну? — Вернер взглянул на потрясающую брюнетку в облегающем красном платье, почти такую же красивую как Франсин.

— Это нынешняя мисс Швейцария.

— Да? — Вернер пригляделся к ней внимательнее. — Ты с ней знаком?

— Нет. По телевизору ее показывают довольно часто.

— Жаль. Кто бы мог нас познакомить?

— Пойди да сам познакомься. Не будь таким старомодным, — отмахнулся Дав и исчез в толпе. Вернер улыбнулся и направился к девушке.

Она стояла около окна с бокалом в руке и рассеянно слушала какого-то типа в дорогом костюме, который разглагольствовал о том, какую группу он открыл в марте в Уэльсе. По мнению Вернера, бессовестно врал. Девушка кивала и явно искала какой-нибудь путь к отступлению. Когда Вернер оказался за спиной англичанина, она встретилась с ним взглядом, и он начал действовать.

— Вот ты где, дорогая, — сказал он громко. — Прошу прощения, сэр, но о вас только что спрашивал Эпстайн.

Об Эпстайне он слышал от Дава. Ушлый Шнеерзон с ним успел уже познакомиться. Англичанин аж подскочил на месте и галопом понесся разыскивать всемогущего продюсера.

— Спасибо, — сказала красавица, улыбаясь. — Он просто чудовище. Невозможно скучный тип.

— Я тоже скучный, — ляпнул Вернер. — Я терпеть не могу любую музыку и тут исключительно по работе.

— Правда? Вы связаны с ними?

— Нет. Я связан с банком, который был спонсором всего шоу.

— По-моему, это еще интереснее. — Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись прелестные ямочки, а серые глаза сияли. Бессовестный Вернер прикидывал, как скоро ему удастся извлечь ее из этого красного платья.

Девушка с интересом смотрела на него. Молодой красавчик, тоже в дорогом костюме и часах минимум за 15 тысяч франков ей понравился сразу.

— Я Вернер Ромингер, — сказал он.

— Очень приятно. Рита Бонаджунто, — представилась девушка.

— Мне сегодня просто невероятно повезло, — он восхищенно смотрел на нее. — Не исчезнуть ли нам отсюда? Как насчет ужина? Здесь, в «Савойе», превосходный ресторан.

— Правда? С удовольствием, — Рита, не задумываясь, взяла его под руку. Поесть можно было и здесь, на приеме, но их обоих интересовала отнюдь не еда.

* * *

С этого дня все началось. Красавица фотомодель стала любовницей молодого банкира. Они не скрывали ни от кого своих отношений, с удовольствием появлялись вместе на публике, если позволял график работы Риты, вместе ездили в деловые поездки и на отдых. Вместе они побывали в Лондоне, Нью-Йорке, Токио, Париже, Рио де Жанейро, островах в Карибском море. Вернера не волновало мнение Анн-Франсин, которая оставалась одна в Берне, в огромном доме, где никто ее не любил и где она никому не была нужна. Ее дочерью занимались три няни — две дневных и одна ночная, что для молодой женщины было облегчением. Муж, открыто живущий с другой женщиной, не заслуживал того, чтобы у его ребенка была мать. Что касается грудного молока, которым она должна была кормить ребенка, так оно очень удобно пропало примерно через неделю после ссоры.

Дочь графа, она же — отвергнутая жена молодого красивого банкира была обречена блистать в любом обществе и нигде не могла оставаться незамеченной. В высших кругах запада Швейцарии какое-то время одной из любимых тем разговоров был спор — кто красивее — законная жена или любовница Ромингера? Мнения расходились в зависимости от того, какие женщины были по вкусу тому или иному спорщику. Кто любил блондинок — делал выбор в пользу Анн Франсин. Кому нравились брюнетки — голосовал за Риту Бонаджунто. Обе женщины никак не комментировали ситуацию, в которую их поставил Вернер. Рита говорила, что любит его. Анн Франсин вела себя по-аристократически сдержанно и отчужденно. Казалось, она поставила себе целью всеми способами превзойти соперницу. Она умела себя держать. У нее был изысканный вкус. Она дружила с самыми маститыми парижскими и миланскими кутюрье, которые лично занимались ее гардеробом. Семейные обязанности ее не обременяли, в деньгах неверный муж ее не ограничивал, и Анн Франсин в конечном итоге неплохо устроилась.

