Марина тоже улыбнулась на прощание. Вполне миролюбиво и немного грустно. Обернулась, долго смотрела Нике вслед… Потом прижала пальцы к уголкам глаз, прикрывая ладонями дрожащие губы — всего на несколько секунд. Нельзя было плакать — не время и не место. Жить надо, а не плакать. Как получалось, так и жить, в случившейся бедности, нелюбви и предательстве. Жизнь хитра и коварна, но ведь в любых обстоятельствах можно позволить себе чуточку благородства? Пусть, пусть эта женщина по имени Вероника знает, где правда, где ложь. Может, хоть она не обманется?

* * *

Ника возвращалась к себе в офис, думая примерно о том же: работать надо, а не изводить себя полученной информацией. Потому что можно с ума сойти, если все, что сказала Марина, — правда. Что Антон сам, своими руками устроил ей этот кошмар. Неужели действительно — правда?

Она несколько раз пыталась кликнуть его номер — абонент был недоступен. И на другой день пыталась, и на третий… Потом бросила это занятие, уже и неважно стало. Досада ушла, гнев остыл. Да и что теперь изменишь, если даже выяснится, что это правда?.. Ничего не изменишь. Сама виновата, что ж. Как та стрекоза из басни Крылова — все бы пела, это дело. Ах, любовь, ах, белая вьюга, дом мой укрой! Напелась, выходит? Теперь пойди попляши. Как бы сказала Маргарита Федоровна: придумала наивная Береника созвездие из волос, чтобы прикрыть банальную кражу.

Еще и Матвей измучил вопросами. Каждый день — один и тот же диалог, слово в слово.

— Мам, папа не звонил?

— Нет.

— А почему?

— Я тебе уже говорила — он занят.

— А когда он из командировки вернется?

— Я не знаю, Матвей.

— Да как ты не знаешь! Все ты знаешь, только мне ничего не говоришь! Я что, маленький, да? Маленький? Почему от меня надо что-то скрывать?

— Матвей… Я тебе еще раз повторяю: папа в командировке в Озерске. Больше ничего не могу сказать.

— Ну ладно, пусть в Озерске. Тогда давай к нему сами поедем в выходной. Он рад будет, вот увидишь! Он тоже скучает, я знаю! Поедем, мам?

— Нет, сынок, никуда мы с тобой не поедем.

— Почему?

— Потому. Во-первых, в субботу я буду работать, очень много проблем. А во-вторых… Во-вторых, папе надо побыть одному. Бывают в жизни моменты, когда человеку просто необходимо побыть одному, когда ему ни с кем общаться не хочется, понимаешь?

— Понимаю. Значит, вы все-таки поссорились и разъехались в разные стороны. Но ведь это вы между собой поссорились, и ссорьтесь на здоровье, сколько хотите. Я-то здесь при чем? Почему папа на мои звонки не отвечает? Почему мне ни разу не позвонил? Почему? Почему?

Ника не знала, что ему ответить, сидела с опущенной головой. Нет, можно было что-то придумать, но иссякли внутренние ресурсы для лживой фантазии. Хорошо бы Маргариту Федоровну на помощь призвать, но не хотелось лишний раз ее беспокоить, и без того ходила по дому грустной, задумчивой тенью. Свое переживание в себе носила — материнское.

— Мам, но вы же не разведетесь, да? — тем временем продолжал свой допрос Матвей, не понимая его жестокости в силу присущего переходному возрасту эгоизма, — вы же не такие, как все, правда? У нас в школе у большинства пацанов и девчонок родители в разводе, а я как-то не думал об этом никогда. Не боялся, что и меня может коснуться. Я тебя очень прошу, мам, пожалуйста. Не разводитесь, а? Если папа тебя чем обидел, ты ему прости. Это же так просто, мам. А если ты его обидела, то первая прощения попроси. Ты же умная, правда?

В голосе сына было столько отчаяния и мольбы, что Ника едва сдерживала слезы. Если бы сказала хоть слово — точно бы расплакалась. Да и что она могла сказать? Я вовсе не умная, сынок? Я самая глупая женщина на свете? Женщина, посмевшая оглянуться на свою обиженную любовь? Только глупая женщина оглядывается и делает ошибки, а умная — никогда?

— Мам, ну чего ты молчишь? Мам?.. Я даже не знаю, что тебе еще сказать, как попросить. Ну хочешь, я футбольную школу брошу? Хочешь? Все для тебя, пожалуйста. Только папу верни.

А вот это уже был удар ниже пояса — к счастью, Матвей этого не понимал. Ребенок приносит на жертвенный алтарь самое дорогое, что у него есть. Каково это слушать матери, и без того утопающей в чувстве вины? Слушать и молчать — сказать-то в ответ нечего. Не объяснять же парню, что даже такая жертва окажется бесполезной.

