Мэри Патни - Волна страсти

Что происходит, когда прелестная женщина встречает настоящего мужчину, особенно такого, как Кеннет Уилдинг, герой романа «Волна страсти»? Извержение вулкана – вот что.

Страстный по натуре, прошедший суровую жизненную школу, Кеннет отчаянно борется за свой дом и будущее сестры. Неожиданно на своем пути он встречает такую же страстную, необузданную женщину. В ее руках находятся ключи от счастья, о котором он не смел и мечтать.

Для Ребекки Ситон вопрос стоит проще: может ли она доверять своим чувствам и человеку, который оказывается настолько привлекательным, что сводит ее с ума?

Эти вопросы и предстоит решить главным героям романа. Жизнь подчас ставит перед ними на первый взгляд неразрешимые задачи, им приходится сталкиваться с предательством и преодолевать невзгоды, но они смело переплывают огненную реку и находят радость и счастье в долгой и безграничной любви. Хочется надеяться, что вы порадуетесь за них вместе со мной.

Преданная своим читателям Мэри Джо Патни.

Рука мальчика замерла над бумагой, и он задумался: туловище вышло неплохо, но как быть с ногами? Мальчик рисовал углем свою любимую лошадку Элби. Все шло хорошо, и вот незадача. Как двигаются ее ноги, когда Элби идет рысью? Кеннет Уилдинг легко представил скачущую лошадку и, радостно вскрикнув, склонился над бумагой, старательно вырисовывая тонкие, стройные ноги породистой лошади.

Наконец рисунок был закончен, и мальчик побежал к матери, которая в другом конце детской укачивала его малютку сестру. Мать подняла голову и улыбнулась сыну.

– Отлично, Кеннет, – сказала она, внимательно всматриваясь в рисунок. – Это ведь не просто лошадь, не так ли? Это Элби.

Сын кивнул.

– Удивительное сходство, – продолжала леди Кимболл. – Она как живая и, кажется, вот-вот сорвется с места и поскачет. У меня бы так не получилось.

Лучшей похвалы и быть не могло, так как мать рисовала божественно. С гордой улыбкой Кеннет вернулся к своему альбому. Он принялся за новый рисунок Элби, но в это время дверь детской открылась и в нее вихрем ворвался сквозняк. Зажав в руке угольный карандаш, мальчик оторвался от рисунка. В детскую вошел отец – большой и сильный, так же крепко стоящий на земле, как один из знаменитых дубов Саттертона.

Взглянув на сына, лорд Кимболл нахмурился.

– Я же велел тебе не марать понапрасну бумагу. Ты должен зубрить латынь, чтобы в следующем году поступить в Харроу.

– Кеннет уже выполнил урок по латыни, и я разрешила ему немного порисовать, – с кроткой улыбкой вступилась за мальчика мать. – Он у нас очень талантлив, Годфри. Когда после окончания школы он отправится в свое первое турне на континент, то привезет оттуда прекрасные зарисовки.

Лорд Кимболл фыркнул.

– Рисование – это занятие для девочек. Джентльмены нанимают художников, чтобы те могли запечатлеть наиболее интересные места во время путешествия.

Выхватив из рук сына рисунок лошади, лорд Кимболл бросил его в горящий камин.

– Идем со мной, – приказал он. – Начали телиться коровы, а ты уже достаточно взрослый, чтобы помогать.

Кеннет хотел было возразить, но, стиснув зубы, вскочил со стула.

– Да, сэр, – ответил он.

Со временем он станет пятым виконтом Кимболлом и будет отвечать за все поместье и поэтому, так же как и отец, обязан знать каждый дюйм Саттертона. Нет ничего важнее земли и людей, живущих на ней. Ничего!

Но прежде чем последовать за отцом, мальчик бросил полный сожаления взгляд на огонь в камине, где его творение уже превратилось в пепел.

Положение было хуже некуда. Кеннет Уилдинг устало отбросил бухгалтерские книги и тяжело вздохнул. Он знал, что имение расстроено, но в нем еще теплилась надежда, что годы упорной работы и скромный образ жизни позволят ему спасти поместье. Как же он жестоко ошибался!

Поднявшись из-за стола, Кеннет подошел к окну и посмотрел на знакомые с детства очертания холмов Саттертона. Привычная красота пейзажа как ножом полоснула его по сердцу. Пятнадцать лет он тосковал по дому. Кто бы мог подумать, что некогда благодатные поля зарастут бурьяном, домашний скот пойдет на оплату сомнительных развлечений стареющего мужчины и его бессердечной, легкомысленной молодой жены.

