Бриттани Черри - Волны, в которых мы утонули

– Мэгги, подожди! Я забыл сказать. Я помогу тебе вычеркнуть все пункты из твоего списка дел, но хочу получить кое-что взамен.

– И что же?

Он перевернул доску.

Выходи за меня.

– Что? – я нервно усмехнулась.

– Выходи за меня, – повторил он. Капли воды стекали по его носу и падали на землю.

– Когда? – спросила я.

– Завтра, – ответил он.

– Брукс! – Я со смехом взяла его за руки.

– И послезавтра. И послепослезавтра. И послепослепослезавтра. Каждый день, Мэгги Мэй. Я хочу, чтобы ты выходила за меня замуж каждый божий день до конца наших дней. – Он притянул меня ближе к себе, и холодный дождь почему-то стал теплее. В этот момент мы стали единым целым под проливным дождем. Его кожа касается моей, его сердце бьется в унисон с моим, и с этого момента наши души – единое целое. Он легко коснулся меня губами и тихо произнес: – Ты согласна?

Я дважды сжала его руки.

И мы поцеловались под дождем.

Вот оно.

Важное мгновение. Папа всегда говорил мне, что это когда-нибудь произойдет. Брукс был мгновением, которое я ждала всю свою жизнь.

В этот раз – навсегда.

Десять лет спустя Мэгги

– Здесь так громко, – крикнула Хейли. Мы стояли на стадионе в первом ряду. Две недели назад ей исполнилось шесть лет, и это был ее первый концерт The Crooks. Брукс с ребятами давали концерт в честь двадцатилетия группы на стадионе в пятнадцати минутах езды от нашего дома, и Хейли спросила, может ли это быть подарком на ее день рождения.

– Здесь не громко, ты просто еще маленькая, – передразнил Ной свою младшую сестру.

– Нет, все-таки громковато, – ответила я. Я достала из сумочки розовые шумоизоляционные наушники и надела их на уши дочери. – Лучше? – спросила я.

Она широко улыбнулась и кивнула.

– Лучше.

Когда свет начал гаснуть, Хейли и Ной запрыгали на месте. Когда группа вышла на сцену, мне показалось, что дети сейчас сойдут с ума. Они смотрели на своего отца глазами, полными обожания.

Он их герой. Он мой любимый.

– Привет, Висконсин, – сказал Брукс, обхватив микрофон правой рукой. – Если вы когда-нибудь были на концерте The Crooks, вам известно, что мы никогда не начинали концерт со вступительной речи. Но сегодня особый случай. Сегодня группе исполняется двадцать лет, и чтобы отпраздновать это событие, сегодня мы вернулись в наш родной штат. Мы с ребятами решили посвятить этот концерт человеку, благодаря которому много лет назад сбылась наша мечта. Когда-то одна девушка загрузила в Интернет несколько видеороликов, и именно благодаря ей были открыты The Crooks. Черт, да она даже придумала название группы.

– Мы любим тебя, Мэгги! – хором прокричали близнецы.

– Я люблю тебя, сестра, – сказал Кельвин, улыбнувшись мне.

– Они с тобой разговаривают, мама! – сказала пораженная Хейли.

Я поцеловала ее в лоб.

– Я знаю, дорогая. Классные они, да?

Она вздохнула, и ее глаза засияли.

– Да, мама. Папа классный.

– Итак, первая песня, которую мы исполним, написана не нами. Но только она подходит для того, чтобы начать концерт, посвященный моему самому дорогому и любимому человеку, моей лучшей подруге, – объяснил Брукс. – Это старый хит, надеюсь, вы будете подпевать. «Maggie May» потрясающего Рода Стюарта.

Кельвин заиграл на гитаре вступление, и через несколько секунд Брукс обхватил микрофон руками и начал петь, глядя прямо на меня. Дети продолжали аплодировать и выкрикивали его имя.

– Я стану рок-звездой, как папа, – крикнул Ной, подпрыгивая на месте.

Концерт прошел великолепно, как и всегда. Спев последнюю песню, Брукс сказал:

– Спасибо всем, что пришли. Мы The Crooks, и мы невероятно счастливы, что сегодня вы позволили нам украсть ваши сердца.

Брукс

– Папа, мне кажется, ты сегодня был очень хорош! – сказала Хейли, зевая. У нее были такие же голубые глаза, как у мамы, и такая же красивая улыбка. Когда она улыбалась, я готов был выполнить любое ее желание. Ее руки обвились вокруг моей шеи, когда я нес ее в спальню. Несмотря на то, что я объездил весь мир и видел много достопримечательностей, ничто не могло сравниться с домом и дорогими мне людьми.