Говорят, человека вовремя спасает инстинкт самосохранения, срабатывает в организме нужный тумблер, и собственное чувство вины, достигшее предельного значения, будто бы способно переродиться в ответное обвинение. Наверное, с Никой в этот момент именно это и случилось — вдруг вспомнила со злостью про Томку, да так, что задохнулась от нахлынувшей ярости, — как, как Томка посмела? За что? За проявленную к ней доброту и участие? Да как она могла вообще подойти к Севе со своей подлой информацией про Матвея! Кто ее просил! Зачем?!

И память тут же услужливо подсунула самый конец разговора с Мариной. Да, Марина спросила про Томку… Кто, мол, такая Томка? Антон ей звонил, сама видела в исходящих в его телефоне. И она ему тоже звонила.

У Ники даже ладони зачесались от злости — так захотелось немедленно все узнать. Хотя и без того было ясно, кто Томку на такое злодейство подвигнул. Но все равно: надо найти Томку. И посмотреть ей в глаза. И спросить — зачем? А главное — за что, Томка, за что?

— Мам, что с тобой? Тебе плохо? Ты бледная была, а потом такая красная стала… — услышала Ника озабоченный голос сына. И ринулась к нему, обняла за шею, прошептала горячо на ухо:

— Я очень, очень люблю тебя, сынок. И папа тебя любит и всегда будет любить, что бы с нами ни случилось, что бы ни произошло. Ты же знаешь, какой у нас папа, самый добрый, самый умный, самый лучший на свете. А футбольную школу бросать не надо, что ты. А сейчас иди спать, ладно? Надо обязательно выспаться, у тебя же завтра контрольная по математике, а потом еще тренировка. Не думай о плохом, сынок, ладно? Я тебя очень прошу.

— Хорошо, мам, я пойду спать. И я тебя тоже очень люблю. Прости, если задаю много вопросов. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сынок.

Матвей ушел, а она начала обдумывать план действий. В голове было горячо от злости, и не сиделось на месте, и пришлось выйти на воздух, чтобы остудиться немного. Ах, злость, какая ты мерзкая штука! Как сотрясаешь все тело, бегаешь внутри ледяными мурашками. Никогда и ни к кому ничего подобного не испытывала. Ну, Томка, держись.

К утру злость немного утихла, но желание найти Томку не исчезло. Вопрос был в том — как ее найти. Ника с удивлением обнаружила, что даже не знает «замужней» Томкиной фамилии. Вернее, не помнит. Очень давно это было, когда меж ними обсуждались матримониальные Томкины покушения, еще в той жизни.

Пробовала ей позвонить, но не получилось. Как тогда ее можно найти? Надо обязательно это сделать, иначе так и придется носить в себе эту нетерпеливую злость!

И вдруг вспомнила — кафе! Она увидела Томку в кафе в торговом центре! Она там работала, значит, и анкетные данные свои оставляла. И наверняка домашний адрес. Надо заехать в торговый центр, тем более это по пути! И много времени не займет!

Бармен в кафе выслушал просьбу Ники с вежливым, но осторожным удивлением:

— Да, я помню Тамару, конечно. Хотя помочь ничем не могу, извините. У нас были не столь близкие отношения, чтобы я знал ее домашний адрес.

— Да я понимаю… — кивнула Ника, — но ведь наверняка, кроме вас, кто-то знает.

— Вряд ли. Простите, но я вам ничем не могу помочь, к сожалению.

— А анкетные данные? У вас ведь берут ваши официальные паспортные данные при устройстве на работу? И прописку наверняка требуют? Где тут у вас отдел кадров?

— Насколько я знаю, у нас нет отдела кадров. Хозяйка сама все кадровые дела ведет и сама по ним отчитывается, куда надо.

— А как мне найти хозяйку? Она здесь бывает?

— Бывает, но редко. И я не уверен, что она выложит все данные первому встречному, это конфиденциальная информация, вы же понимаете. Только если из уголовного розыска придут. Вы, надеюсь, не из уголовного розыска?

— Нет…

— Ну вот видите. Так что извините, ничем не могу помочь. Может быть, кофе? Или выпьете чего-нибудь? У нас большой выбор коктейлей…

— Нет, я ничего не хочу. Но послушайте, неужели никак нельзя решить мою проблему? Понимаете, Тамара мне очень нужна, а я даже фамилии ее не помню.

Парень глянул на нее очень внимательно и, как показалось Нике, едва заметно пожал плечами. Что-то хотел сказать, но тут же и осекся с досадой. И тут до нее дошло — господи, все же очень просто! Человек денег за информацию хочет, и все дела! Как она раньше не догадалась?

