— Сорок девять килограмм, — сказала сестра.

— Плохо. Какой у вас рост?

— Метр семьдесят четыре.

— При вашем росте надо весить минимум на десять килограмм больше.

— Я не могу есть. Меня тошнит.

— Это бывает в первые месяцы беременности. Но не до такой степени. Я предлагаю вам немедленно лечь в больницу.

— Я очень постараюсь набрать вес, — неуверенно сказала Рене. Она попыталась вспомнить, она не ела всегда из-за тошноты, или частично из-за своей хандры? Если это так, то с хандрой покончено. Она ни за что не навредит своему ребенку. Прямо сейчас пойдет в ресторан и наестся мяса, пирожков и роллов.

Врач с сомнением покачала головой.

— По-хорошему, я вас не должна отпускать. Ну ладно, давайте сделаем так. Завтра утром Вы сдадите все анализы, послезавтра я вас жду. Если вы не наберете хотя бы килограмм, возьмите с собой вещи, полежите недельку тут у нас в клинике.

— Я прямо отсюда пойду в ресторан, — весело сказала Рене. Неужели еще сегодня утром она умирала от тоски? Ведь все прекрасно! Пусть она многое потеряла, зато сколько приобрела!

Что там она должна сделать? Набрать килограмм меньше, чем за 2 дня? Круто, но она справится. Еще бы! Да здравствует пицца и жареная картошка!

— Только, пожалуйста, не увлекайтесь фаст-фудом.

— Никогда!

— Без комментариев, — Отто посмотрел на журналиста из околоспортивного таблоида таким взглядом, что тому впору было бежать заказывать себе гроб. Но малый был явно не из тех, кого легко отвлечь или запугать:

— Отто, я все же надеюсь, что ты сможешь прояснить ситуацию, которая так интересует твоих болельщиков, людей, которым ты небезразличен. В конце прошлого года ты встречался с девушкой, и, по мнению очевидцев, у вас все было серьезно. Что произошло?

— Ничего. Просто расстались. И серьезно ничего не было.

Отто не любил таблоиды. Но приходилось иметь дело и с ними — это тоже было частью его работы. Сейчас он больше всего хотел защитить Рене, он полагал, что ее тоже могут преследовать вопросами об их отношениях. Он не сомневался, что, если это произойдет, она сможет вести себя корректно, и не будет обрушивать в микрофоны потоки откровений о ее бывшем романе с Ромингером. И уж тем более, она не будет сводить с ним таким образом счеты за то, что он ее бросил. Но он боялся, что она до сих пор тяжело переживает их разрыв (в конце концов, разве с ним это же не происходит до сих пор?) и что подобное внимание только причинит ей дополнительную боль. Ему было неприятно говорить «ничего серьезного», но, если бы он сказал обратное, и к нему, и к Рене начали бы цепляться еще сильнее.

— А по чьей инициативе вы расстались? — не отставал репортер.

— Ни по чьей. Это просто кончилось.

— Ты, я вижу, не хочешь рассказать своим поклонникам правду.

— Я все рассказал. — Отто отвернулся, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена, и потопал к лифту. Журналист поймал его в Валь-д» Изере, где мужчинам предстояло катать гигантский слалом. Это был один из очень редких случаев, когда расписание соревнований мужского и женского кубков совпадало — девушки послезавтра выходили на супер-джи. Макс тоже была тут, и Отто собирался позвонить ей, он знал, в каком она номере. Может, вместе поужинают или сходят куда-нибудь. Все лучше, чем сидеть одному перед теликом или путаться с очередной дешевкой.

Отто знал, что в этом же отеле остановилась Клоэ, но не собирался встречаться с ней. Их соглашение как-то перестало его устраивать, хотя он не исключал, что через какое-то время он вернется к ней — чтобы держать на расстоянии других, особенно, конечно же, «хороших». Проблема была в том, что, во-первых, он не хотел Клоэ, ну совсем не хотел. А во-вторых, он начал подозревать, что она использует их соглашение для того, чтобы привязать его к себе. Он одернул себя: у него что — паранойя? Он решил, что все бабы в мире за ним охотятся? Совсем рехнулся. Мания величия. Но он перестал доверять ей. А это было серьезно, паранойя или нет.

А вот Артур Браун не приехал сюда. Он остался в Цюрихе. Отто было интересно, почему, и он надеялся, что Макс его просветит на этот счет. Не то чтобы он мечтал в очередной раз оказаться объектом наездов, он просто думал хотя бы таким завуалированным образом убедиться, что у Рене все хорошо. Что она пережила их расставание. И что она не…

Сколько раз он забывал про резинки, пока был с ней? Почему ни с кем другим у него не было незащищенного секса? А с Рене — раз сто, наверное. Прошло уже много времени, наверное, если бы что-то было не так, он бы об этом уже узнал. А как?