Настал июнь. Четырехмесячная Джулиана была для Анн Франсин все равно что чужой ребенок, мать не видела ее неделями. Этого нельзя было сказать о молодом актере Жане-Сесиле Лафорнье, с которым молодая женщина появлялась на публике уже почти месяц. Колонка светской хроники постоянно уделяла им внимание.

В один прекрасный день в кабинет Вернера зашел Лоренц Ромингер, его отец и председатель правления банка. Это было событие из ряда вон. В отдел сына он заходил очень редко, если не сказать никогда. На самом деле, Вернер был так удивлен, что разлил свой послеобеденный кофе с коньяком, к которому в последнее время пристрастился.

— Привет, папа. Что-то случилось?

Он не обратил внимание, что в руке Лоренца зажата свернутая в трубку газета с цветными иллюстрациями.

— Что могло случиться? — сухо спросил Лоренц. В свои пятьдесят два года он был одним из самых влиятельных финансистов Швейцарии. Счастливо и давно женатый, он не одобрял образ жизни сына и тем более — невестки.

— Если ты хочешь напомнить мне, что сегодня двадцатое, а «Готц и Хойтман» просили о недельной реструктуризации…

Властным жестом Лоренц остановил сына:

— Я доволен тем, как идут дела в твоем отделе, и не собираюсь вмешиваться в твою работу. Я полагал, что ты достаточно взрослый для того, чтобы можно было вообще не вмешиваться в твою жизнь. Похоже, я ошибался.

— Папа…

— Говорить буду я. Я молчал, когда ты женился на женщине, которая тебе совершенно не подходит. Я ни слова не сказал, когда ты закрыл долг Сен-Брийена из семейных средств. Я ничего не замечал, когда ты бросил на произвол судьбы собственную дочь и протащил наше имя по всем газетам, начав эту идиотскую связь с манекенщицей. Но больше я не намерен делать вид, что все превосходно. Читай!

Вернер уставился на газету, которую отец швырнул на стол перед ним. Он не решался взять ее в руки, будто она была пропитана ядом кураре. Лоренц повысил голос:

— Давай же, смотри, к чему привело твое легкомыслие! Ты забыл, что для банкира главный капитал — это его репутация? Она должна быть снежно-белой, без пятнышка, а ты вместе со своей девкой извалял свою репутацию в грязи, и теперь это же делает твоя жена! И я сегодня же желаю знать, какие меры ты принял к тому, чтобы она прекратила позорить через тебя мое имя и разваливать мой бизнес!

Молодой человек неохотно взял газету, стараясь унять дрожь в руках. Это не удалось — страница с треском порвалась до середины. Он увидел колонку, очеркнутую красным карандашом.

«Прелестная жена неверного банкира Вернера Ромингера, восхитительная в платье полупрозрачного пионового шелка от Сен-Лорана и в бриллиантах от Шоме, провела томный вечер в Les Armures[1] с очаровательным Ромео — господином Лафорнье, который в последнее время зачастил в Женеву и в Берн, где проводит большую часть времени его любовница. Жан-Сесиль на протяжении всего вечера не переставал любоваться своей дамой и в равной степени — платиновыми запонками с розовыми сапфирами, которые она оплатила платиновой же картой своего супруга, красавца-рогоносца Вернера Ромингера. Пара не обращает внимание ни на окружающих, ни на пересуды, наслаждаясь своей близостью. Известно, что блудная жена сняла шале в Версуа[2], чтобы проводить там время со своим возлюбленным. Кто сказал, что любви после брака не бывает? К слову сказать, теперь ясно, почему банк Ромингера отказал в займе концерну Жермен и Ко — может быть, подобные дорогостоящие привычки жены сына владельца и ее любовников повлияли на состояние активов? Акционеры бьют тревогу. Не потребовать ли им проведения срочной аудиторской проверки?»

— Сука, — пробормотал Вернер себе под нос.

— Да? Ты так считаешь? — взорвался Лоренц. — Потому что она платит за цацки своего жиголо твоими деньгами? Так она и за обед платила ими же, и за это шале в Версуа! С чего бы тебе волноваться из-за таких пустяков?

— Послушай…

— Замолчи, я сказал! Я не желаю слушать твои оправдания! Это сказывается на бизнесе, на репутации нашего банка! И я повторяю только одно — я хочу, чтобы ты сегодня вечером сказал мне, что это прекратится немедленно! Или получай развод, или держи свою жену в рамках приличия!