Пугливой по своей природе Ребекка никогда не была, и все же сейчас она ощутила холодное прикосновение страха. У нее было отчетливое чувство, неясное ей самой, что она не одна, что сейчас с ней в комнате находится кто-то или что-то еще. «Ну конечно, это смешно. Кто мог войти в мою комнату глубокой ночью? Наверное, мне просто приснился дурной сон».

И тут она увидела темную тень на фоне светящейся тьмы, обозначавшей окно, и издала сдавленный крик.

Через несколько мгновений тень исчезла, Ребекка услышала звук, как будто дерево скользило по дереву.

Трясущимися руками она пыталась нащупать на ночном столике коробку со спичками, наконец найдя, зажгла свечу на подсвечнике.

Чтобы лучше осветить комнату, она подняла подсвечник над головой, и маленький язычок пламени, этот сгусток золотой жизни, встрепенулся и начал покачиваться, как будто действительно был живым. В комнате никого не было. Может, ей все приснилось?

Но вскоре откуда-то снизу донесся неясный звук – музыка, очень мягкая, едва слышная. Играли на каком-то незнакомом струнном инструменте. Мелодия тоже была странная, отдаленно напоминающая индийскую.

– Вот это один из старых павильонов. Всего их осталось четыре. Во времена моего деда их было не меньше дюжины.

– Как красиво, – проговорила Ребекка. Она держала Жака под руку. Они свернули с главной аллеи на более узкую, направляясь к искусно построенному сооружению, о котором как раз и шла речь. Павильон помещался на небольшом пространстве среди переплетений цветов и одичавшего винограда.

– Мы пытаемся поддерживать эти постройки в хорошем состоянии, регулярно ремонтируем их и подновляем роспись. – Жак оставил Ребекку у основания павильона и повернулся, чтобы помочь подняться Маргарет, а затем продолжил: – Отец никогда не делал попыток восстановить ландшафт острова в таком виде, в каком он был при его отце. Тем не менее мы прилагаем все усилия, чтобы держать аллеи в порядке, чтобы там можно было гулять и кататься верхом, а также следим за уцелевшими статуями и беседками. Все это мы стараемся сохранить для потомков.

– Просто восхитительно, – сказала Ребекка, слегка обмахиваясь веером. День только начинался, обещая быть ясным и жарким, а на этой небольшой поляне было очень влажно. Она чувствовала, как тонкая материя ее платья прилипла к спине, а между грудей скопились капельки пота.

Проснулись они с Маргарет поздно и после хорошего завтрака вышли на прогулку с Жаком. Первая обзорная экскурсия по ближайшим окрестностям.

Наблюдая за тем, как Жак помогает подняться Маргарет, как они вместе идут, Ребекка пришла к внезапному выводу: он относится к Маргарет с такой же предупредительностью и с тем же интересом, что и к ней, Ребекке. Это было настолько необычно, что девушка даже повеселела.

– Мне хотелось бы немного посидеть, – проговорила Ребекка, соблазнительно поглядев на него поверх своего медленно двигающегося веера. – Туда внутрь войти можно? Там достаточно чисто?

– Если даже там и недостаточно чисто, то зачем же здесь я? – отозвался он с мягкой улыбкой, которая почему-то всегда придавала ему слегка меланхолический вид. – Место для вас я обязательно расчищу.

Достав из кармана большой батистовый платок, он перепрыгнул через три ступеньки и начал смахивать пыль с деревянных скамеек.

Они уселись в тени под причудливо изогнутой крышей павильона, где оказалось немного прохладнее, и Ребекка решила пустить в ход один из своих главных приемов. Она посмотрела на Жака в упор, посмотрела так, как умела это делать только она. Обычно взгляд действовал безотказно: молодой человек немедленно начинал заикаться и краснеть. Однако с Жаком ничего подобного не произошло. Он спокойно стоял рядом и смотрел на нее с доброжелательным интересом.

– В своих письмах дядя Эдуард упоминал, что вы только недавно возвратились домой: вы служили офицером в американской армии. Он писал, что вы участвовали в Битве при Новом Орлеане[7]. Большое счастье, что вам удалось уцелеть и вы даже не были ранены.

Его лицо застыло и приняло отсутствующее выражение. Он едва заметно кивнул:

– Да, это верно. Я служил под началом генерала Эндрю Джэксона.

