Бриттани Черри - Волны, в которых мы утонули

Может быть.

Потом я стерла это слово.

Он написал: Точно.

Потом он стер это слово, но оно осталось у меня в голове.

Некоторое время мы сидели и молча смотрели на пустую доску.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Мэгги?

Я много об этом думала. Об ответе на этот вопрос. Кем я хочу стать? Кем я могла бы стать? Наверное, писателем. Я могла бы публиковать книги в Интернете, и мне не пришлось бы выходить из дома. Или художником. Тогда папа возил бы мои картины на продажу на ярмарки. Или, наверное…

Я взяла маркер и записала, кем хочу быть.

Счастливой.

Брукс взял свой собственный маркер и тоже написал, кем хочет быть.

Счастливым.

Его пальцы стерли наши слова. Он спрыгнул с кровати, подошел к моему столу и начал рыться в моих ручках и карандашах. Когда он нашел то, что искал, он вернулся ко мне и начал писать на доске.

Когда-нибудь ты проснешься и выйдешь из дома, Магнит, и откроешь для себя этот мир. Когда-нибудь ты увидишь весь мир, Мэгги Мэй, и в тот день, когда ты выйдешь на улицу и сделаешь свой первый вдох, я хочу, чтобы ты нашла меня. Несмотря ни на что, найди меня, потому что я хочу показать его тебе. Я помогу тебе вычеркнуть все пункты из твоего списка дел. Я покажу тебе весь этот огромный мир.

Вот так просто – я принадлежу ему. А он никогда об этом не узнает.

Обещаешь? – написала я.

Обещаю, – ответил он.

Я хотела стереть слова с доски, но когда провела по ним рукой, исчезло только то, что написала я. Он улыбнулся и показал мне свой маркер.

– Не сотрешь. Я хочу, чтобы доска осталась такой. Сохрани ее как мое обещание. Завтра я принесу тебе другую доску. Будем общаться с помощью нее.

Я приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, с моих губ не сорвалось ни звука.

Он улыбнулся. Он знал, что я хочу сказать.

– Пожалуйста. Послушаем музыку?

Я кивнула, и мы легли на мою кровать, пока он вытаскивал свой айпод.

The Fresh & Onlys «Waterfall».

– Какая же в этой песне офигенная партия электрогитары. Такое чувство, что вокруг тебя все и ничего одновременно. Если прислушаться, можно понять, как классно играет басист. А как он обращается с гитарой… – Он вздохнул и хлопнул себя ладонью по груди. – Шикарно.

Когда он говорил о музыке, я почти никогда не понимала, о чем он говорит, но мне нравилось, с каким энтузиазмом он это делал.

– Брукс! – Кельвин просунул голову в мою комнату и посмотрел на своего лучшего друга, подняв бровь. – Репетиция в пять. Идем. Нужно обсудить сопроводительное письмо к нашим демо, – сказал Кельвин.

Брукс и Кельвин были знаменитостями. Ну, почти знаменитостями – об их существовании знала только я. Они были солистами в их группе и научились на самом деле отлично выступать в нашем гараже. И пусть пока о них никто не знал, я была уверена: когда-нибудь они станут знаменитыми. Они слишком хороши, чтобы остаться незамеченными.

– Ты ведь снимешь нас, да, Магнит? – спросил Брукс, вставая с моей кровати, жизнерадостный, как и всегда.

Конечно, сниму. Я потянулась за видеокамерой и встала на ноги. В другой руке у меня была книжка, которую я сейчас читала. Я никогда не пропускала репетиции группы. Это было самое яркое событие моего дня. Я всегда снимала их из кухни. Несколько лет назад мама и папа подарили мне видеокамеру, потому что психотерапевт сказал, что я могу раскрыться и начать говорить, сидя перед камерой или что-то в этом роде. Это не помогло; я только часами смотрела на себя и моргала, поэтому вместо того, чтобы тратить пленку попусту, я снимала репетиции группы моего брата.

Прежде чем спуститься вниз, я подошла к окну своей спальни, которое выходило на улицу, и посмотрела через дорогу на крыльцо миссис Бун. Старушка сидела в своем кресле-качалке. Рядом с ней свернулась калачиком Булка.

Губы женщины шевелились, как будто она разговаривала с невидимым мужчиной, сидящим в неподвижном плетеном кресле рядом с ней.

С ее Стэнли.