– Да? Ты считаешь?

Она кивнула:

– Да. Я считаю, что мама поет лучше тебя, но все же ты был хорош.

Я поднял бровь.

– Да? Ты считаешь, что мама поет лучше, чем я? – Я положил ее на кровать и начал щекотать. – Скажи, что я пою лучше! Скажи!

– Папа! – она хихикнула. – Ладно, ладно. Ты поешь лучше! Ты поешь лучше!

Я улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Я так и знал.

– Папа? – спросила Хейли.

– Да?

– Время секретов?

Я кивнул.

– Время секретов.

Она придвинулась ближе, притягивая меня к себе, и прошептала:

– Я соврала, когда сказала, что ты поешь лучше.

Я снова начал щекотать ее и продолжал до тех пор, пока мы оба не запыхались. Я взял кота, бродившего по комнате, и усадил его на край кровати Хейли. Там он спал каждую ночь.

– Ладно, пора вам немного отдохнуть. – Я поцеловал ее в нос. – И Хейли?

– Да, папа?

– Земля вертится, потому что твое сердце бьется.

Я вышел из ее спальни, включив ночник, и, выйдя в коридор, увидел, как Мэгги выходит из комнаты Ноя.

Мы улыбнулись друг другу и вместе спустились вниз.

– Скиппи с ним? – спросил я.

Она кивнула.

– А Джем с Хейли?

– Ага.

Мэгги вошла в гостиную, я подошел к выключателю и приглушил свет. Она улыбнулась мне, прикусила нижнюю губу и подошла к музыкальному автомату, который миссис Бун много лет назад подарила нам на свадьбу. Она выбрала свой любимый трек – нашу песню.

Заиграла музыка, я взял Мэгги за руки и притянул к себе. Наши губы соприкоснулись, и я легонько поцеловал ее, прежде чем прошептать:

– Потанцуй со мной?

Она всегда говорила «да».

Мгновения.

Люди никогда не забывают мгновения.

Мы помним, что привело нас туда, где нам было суждено оказаться. Помним слова, которые дали нам надежду или уничтожили нас. Помним, что оставило в нас глубокий след и поглотило целиком. В моей жизни много мгновений меняли меня, были для меня вызовом, пугали и накрывали меня с головой. Однако самые важные – самые печальные и самые невероятные – все были связаны с ней.

И все привело к двум детям, собаке по кличке Скиппи, коту по кличке Джем и женщине, которая всегда любила меня.

Да, да, я знаю, я только что рассказала вам историю, но я хочу рассказать еще одну. Не волнуйтесь, эта будет не такой длинной. Уж точно не в восемьдесят тысяч слов. Эта история произошла на самом деле, и она достаточно личная. Вот она. Мне было тяжело писать эту книгу. В отличие от Мэгги Мэй я не была немым ребенком, но я почти не разговаривала. В начальной школе я была очень разговорчива. К третьему классу я стала общительной и неуправляемой. Я любила людей, и, кажется, люди тоже любили меня. Все, за исключением одной девушки. Назовем ее Келли. Мы с Келли вместе ездили на школьном автобусе. Однажды Келли сказала, что когда-нибудь вырастет до двух с половиной метров.

Два с половиной! Вы можете себе представить?

– Как это высоко, – ответила я. – Ты будешь выше всех людей в мире! – воскликнула я.

Келли прищурилась.

– Что ты сейчас сказала?

– Я сказала, что ты будешь выше всех людей в мире!

– Ты что, сказала, что у меня вши? – злобно рявкнула она. Ее гнев сбил меня с толку: что я такого сказала? Что я сделала не так?

Видите ли, у меня был дефект речи. Были некоторые буквы, которые я не могла произнести, и иногда случалось, что я говорила совсем не то, что было у меня в голове. Даже сегодня, когда я нервничаю, я не все могу произносить как надо. Как же неловко, что взрослая двадцатидевятилетняя женщина может в мгновение ока превратиться в третьеклассницу.

Я сказала «выше», а она услышала «вши».

И она сделала все, чтобы я об этом не забыла.

Я даже не знала, что такое «вши». Я училась в третьем классе. Я знала только то, что было в ситкоме «Парень познает мир», а Кори никогда не говорил Топанге слово «вши».