Маргарет незаметно толкнула Ребекку локтем в бок, и та поспешно добавила:

– О, Жак, я совсем не хотела напоминать вам о чем-то неприятном. Прошу вас, пожалуйста, простите меня. Мне бы только хотелось надеяться: вас не огорчает то, что мы англичанки. Живя в Индии, мы читали сообщения об этой войне в газетах, которые приходили из Лондона – правда, доходили они до нас очень поздно, – и все время переживали: как же это так, наш американский кузен и наши британские солдаты сейчас там сражаются друг против друга.

Жак полувопросительно вскинул одну бровь – Ребекка уже заметила эту его особенность.

– Потрясающе, Ребекка: вам так много известно о здешних событиях. Конечно же, то, что вы англичанки, для меня абсолютно ничего не значит, как, по-видимому, и для вас тот факт, что я американец. Главное – это наше родство и доброе расположение друг к другу.

Он перевел взгляд на Маргарет. Ребекка нашла это забавным: похоже, он решил уделять равное внимание им обеим.

– А вы, Маргарет, тоже интересуетесь политикой и войнами?

Маргарет покраснела.

– Нет. Боюсь, что нет. Должна признаться, перед любым насилием я испытываю только ужас и больше ничего, а политика мне не нравится. В Индии тоже достаточно проблем, о которых постоянно говорят, и избежать того, чтобы не слышать, как их обсуждают, мне не удается. В существовании большинства этих проблем я обвиняю политиков, а о том, что происходит в остальных частях мира, мне и вовсе знать не хочется.

Он серьезно кивнул:

– Пожалуй, вы поступаете мудро.

Его слова почти заглушил стук лошадиных копыт, который донесся со стороны главной аллеи. Ребекка повернула голову и успела заметить между деревьями силуэт крупного черного коня и спину всадника, пригнувшегося к луке седла.

– Кто это? – воскликнула она, когда конь с всадником скрылись из виду.

Жак улыбнулся:

– Я думаю, это Арман. Только он один на этом острове совершает такие конные прогулки.

– Ну а если бы мы в это время оказались на аллее? – спросила Ребекка. – Он поехал бы прямо на нас?

– О, не думаю, чтобы дело приняло такой ужасный оборот. – Жак беззаботно рассмеялся. – Хотя, конечно, он мог бы немножко напугать вас, милые дамы. – Заметив на лицах обеих девушек смущение, он поспешил добавить: – Не следует строго судить Армана. Для него езда верхом – это то же, что для некоторых мужчин алкоголь. Он скачет, чтобы снять напряжение и остудить гнев.

– Хм, – произнесла Ребекка, энергично обмахиваясь веером, – в таком случае он должен ездить верхом постоянно, потому что, с тех пор как мы здесь, он пребывает только в плохом настроении и никаком другом.

– Ребекка! – вырвалось у Маргарет. – Невежливо так говорить об Армане!

Ребекка пожала плечами:

– Наверное, невежливо, но тем не менее это правда.

Жак сделал рукой успокаивающий жест:

– Это действительно правда, но его гнев направлен не на вас, Ребекка, и не на вас, Маргарет. Прошу мне поверить. Просто он не желает находиться здесь, на острове, а отец считает, что он должен остаться по крайней мере еще на несколько дней. Арману остров не нравится, никогда не нравился. Он хочет жить в Ле-Шене.

Ребекка перестала обмахиваться веером и вопросительно посмотрела на Жака.

– Ле-Шен? По-французски это, кажется, означает «дубы». Что это такое?

– Одна из наших двух плантаций. Мы там выращиваем хлопок и немного индиго. Другая большая плантация, расположенная рядом, отведена под рис. Арман управляет Ле-Шеном, а я недавно получил задание от отца вести дела в Мидлмарше, в нашем рисовом владении.

– И обычно вы живете там, в Мидлмарше? – спросила Ребекка. Ответа она ожидала с некоторым опасением, потому что без Жака их жизнь на острове будет не такой интересной, как она уже себе ее нарисовала.

Он покачал головой:

– Пока там еще нет нормального дома, поэтому я постоянно живу здесь. Но это довольно близко, и я могу регулярно посещать плантацию, живя здесь, на острове, или в нашем доме в Саванне. В Мидлмарше построены только хижины для рабочих и надсмотрщиков, а также разного рода амбары.

– А в Ле-Шене? – спросила Ребекка, еще раз отметив про себя, что Молино очень богаты: две плантации, дом в Саванне и «Дом мечты».

– Там есть дом, но, конечно, не такой, как «Дом мечты». Это очень простой, небольшой дом, но Арману он, видимо, нравится. Во всяком случае, брат предпочитает жить там, а не на острове.

Ребекка покачала головой:

– Все-таки непонятно, почему ему не нравится Берег Пиратов. Здесь так мило. А ты как считаешь, Маргарет?

