— Но, мам?..

— Сева, я тебя прошу! Ты посмотри на Нику, она едва на ногах держится. Всю ночь со мной просидела. Досталось ей, бедняге. Да если бы не она, хлопотал бы сейчас по грустным похоронным делам и не увиделись бы. Спасибо господу богу, такую невестку послал! Значит, поживу еще, порадуюсь жизни!

Сева поднял голову, глянул на Нику с неловкой благодарностью. Она пожала плечами, отвернулась к окну, сердито отметив про себя, что актриса из Маргариты Федоровны вышла все-таки никудышная. Как бы сказал великий режиссер, глядя на этот спектакль: не верю. Но, как говорится, веришь не веришь, а смотри, что показывают. Кнопку на пульте не нажмешь и на другой канал не переключишься.

— Ну чего ты сидишь, сынок? Забирай Нику, вези домой. И правда, что мы тут расшумелись, видишь, все еще спят? И я тоже посплю… Идите, идите. Вам обоим надо после бессонной ночи в себя прийти.

— И в самом деле, пойдем… — положила ладонь Севе на плечо Ника. — После обеда приедем и заберем ее домой. Ничего страшного уже не случится, поверь мне. Идем, Сева…

С больничного крыльца они шагнули в туманный хмурый рассвет, и Ника содрогнулась всем телом от холода и усталости. Сева молча снял куртку, накинул ей на плечи. Пока шли до машины, Ника вдыхала в себя знакомый, родной запах, исходящий от Севиной куртки. Запах его тепла и хорошего дорогого одеколона, который сама дарила ему на какой-то праздник. То ли на день рождения, то ли на Новый год. А может, на годовщину свадьбы.

Сначала ехали молча по городу, пустынному об эту пору. Потом Сева повернулся к ней, спросил тихо:

— С мамой что-то серьезное, да? Она мне всей правды не говорит.

— В данном случае вообще никакой правды нет, Сева. Маргарита Федоровна придумала этот спектакль для тебя. Чтобы ты из Озерска приехал.

— Правда?

— Да.

— Надо же, а я поверил!.. Выходит, опять купился? Ну мама!..

— Не обижайся на нее, Сев. Не надо, пожалуйста! Ну что делать, если она такая? Если она так представляет себе материнскую любовь? Она ведь очень любит тебя. Как умеет, так и любит.

Сева ничего не ответил, даже головы к ней не повернул. А через какое-то время хмыкнул, прервав напряженное молчание, проговорил тихо:

— Да уж… Ничто под нашей несчастной луной не меняется. И маму свою узнаю, и жену Нику с ее философией. Что делать, если мама такая… Хм!

— Да, Сев, что делать?..

— Конечно, я и не спорю. Что делать, если все такие. Все очень удобно и понятно, что ж…

До дома доехали молча. Так же молча открыли калитку, молча пошли по влажной от ночного дождя дорожке, ведущей к крыльцу дома. Около крыльца остановились.

— Ника, нам надо поговорить…

— Да, конечно, — кивнула Ника. — Только пойдем в дом, я ужасно замерзла. И давай очень тихо, на цыпочках, а то Матвея разбудим. Наверх поднимемся, хорошо? В спальню. Просто там теплее.

Поднялись в спальню, и Ника достала из шкафа теплый плед, укуталась в него, села на кровать, поджав под себя ноги. Сева уселся на другую сторону кровати, подложив под спину подушку, спросил осторожно:

— Судя по нашим приготовлениям, разговор предстоит долгий?

— Да, Сева, очень долгий.

— Хорошо… Тогда расскажи мне все, Ника. Все с самого начала расскажи о том, чего я не знал.

— Да, согласна. И ты мне все расскажи. О том, чего я не знала.

* * *

Солнце за окном вступило в свои утренние права, когда они закончили свою взаимную исповедь. Правда, солнце в это утро было совсем хилым, едва просочилось через хмурые облака. Но все равно это было солнце. Ника даже прищурилась, загораживая лицо от назойливого луча. Сева молча глядел на нее, думал о чем-то. А может, ни о чем не думал. Когда выворачиваешь наизнанку все тайное и мучительное, что хранится в душе, на лишние думы уже и ресурса не остается. В себя бы прийти да разглядеть изнанку своего собеседника — такую же тайную и мучительную.

Внизу послышался шум, легкие шаги на лестнице, голоса.

— Кто там? С кем это Матвей разговаривает? — удивленно спросил Сева.

— Да это Томка. Она его завтраком кормит, наверное.

— Томка?

— Ну да…

— Неужели ты ей простила? Она ж тебя предала. То есть выдала твою тайну со всеми потрохами.

— Да, Сев, я ей простила. Понимаешь, я не смогла иначе.

— Понимаю, можешь не продолжать. Я даже знаю, что ты скажешь дальше. Что, мол, делать, если она такая, да?

Ника улыбнулась, пожала плечами, потом подтвердила грустно:

— Да, так и есть… Что делать, если она та-кая…

Сева откинул назад голову, рассмеялся тихо. Прикрыл глаза, поводил головой из стороны в сторону:

— Да уж, тебя не изменишь, это правда. И знаешь, в твоей философии что-то есть. Я это недавно понял, когда остался один, там, в Озерске. Иногда человеку надо остаться одному, чтобы увидеть со стороны тех, кто его окружает. И себя тоже. Да, я многое понял…

— И что же ты понял?

— А то, что ты во многом права. Не во всем я с тобой согласен, но во многом. По крайней мере, мне надо научиться уважать эту твою философию. Да, надо всегда принимать человека таким, какой он есть, со всеми его ошибками и тараканами. Тем более если любишь. А я очень люблю тебя, Ника. Ну что мне делать, если ты…такая? Просто любить и быть счастливым, что же еще.

Ника кивнула, втянула в себя воздух, прикусила губу. А на выдохе сбросила с себя плед, подалась всем телом вперед, крепко ухватила Севу за шею. Он принял в свои теплые руки ее легкое тело, застыл на секунду, закрыв глаза. Потом погладил по рыжим волосам, прислушался, спросил осторожно:

— Ты что, плачешь?

— Нет, я не плачу, что ты… — слезно проговорила Ника, еще сильнее сжимая руки на его шее. — Я сейчас так счастлива, если бы ты знал!.. Я очень люблю тебя, Сева. Я даже не знала, как я люблю тебя. Теперь я могу жить дальше — счастливой.

— Ладно, счастливая жена, отпусти мою шею. Пойду, с сыном поздороваюсь. Так соскучился по своему сыну, просто сил уже никаких не осталось.

— Так иди… Знаешь, как он тебя ждал? И тоже скучал. И даже бежать к тебе хотел, представляешь? Записку оставил: не волнуйтесь, мол, я к папе уехал. Я едва успела к поезду подбежать.

— Правда? Ай да Матвей!.. Слышишь меня, Матвей? — крикнул он громко, освобождаясь из объятий Ники.

— Папа? Ты дома? А ты где, папа? Иди сюда! — услышали они счастливый вопль мальчишки.

— Да, я сейчас! Я уже иду, сынок!

— Ура… Папа приехал… Папа приехал, ура!