Кеннет с трудом сдерживал закипавшую в нем ярость. Но тут за дверью послышался звук знакомых шагов, сопровождаемый постукиванием тросточки.

Согнав с лица печаль, он приготовился встретить свою младшую сестру Бет. Она была всем, что у него осталось, и он любил малютку с первых дней. А сегодня даже не знал, как говорить с ней.

Брат и сестра были очень похожи: те же темные волосы и серые глаза, но ее лицо было женственным и нежным по сравнению с его резко очерченным и мужественным. Бет опустилась в кресло и стала вертеть в руках тросточку. Ей было двадцать три года, но многие принимали ее за зрелую женщину.

– Тебя с утра не слышно, – сказала она, – с тех пор как ушел адвокат. Позвонить, чтобы тебе принесли обед? У нас сегодня чудесный пирог со свининой.

– Спасибо, но после того, как я просмотрел все счета, у меня пропал аппетит.

Лицо Бет помрачнело.

– Неужели мы настолько увязли в долгах?

Кеннету не хотелось причинять боль сестре, но он решил не лгать. Жестокой правды не избежать. Несмотря на физический недостаток, Бет была сильной. Еще ребенком ей пришлось смириться с врожденным искривлением ноги, а будучи уже молодой девушкой, она вдоволь настрадалась от злого языка своенравной, бессердечной мачехи.

– Мы совершенно разорены, – напрямик ответил брат. – Пока отец жил в Лондоне со своей ненаглядной Гермион, он выжал наш Саттертон, как лимон. Имение заложено и перезаложено. Гермион присвоила себе все фамильные драгоценности, и нет никакой возможности получить их обратно. Не пройдет и недели, как на нас налетят кредиторы. Ничего не осталось, даже твоего приданого.

Пальцы Бет крепко вцепились в бронзовый набалдашник тросточки.

– Я этого боялась, но надеялась на чудо, – сказала Бет, силясь улыбнуться. – Меня не волнует приданое, так как мне с самого рождения суждено остаться старой девой.

– Глупости. Если бы отец и его молодая жена не похоронили тебя заживо в Бедфордшире, ты давно была бы замужем с кучей детишек вокруг.

Бет безразлично махнула рукой, давая понять, что замужество и семья ее совершенно не интересуют.

– Мне очень жаль, Кеннет. Я как могла управляла имением, но, видно, из этого ничего не вышло.

– Управление имением не входит в твои обязанности. Этим должен был заниматься отец, а теперь я. Это мы виноваты, что погрузили тебя во мрак бедности.

– Не вини себя, во всем виноват только папа. Это он пустил все по ветру, чтобы удовлетворить прихоть своей ненасытной молодой жены. – Бет замолчала и вытерла набежавшие слезы. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Но видит Бог, мне будет не хватать Саттертона.

От слез бедной сестренки сердце Кеннета болезненно сжалось. Это кроткое создание не обвиняло его ни в чем, и у брата все сильнее скребли на сердце кошки.

– Вместо того чтобы идти на военную службу, мне следовало бы остаться здесь, тогда, возможно, нам удалось бы избежать этого ужасного разорения.

– Я сомневаюсь в этом. Папа просто потерял голову. Желания Гермион стали для него законом, – сухо заметила Бет. – Ты бы здесь просто сошел с ума. Думаешь, я забыла ваши бесконечные ссоры с отцом перед твоим отъездом?

Слова сестры напомнили Кеннету о тех ужасных днях в Саттертоне. Бет была совершенно права: он не мог тогда оставаться в поместье. Стараясь отогнать от себя неприятные воспоминания, старший брат решил немного подбодрить сестру:

– Не волнуйся, голодать мы не будем. У меня осталось немного денег. Мы продержимся, пока я найду выход из положения. Надеюсь, все обойдется.

Кеннет посмотрел в окно на милые его сердцу холмы и тяжело вздохнул.

– Я хочу пойти погулять. После обеда мы все обсудим. Посмотрим, нельзя ли что-то сделать для тебя. Возможно, удастся отыскать какую-нибудь лазейку.

– Уверена, что все будет хорошо. – Бет медленно поднялась с кресла. – Из меня, конечно, плохой управляющий, но по крайней мере я добросовестно вела хозяйство. Посмотришь сам.