Мои пальцы коснулись холодного стекла, и ее губы изогнулись в улыбке. Она усмехнулась каким-то своим словам, затем коснулась пустого кресла, которое стояло рядом с ней, и раскачала его в такт со своим.

Жизнь миссис Бун текла все медленнее, и она много времени проводила в своих воспоминаниях. Когда она не пропадала в прошлом, она твердила, что я должна создать свои воспоминания. Возможно, многим ее жизнь показалась бы печальной, но мне миссис Бун казалась такой счастливой. Пусть она одинока, но в душе она никогда не была одинокой.

Мои воспоминания были скудными, и некоторые из них – возможно, большинство – я точно украла из книжек. Часть меня злилась из-за того, что миссис Бун давила на меня, но другая часть знала, что на меня надо давить. Отчасти именно из-за нее я и начала писать список дел. Она была грубой, но при этом верила, что у меня есть будущее.

А тех, кто верит в тебя, когда ты сам в себя не веришь, не стоит отталкивать.

Мэгги

– Раз, два… раз, два, три, четыре! – отсчитал Кельвин и начал играть на бас-гитаре вместе с Бруксом и другими членами их группы. Я сидела на полу в кухне и снимала на видеокамеру через дверь в гараж. Каждый раз, когда они прерывались, чтобы поговорить, я возвращалась к чтению романа.

Когда я была младше, я не слишком любила читать, но с годами чтение заменило мне потерянный голос. Персонажи словно жили у меня в голове и делились со мной своими мыслями – и наоборот.

За последние годы я прочла более восьмисот книг. Я пережила более восьмисот историй. Я влюблялась около шестисот девяноста раз, отдавалась страсти как минимум двадцать раз и начинала ненавидеть кого-то около десяти миллиардов раз. На страницах книг я курила травку, прыгала с парашютом и купалась голышом. Меня предавали друзья – как физически, так и эмоционально, – и я оплакивала потерю дорогих мне людей.

Я прожила жизнь каждого персонажа, не выходя из своей спальни.

Отец приносил мне новую книгу – или пять – каждые две недели, в день зарплаты. Я предполагала, что в поисках новых книг для меня он проводил в книжных магазинах двадцать процентов своей жизни.

Каждый день я с нетерпением ждала, когда мальчики вернутся из школы и будут репетировать в гараже. Я в это время сидела на кухне и читала. Когда мальчики начинали ссориться из-за текстов песен, аккордов или барабанной игры Оуэна, я всегда прекращала читать.

– Говорю тебе, Рудольф, ты сбился с ритма на две доли, – простонал клавишник Оливер. Оливер – большой парень, который больше потел, чем дышал. На каждой его рубашке были здоровенные пятна пота. Когда он вставал из-за барабанной установки, на его заднице тоже были здоровенные пятна пота, и ребята всегда постоянно подшучивали над ним за это. Кроме того, Оливер всегда хотел есть. Если он не ел, он говорил о еде. Он был типичным мясоедом и любил мясо больше, чем все, кого я знала. Он слишком много потел и обожал бифштексы, но при этом из всех членов группы он был самым милым. Он никогда ни с кем не ссорился, за исключением Оуэна, также известного как Рудольф. Эти двое ссорились каждый день по любому поводу. В этот день ссора началась из-за того, что Рудольф отставал на два счета. Он всегда отставал на два счета.

– Ты ничего не понимаешь, Оли. Это ты играешь слишком быстро. Играй помедленнее, – Рудольф был полной противоположностью Оливера – вегетарианец, тощий, как палка, всегда закутанный во многослойную одежду, потому что он мерз вне зависимости от того, какая была температура. У него всегда был красный нос – отсюда и прозвище[12].

– Чувак, ты издеваешься? Да ты вообще ничего не понимаешь. Тебе нужно… – начал Оливер.

Рудольф перебил его:

– Нет, это тебе нужно…

– ПОЧИСТИТЬ УШИ! – закричали в унисон Оливер и Рудольф. И вот, прошло всего несколько секунд, а они уже стояли друг напротив друга, толкались и кричали. Оливер схватил Рудольфа за шею и засунул его голову к себе под мышку.

– А! Отвратительно. Прекрати, Оли! Это слишком жестоко! – крикнул Рудольф, и лицо его стало такого же цвета, как и нос. – Отпусти меня!

– Скажи! Ну, давай! – приказал Оливер. – Скажи, что я лучший клавишник!

– Ты лучший клавишник, доволен, придурок?