Открыв сумочку, Ника вытащила бумажник, задумалась на секунду. Почему-то пришла в голову неуместная мысль: «Как в кино». Да, киношные герои всегда платят за нужную информацию. Интересно, сколько? Никогда не обращала внимания, какими купюрами они заманчиво шелестят перед носом потенциального информатора. А впрочем, какая разница?.. Пятьдесят долларов наверняка хватит. А если не хватит, можно и добавить.

Бармен оживился, увидев в ее руке бумажник, и одновременно напрягся, как гончая, которую держат за поводок. Ника воровато передвинула по столу купюру, и бармен тут же накрыл ее ладонью, проговорил быстро:

— Одну минуту, я сейчас.

И ушел куда-то. И тут же вернулся, но не один, а с какой-то женщиной. Глаза у нее были хоть и любопытные, но довольно испуганные.

— Это вы Тамару разыскиваете, что ли?

— Да, я. Мне бы ее адрес узнать.

— А вы кто ей будете?

Бармен поморщился, проговорил женщине недовольно:

— Какая тебе разница, кем она Тамаре приходится? Ты ведь знаешь адрес, говори. — И, повернувшись к Нике, пояснил торопливо: — Это Надежда, официантка. Она не местная, из Молдавии приехала, в паре с Тамарой работала. Она знает адрес.

— Да не знаю я адреса, что вы! — тихо проговорила женщина, прижав руки к груди. — Я только один раз у нее была. Мне ночевать негде было, Тамара к себе позвала.

— Так если была, значит, знаешь? — допытывался бармен, начиная раздражаться.

— Нет… Вернее, знаю, но я ни названия улицы, ни номера дома, ни номера квартиры не запомнила. Мы с Тамарой долго на автобусе ехали, потом по улице шли. Поздно вечером, темно уже было. Да и не квартира у Тамары вовсе, а маленькая комнатка. Я на полу спала, а утром сразу ушла.

— Визуально объяснить сможете? — с надеждой спросила Ника.

— Как? — испуганно распахнула глаза женщина.

— Ну, по внешним признакам… На какой автобусной остановке сошли, что рядом с домом было, может, магазин какой?..

— Мы на конечной остановке сошли. Помню, там с одной стороны лес был, а перед этим проехали по мосту через реку. На берегу, помню, огни были, музыка играла.

— Это Первомайский парк, должно быть, — сделал свое предположение бармен. Там выход есть на набережную, и недалеко от парка автобусное кольцо, точно. Это маршрут сорок девятого автобуса должен быть.

— А когда мы из автобуса вышли, то сначала по улице шли с частными домами. А потом свернули и на другую вышли, там дома были старые, двухэтажные. По-моему, мы в третий дом по счету зашли. Да, точно, третий. Зеленый такой, с облупившейся штукатуркой. А может, не зеленый, темно было. Дверь в квартиру на первом этаже, справа. Потом темный такой коридор… Мимо общей кухни… Мы тихо шли, на цыпочках, так Тамара велела, чтобы из общей кухни нас не увидели. Потом всю ночь, помню, кто-то шумел за дверью.

— Спасибо, Надежда. Вы очень хорошо все вспомнили, теперь я обязательно Тамару найду, — с благодарностью прижала руки к груди Ника. И тут же полезла в бумажник, достала еще одну пятидесятидолларовую купюру, протянула женщине. — Вот, возьмите, пожалуйста. Спасибо.

Надежда с опаской глянула на бармена, будто спрашивала: могу я взять, или по штату не полагается?.. Бармен ничего не сказал, только равнодушно пожал плечами. К стойке бара тем временем подошел посетитель, и парень с вежливой улыбкой приступил к своим обязанностям.

— Берите, Надежда, берите. — Ника сунула деньги женщине. — Вам не лишние, я думаю.

— Да что вы, конечно, не лишние. У меня дома трое детей остались, мал мала меньше. А тут пока заработаешь да за жилье половину отдашь. Спасибо вам большое. Тамаре от меня привет передавайте, скажите, что я помню ее доброту. Она ведь очень добрая женщина, меня ночевать к себе позвала, выручила. Жизнь такая трудная, все жмет и жмет, и не знаешь порой, куда приткнуться, а встретишь доброго человека, и уже легче.

— Да. Тамара очень добрая. Просто исключительно добрая, — вздохнула Ника, вставая с высокого стула. — Удачи вам, Надежда. А про жизнь, знаете, как говорят? Пожмет-пожмет да отпустит. Так что постарайтесь не унывать, все образуется.