Кеннет кивнул и вышел на улицу, полной грудью вдыхая холодный февральский воздух. После своего возвращения он целые сутки провел в помещении, проверяя счета и выслушивая от их семейного адвоката новости одну хуже другой. Ему пришлось уволить наглого, нечистого на руку управляющего, нанятого отцом, чтобы свалить на того все дела по управлению имением.

Похоже, последний виконт очень изменился, женившись на женщине, годившейся ему в дочери. Он стал совершенно другим человеком. Будучи мальчиком, Кеннет любил, уважал и одновременно боялся отца. Сейчас же он испытывал к нему только злость и презрение.

Кеннет широко шагал по дороге, которая знавала еще времена Генриха VIII, и злость его начала остывать. Он знал эти места как свои пять пальцев, и все же в них появилось что-то новое, да и немудрено: с тех пор прошло пятнадцать лет. Долгих пятнадцать лет.

Многие люди находят зимний пейзаж унылым, но Кеннету нравились приглушенные тона. Лес переливался всеми оттенками серого, а по небу плыли такого же цвета облака, словно причудливые живые существа. Скоро появятся первые признаки весны во всем их зеленом великолепии. Он постоял у ручья, наблюдая, как кристально чистая вода струится по скользким камням, увлекая за собой пожухлые листья и траву. Это его земля, его родной дом. Сколько здесь еще суждено ему пробыть? Месяц-два, не более.

Кеннет бросил в воду камешек и продолжил свой путь. Конечно, они с сестрой не будут голодать, но жизнь Бет загублена. Она хорошенькая и умная девочка с мягким и кротким характером, и если бы у нее было приличное приданое, то ее увечье не стало бы непреодолимым препятствием к браку. Теперь же бедность в сочетании с физическим недостатком обрекает ее на вечное одиночество.

Кеннет взобрался на вершину самого высокого холма и посмотрел вниз. Ветви голых берез, словно человеческие руки, тянулись к нему. Он поднял горсть сухой промерзшей земли. Из поколения в поколение его предки жили и умирали на этой земле. Однако из-за отталкивающего себялюбия его отца имение попадет в чужие руки. Кеннет не был в душе хлебопашцем, но он любил эту землю; любил так же сильно, как свою мать. Разжав пальцы, он с глухим стоном выбросил комок земли. Он был готов пожертвовать чем угодно, даже жизнью своей, лишь бы спасти Саттертон, но вряд ли небеса вообще принимают таких, как он, проведших столько дней на войне, среди пота, крови и смерти.

Холодный ветер трепал его волосы, когда он спускался с холма. Неужели нет никакой надежды раздобыть денег, чтобы выкупить хотя бы часть закладных? Тогда бы он смог продать участок земли, а оставшуюся сделать плодородной, и она бы приносила хороший доход.

Однако размеры необходимой суммы отпугивали людей: по крайней мере двадцать тысяч фунтов. Перед тем как вернуться домой, он обошел несколько банков и поговорил с банкирами. Они были любезны и отнеслись с почтением к его титулу, но было ясно, что никто из них не одолжит денег человеку, унаследовавшему одни только долги. Но тогда он еще даже не представлял всей серьезности создавшегося положения.

Не знал он и человека, который мог бы одолжить ему такую сумму денег. Его друзья все еще служили в полку Стрелковой бригады, где служба считалась почетной, но богачей там не было. Большинство офицеров были сыновьями врачей, викариев и мелких помещиков. Они, подобно Кеннету, жили на одно жалованье, время от времени посылая деньги своим семьям.

Исключение составлял разве что его ближайший друг Майкл Кеннан, аристократ и владелец состояния, но он был всего лишь младшим сыном в семье. Ко всему прочему Майкл недавно женился и сейчас ждал прибавления семейства. Вряд ли он сумеет одолжить ему двадцать тысяч фунтов, даже если предположить, что Кеннет осмелится обратиться к другу с такой просьбой, чего он, конечно, никогда не сделает. У Майкла было достаточно неприятностей в прошлом, и всему виной был он, Кеннет.

К тому времени как Кеннет обошел поместье, он исчерпал все возможности его спасения. С мрачным выражением на лице он повернул к дому. Саттертон обречен, теперь надо думать о будущем. Война закончилась, и многие бывшие офицеры искали работу. Ему еще повезло, что у него есть родственные связи. Родственники не оставят его в беде.

На пороге дома Кеннет совершенно впал в уныние. Он открыл дверь и тут же наткнулся на единственного оставшегося в доме слугу, старого дворецкого Харрода, который, казалось, поджидал его.