Маргарет кивнула:

– Здесь действительно очень мило, но, может быть, у Армана есть причины стремиться в Ле-Шен?

– Да, – задумчиво проговорил Жак. – Я полагаю, у него есть причины, но должен признаться, что не знаю какие. Своими секретами Арман ни с кем не делится, даже с ближайшими родственниками.

По возвращении их уже ждал чайный стол, накрытый в небольшой гостиной, которая располагалась в затененной части дома.

Девушек приветствовали Эдуард и Фелис; они сидели на великолепнейшем, обитом голубым шелком диване. Арман еще не появился. Ребекка вдруг поняла, что ей очень хочется, чтобы он не пришел. Несомненно, без чего было бы куда приятнее.

Принимая из рук Фелис чашку ароматного чая, Ребекка заметила, что та выглядит неважно – вся бледная, глаза покрасневшие; можно было даже подумать, что она плакала. Кроме того, хозяйка почти все время молчала.

Эдуард же, напротив, пребывал в отличнейшем настроении, чувствовалось, энергия у него бьет через край. Когда он поднялся, чтобы помочь девушкам усесться за стол, Ребекка обратила внимание, что цвет лица у него прекрасный, а глаза так просто сияют.

Ребекка заметила также, что он сжал ей руку несколько сильнее, чем допускалось этикетом, но не придала этому значения.

– Итак, молодые дамы, надеюсь, ваша прогулка была удачной? – весело спросил он. – А Жак? Достаточно ли он был внимателен?

Маргарет сильно покраснела, и у Ребекки мелькнула смутная мысль: почему, собственно, она всегда краснеет, когда речь заходит о Жаке?

– Да, дядя Эдуард, – едва слышно проговорила Маргарет, – нам очень понравились окрестности.

– И Жак ухаживал за нами как истинный джентльмен, каким он, собственно, и является, – добавила Ребекка, вспыхнув улыбкой.

– Замечательно, я так и думал. Вы знаете, я все время пытался передать ему свое восприятие прекрасного, воспитать в нем ценителя красоты. А красоту, как известно, необходимо лелеять, нежить и холить.

Он слегка поклонился, и Ребекка кивнула в ответ, давая понять, что оценила этот тонкий комплимент. Надо признать, что Эдуард так же обаятелен, как и его старший сын. В обществе привлекательных мужчин она всегда находилась в приподнятом настроении.

– Плохо только то, что с его братом мне не удалось достичь таких же успехов. – Эдуард поставил чашку и потянулся за очень вкусным на вид глазированным бисквитом.

– Но зачем же себя обвинять, отец? – шутливым тоном произнес Арман, появляясь в дверях. – Ведь у тебя под рукой не оказалось столь же хорошего материала, над которым можно было бы успешно поработать.

Маргарет начала пристально разглядывать внутренность своей чашки. Она не любила всякие сцены и ожидала сейчас что-нибудь подобное, потому что Эдуард сделал, по ее мнению, нетактичное замечание относительно младшего сына, а тот его услышал. Но, бросив беглый взгляд на Эдуарда, она увидела, что тот даже и бровью не повел.

– А, Арман. Ты наконец соблаговолил присоединиться к нам. Бери стул, мой мальчик, и перестань так зло на нас смотреть, а то наши очаровательные гостьи подумают, что ты совсем не умеешь себя вести.

Ребекка посмотрела на Армана с некоторым любопытством. Он был неотесанным, тут нет вопросов, но все равно, Эдуард разговаривал с ним слишком жестко. Тон и манера говорить были почти презрительными. Очевидно, у Эдуарда с младшим сыном конфликт. Интересно!

Она повернулась к Маргарет и обнаружила, что та сидит потупив взор. Зная, насколько сильно сестра ненавидит сцены, Ребекка решила перевести разговор на другую тему.

– Фелис, – быстро произнесла она, – вчера вечером в музыкальной гостиной я слышала, вы говорили Маргарет, что никто из вас не умеет играть на этих странных китайских инструментах. Я правильно поняла?

Ей показалось, что Фелис слегка разволновалась. Отвечая Ребекке, она повернулась на стуле, при этом ее лицо искривила легкая гримаса – вероятно, от боли.

Кроме Ребекки, это заметил только один человек, Арман. Его глаза посуровели еще больше. Он все никак не мог выбрать стул, чтобы присоединиться к чаепитию.

– Да, конечно, моя дорогая. Вчера мы вскользь задели эту тему. Действительно, так оно и есть.