Но Келли этого не забыла. Она превратила мою жизнь в настоящий ад. Она обсуждала мою манеру речи, издевалась надо мной в школьном автобусе и щипала меня за уши со словами «Хочу посмотреть, как сильно покраснеют уши Черри!». Просто удивительно, как быстро надо мной начали издеваться другие дети. Это было ужасно. Я возвращалась домой вся в слезах, и моя мама не знала, что делать. Она заступилась за меня, пришла в отдел образования и потребовала, чтобы они сделали что-нибудь. P. S. Это сработало. (Спасибо, мама!)

Но я уже изменилась.

Я потеряла голос.

Я стала с огромным вниманием относиться к тому, что говорю, потому что почти всегда молчала. Я была уродкой, чудачкой, которая не могла говорить правильно. Мой голос не был достоин того, чтобы его услышали.

В средней школе в ежегодном альбоме меня даже назвали самой тихой девочкой. Я помню, что, когда мы должны были читать вслух на уроках, у меня были приступы паники и дрожь. Когда я знала, что мы будем читать вслух, я оставалась дома. Если я не могла остаться дома, то шла к школьной медсестре, предварительно плеснув себе на лоб горячей воды, чтобы сымитировать температуру. Если мне все-таки приходилось читать вслух, после этого я могла переживать несколько недель. Я вспоминала, какие слова я прочитала неправильно, и думала об одноклассниках, которые, наверное, надо мной смеялись.

Я была такой застенчивой, что учителя спрашивали, нет ли у меня нарушения способности к обучению. Моей маме сказали, что я никогда не смогу нормально общаться с людьми из-за моей застенчивости и проблем с речью. Но она сказала, что не может в это поверить. Дело в том, что дома я всегда много болтала. Мой дом был моей спасительной гаванью. В его стенах мой голос был услышан. Только там я могла быть собой после восьми часов в школе, где я изо всех сил старалась не быть собой.

Моя старшая сестра, Тиффани, не знает этого, но она помогла мне обрести голос. Она была потрясающей чирлидершей, популярной и веселой, и я всегда на нее равнялась. Однажды она сказала мне, что я должна попробовать пойти на испытания в команду поддержки.

Я попробовала и попала в команду.

Я могла стоять в толпе, и хотя я была в ужасе от того, что люди думали обо мне, я все равно отдавала этому все свои силы. Я начала больше говорить в школе. И я начала громче смеяться. Я пошла туда, и я не смогла бы сделать ничего лучше. Однажды, когда я училась в старших классах средней школы, один мальчик повернулся ко мне и сказал:

– Ты больше нравилась мне, когда молчала.

На долю секунды мне захотелось вернуться в свою безмолвную пещеру, но вместо этого я подумала: «Будь сильной, как Тиффани». Так что я ответила:

– Забавно, потому что ты никогда мне не нравился.

Дерзость. Я поняла, что такое дерзость.

В моем голосе иногда звучала дерзость! Из-за этого я попадала в неприятности. Но это уже другая история.

Именно поэтому «Волны, в которых мы утонули» так мне дороги.

Я была Мэгги Мэй, а она, в каком-то смысле, была и остается мной. У меня до сих пор иногда бывают панические атаки. В основном – перед публикацией романа или перед тем, как я влюбляюсь, или перед принятием какого-то важного решения. Дело в том, что в своих глазах я все еще та третьеклассница, которой кажется, что ее осуждают. А вдруг я облажаюсь? А вдруг я недостойна любви, успеха или возможности жить своей мечтой?

Но потом я делаю вдох и напоминаю себе, что быть собой – это нормально. Это нормально – в один день бояться, а в другой не бояться ничего. Это нормально – бояться говорить, но все равно каждый день использовать свой голос. Это нормально – быть немного надломленным, но оставаться целым.

Итак, я написала эту книгу для себя. Но не только для себя. Я написала ее для всех, кто чувствует себя так же, как Мэгги Мэй, кому кажется, что он так же одинок и потерян. Эта книга написана для тех, кому кажется, что он – невидимка. Она написана для тех, кто по ночам борется с паническими атаками в своих темных спальнях. Она написана для тех, кто плачет перед сном, а на следующее утро просыпается и видит, что наволочки хранят следы от слез. Эта книга написана для вас. Она ваш якорь. Эта книга – доказательство того, что и вы найдете свой голос. Вы достойны любви, успеха и исполнения желаний. Продолжайте говорить, даже когда ваш голос дрожит. Договорились? Не теряйте веру в себя. Вы важны, вы любимы, и ваш прекрасный голос имеет значение.