– И скажи, что мама любит меня больше, потому что я родился первым! – издевался Оливер.

– Да пошел ты, Оли… – Оливер засунул голову Рудольфа поглубже под мышку, отчего тот заскулил, как щенок. – Ладно! Мама любит тебя больше! Она любит тебя больше, мясоед ты недоделанный.

Оливер отпустил своего младшего брата, который был младше его на семнадцать минут, и с широкой ухмылкой хлопнул в ладоши. Эти двое были двухяйцевыми близнецами и постоянно ссорились. За ними всегда было интересно наблюдать.

Пока я наблюдала за перепалкой братьев, Брукс и Кельвин стояли в углу, изучая заметки в блокноте, в котором они записывали тексты песен и любые идеи, которые хоть немного касались группы. В основном мой брат и Брукс вели себя как полные придурки и стоили своих друзей-близнецов, но только не во время репетиций. Настроены они были весьма решительно. Ребята были полны энтузиазма стать неограненными алмазами из округа Харпер, штат Висконсин. Их целью было добиться успеха и покорить Голливуд.

Мама вошла на кухню с пиццами в руках и позвала:

– Мальчики! Идите есть!

Этого было достаточно, чтобы все они мгновенно вернулись в дом. Лучше Голливуда была только пицца пепперони.

Я сидела за столом с ребятами, пока они обсуждали, как купят огромные особняки, дорогие машины, яхты и обезьян, как только добьются успеха.

– Тебе не кажется, что если мы хотим добиться успеха, нам нужно придумать для группы название? – спросил Рудольф, откусывая здоровенный кусок безглютеновой сырной пиццы.

– Погоди, то есть Parrots Without Parents[13] – не вариант? – спросил Брукс, вытирая соус с лица тыльной стороной ладони.

– Мне казалось, это очень крутое название, – сказал Оливер.

– А мне казалось, что оно дурацкое! – не согласился Рудольф. – Мы должны придумать что-нибудь с ниндзя!

– Нет, с пиратами!

– Ниндзя-пиратами! – прокричал Кельвин.

Парни начали перекрикивать друг друга, а я тихонько ела пиццу и наблюдала за ними. Обычно в компаниях мне казалось, что я муха, которая сидит на стене и наблюдает за жизнью других людей. Дело было в моей немоте: из-за нее они по большей части забывали о моем существовании.

Но время от времени…

– Что скажешь, Магнит? – Брукс подтолкнул меня в бок, и от его легкого прикосновения все внутри меня потеплело. Он посмотрел на меня, и, когда я увидела, что в его глазах пляшут смешливые искорки, мое сердце заколотилось быстрее. Мне нравилась эта его черта. Мне нравилось, что он видит меня, когда весь остальной мир забывал о моем существовании. Я слегка улыбнулась ему и пожала плечами.

– Давай, – сказал он, открывая блокнот на чистой странице и протягивая мне ручку. Взяв ручку из его рук, я позволила своим пальцам задержаться на его руке. Он следил за каждым моим движением, а я следила за тем, чтобы каждое движение не было потрачено впустую.

Интересно, чувствует ли он его? Исходящий от меня жар? Мое желание? Как он мне нужен?

Когда я начала писать, он улыбнулся, глядя, как порхает над бумагой моя рука. Закончив, я пододвинула к нему блокнот.

– Crooks[14], – произнес он вслух, сжимая в руках блокнот.

– Crooks?! – заорал сбитый с толку Рудольф.

– Crooks? – эхом отозвался Оливер, на тон выше Оуэна.

– C – Кельвин, о – Оуэн, вторая о – Оливер, а остальное – Брукс, – объяснил он. – Правильно, Мэгги?

Я кивнула.

Да. Да.

Тот факт, что он понял значение названия без моего объяснения, заставил мое сердце взорваться. Как у него получается понимать, что я думаю, когда я не озвучиваю свои мысли? Как у него получается так легко читать меня?

– Crooks! – крикнул Кельвин, хлопнув ладонью по столу.

– Мне нравится. Как же мне это нравится, – восторженно крикнул мой брат. – Просто представь, как это будет звучать со сцены: «Привет, мы The Crooks, и сегодня вечером мы украдем ваши уши».

Я хихикнула про себя, пока они болтали.

– «Мы The Crooks, и сегодня вечером мы украдем ваши деньги», – пошутил Оливер.

– «Мы The Crooks, и сегодня вечером мы украдем ваши сердца!» – засмеялся Брукс.