Она могла бы ему позвонить. Или Браун мог бы ему сказать. Но она не звонила, и Артур ни разу не упомянул ничего такого. Значит, она не беременна. Ну и хорошо. Пора уже выкинуть из головы все это.

А Брауна он даже зауважал. Этот рантье-халявщик четко стоял на страже интересов младшей сестры, не боялся наезжать на Ромингера за то, что тот бросил девочку. Вообще-то Отто привык, что любой дважды подумает, прежде чем косо посмотреть на него — лапа у него была тяжелая, и опыт в драках будь здоров, он прошел суровую школу в автосервисе. А этот камикадзе при каждой встрече задирался — и ничуть не боялся. Отто мог бы, конечно, принять вызов и навешать ему люлей, но не хотел, хотя Браун просто-таки напрашивался на это. Но Ромингер спускал ему то, что прежде никому не прощалось, самые мерзкие оскорбления, кто бы при этом не присутствовал. Любому другому в любой другой ситуации он бы ответил правой в челюсть. Но Артур в общем-то прав, Отто действительно поступил как последний мудак. Возможно, Отто бы на его месте тоже выступал. Наверное, даже сам бы начал драку (Артур его всячески провоцировал на это, но первый не нападал почему-то). Отто представил себе рокировочку и даже фыркнул — Браун соблазнил и бросил Джулиану, а он в качестве старшего брата бегает вокруг и блюдет сестричку. Жесть. Только, во-первых, они оба младше Джулианы, а во-вторых… Браун и его сеструха — да крошка Арти пожалел бы, что родился на свет. Интересно, она когда-нибудь выйдет замуж?

Артур вернулся домой около трех часов дня. Он разулся, снял куртку и понес на кухню коробку с пирожными из кафе «Захер». Очередная безнадежная попытка заставить сестру поесть.

О, чудо! Перед плитой стояла Рене и прямо со сковородки уплетала остатки утреннего омлета. Она стрельнула в него глазами и сообщила с набитым ртом:

— Фкушно ошень! Назначаю тебя шеф-поваром!

— Балбеска, — рявкнул он в ответ: — Будешь меня еще так пугать?

Она все еще была бледная и худющая как скелет, а полосатая пижама подчеркивала ее сходство с узником концлагеря, но ее глаза снова блестели яркой голубизной и лукавством. Неужели начала оживать?

— А теперь расскажи-ка мне как на духу, что это было, — Брат открыл холодильник и поставил внутрь нарядную коробку с пирожными. — А то не получишь десерт.

— Ничего не было, Арти. Все прошло.

— Ты уверена?

— Ну конечно. Ты был прав, что он меня бросит. Теперь это позади, и мы все забудем, да?

— Глас рассудка, — одобрительно кивнул он. — Если хочешь, я набью ему морду. Так, для компенсации морального вреда.

— Моего или твоего?

— Общего.

— Неа, не хочу. Он ни в чем не виноват. Он такой, какой есть. И ты меня предупреждал, и Макс, я не послушалась, ну и ладно, сама виновата. Зато мне было хорошо с ним. Я всегда буду вспоминать его добром. Помнишь в «Суперстаре»? It was nice, but now it’s gone[3]. Да и потом, давай будем реалистами — большой шанс, что не ты ему, а он тебе набьет морду.

Артур пожал плечами:

— Пусть так. Теперь тебе осталось набрать килограмм пять и снова ходить на учебу. А то смотри, отчислят, и у тебя будут проблемы с деньгами.

— А почему ты не поехал на этап?

Он помолчал, потом нехотя сказал:

— Меня отчислили. Это должно было рано или поздно произойти.

Сестра ахнула:

— Артур! Почему?

— Сборная страны — не благотворительная организация. Им нет резона держать человека без потенциала.

— Это ты без потенциала? Да что за бредятина!

— Как ты сказала, давай будем реалистами. Я никогда не смогу достичь таких результатов, как Ромингер или хотя бы Тони. Я это знаю. И Регерс. И Брум. Мне в этом году надо поступать в универ, это последний год, дальше тянуть некуда. Ты не хуже меня знаешь, что поступить туда не так уж и просто. Надо зубрить кучу всякого дерьма — химию, биологию…

— Ну что же, — Рене села напротив него с пакетом молока и налила себе полстакана. — Тогда нам обоим есть смысл покончить с прошлым и начать жизнь сначала. Что ты на это скажешь?

— За это стоит выпить, — сказал Артур. — Давай-ка, убирай это. У нас есть Бэйлис, ты вроде бы его уважаешь?

Она нахмурилась:

— Арти, я как-то не привыкла кирять средь бела дня. Давай отметим попозже, вечерком, после ужина. И пирожные пригодятся тоже.

Интересно, как бы ей совсем отвертеться от выпивки. Беременным женщинам пить вредно. Она не скажет брату о ребенке, он узнает об этом, когда уже нельзя будет скрывать. Живот вырастет, наверное, через пару месяцев, не раньше, тогда будет поздно уже говорить об аборте. И Артуру придется принять как свершившийся факт, что его сестрица собралась заделаться матерью-одиночкой. А пока что никто ничего не узнает. Вот и славно. А с Бэйлис — что-нибудь придумаем. У них есть непрозрачные позолоченные ликерные рюмки, если она поставит их на стол, а потом аккуратненько улучит момент и выльет в раковину, он ничего не заподозрит.


[1] Штаб-квартира Ауди

[2] подразумевается роман Натаниэля Готорна «Алая буква» (The Scarlett Letter), в котором героиню, которая родила ребенка без мужа, пуритански настроенные жители города обязали носить на своей одежде до конца жизни букву «А» (Адюльтер), вышитую алыми нитками

[3] Это было хорошо, но теперь это кончилось (цитата из рок-оперы «Jesus Christ Superstar» Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса

Глава 36

В отличие от Ромингера, карьера Максин Ренар не взлетала с нуля в стратосферу. Она развивалась постепенно — третья группа, медленно растущий рейтинг, тридцать четвертое место, тридцать второе, двадцать седьмое. Достаточно, чтобы считаться многообещающим дебютом, но пока не более того. Журналисты и аналитики были добры к ней, потому что она была стабильна, ей всего двадцать один, и она хороша собой — болельщики таких любят. Никто бы не отказался иметь на своем счету честь открытия будущей звезды, поэтому ей доставалось больше внимания, чем другим девушкам постарше, которые делили с ней места во второй и третьей десятке турнирной таблицы. К тому же, она дружила с Ромингером, что тоже придавало ей определенный вес — в эти дни все, к чему он ни прикасался, обращалось в золото.

Они сидели в небольшом кафе неподалеку от отеля. Пока ни любители автографов, ни журналисты их не засекли, ну и хорошо. Отто достал сигареты, закурил, улыбнулся Максин:

— Куда Брауна дела?

— Ты не знаешь? Его отчислили.

— Во как, — он нахмурился. — Брум?

— Кто же еще, — вздохнула она. — Да о чем звук, к этому давно шло. Он мне давно уже говорил, что если его не вышибут, он сам уйдет, ему учиться пора.

— И что теперь? — спросил он.

— Ничего, будет поступать на медицинский факультет.

— Понятно.

— А ты что? — поинтересовалась она. — Доволен собой? Не каплет и не дует?

— У меня все нормально, — пробурчал он.

— Оно и видно. Отто, Отто. Ты столько времени якшался со всякими тупыми бимбо[1], что не смог увидеть настоящую девушку.

— Ну мы опять об этом? — вяло возмутился он. — Хватит, Макс, надоело.

— Я твой друг. Кто, если не я, прочистит тебе мозги?

— Оставь мои мозги в покое. А вы видитесь с Брауном?

— Видимся, только не так часто, возможностей меньше.

— Что он рассказывает? — неловко спросил он.

Ага, подумала Макс. Нам интересно.

— Да ничего, записался на подготовительные курсы в универе.

— И… все?

— Дай-ка подумать. Ну, весной планирует месяц провести в Женеве у деда в его бывшем отделении, типа в рамках подготовки.

— В каком отделении?

— Ты же знаешь, у него дед — очень известный врач, только уже не работает.

— А, ну да, — Отто хмуро посмотрел на нее, не решаясь напрямую спросить о Рене. Макс видела его насквозь, но не собиралась облегчать ему жизнь. К тому же, она не решила, стоит ли рассказывать о том, что она знает. Ну услышит он, что Рене очень страдает, и что это изменит? Он вернется? Если бы. Он же и сам явно страдает, непонятно — как другие этого не видят? Но принял это дебильное решение бросить Рене, и осуществляет его с тупой решимостью стенобитного орудия, и она понятия не имеет, как вбить в эту красивую башку толику здравого смысла. Такой умный по жизни, Ромингер всегда отличался редкостной глупостью во всем, что касалось женщин. Но сейчас превзошел сам себя — ведь любит девушку, еще как любит. И она его тоже. А вот взял и бросил, идиот.