— Кто? — спросил маркиз напряженным голосом.

Гермия не имела ни малейшего представления, что он ожидал от нее такого же ответа, который дала бы ему любая другая женщина, которую он когда-либо знал: ответа, что ей будет недоставать его.

— Ваши лошади! — выпалила Гермия. — Каждый, кто ездит верхом так хорошо, как вы, не может не любить животных, и, может быть, ваши лошади именно потому так часто выигрывают скачки, что знают о вашей любви к ним.

Маркиз молчал, и она задумчиво продолжала:

— Вот почему я была уверена, что вы пропали не потому, что лошадь сбросила вас, как думали многие!

— Об этом я как-то не задумывался раньше, — тихо сказал маркиз.

— Так задумайтесь теперь, — настаивала Гермия, — и берегите свою жизнь хотя бы ради лошадей, которые ожидают вас в своих стойлах и не могут дождаться, когда вы вновь посетите их.

Маркиз хотел что-то ответить, но тут открылась дверь спальной комнаты и вошел граф.

Он казался очень большим в этой маленькой комнате, и когда Гермия торопливо поднялась со стула, он взглянул на нее, как ей показалось, довольно угрюмо.

— Доброе утро, дядя Джон! — сказала она и поцеловала его в щеку.

— Доброе утро, Гермия! — ответил граф. — Как себя чувствует ваш пациент?

— Как видите, ему намного лучше, и мама очень довольна им.

— Прекрасно! — воскликнул граф. — Так значит, с разрешения доктора мы можем забрать его обратно в усадьбу?

Гермия хотела было протестовать, но вовремя прикусила язык.

Вместо этого она сказала:

— Я думаю, вы хотите поговорить с его светлостью наедине, да и доктор Грэйсон настаивает, чтобы у него не было более одного посетителя одновременно.

Она пошла к двери, но дойдя до нее, повернулась и спросила:

— Вам принести чего-нибудь, дядя Джон? Чашечку кофе или, может быть, бокал портвейна?

Упомянув о портвейне, она внезапно испугалась, что ее дядя поймет, что она предлагает ему его же собственный портвейн.

Только прошлым вечером, когда Хиксон подавал им ужин в столовой, он, наливая прекрасный кларет в бокал викария, сказал:

— Я подумал, сэр, что вы захотите бокал портвейна сегодня вечером, и наполнил им графин.

— Превосходная идея, Хиксон! — ответил викарий.

Но тут он увидел выражение лица жены и добавил:

— Но я надеюсь, что ты получил разрешение графа приносить вино из усадьбы?

— Я уверен, что его светлость хочет, чтобы мой господин получал все, к чему привык, и пил бы то, что Он пил в усадьбе, — ответил Хиксон. — Но мой господин не любит пить один и велел мне, чтобы я подавал портвейн и вам тоже, сэр.

Хиксон произнес это с такой нарочитой настойчивостью, что Гермия заподозрила, что маркиз на самом деле ничего подобного не говорил.

Он, вероятно, считал само собой разумеющимся то, что викарий должен пить за столом вино, как и он сам.

Ему и в голову не приходило, что в доме викария вино было роскошью, которую они могли позволить себе лишь по особым случаям, таким как Рождество, дни рождения или прием гостей, которых практически не бывало.

Однако граф ответил:

— Спасибо, Гермия, ничего не надо.

Она закрыла дверь и побежала вниз, горячо надеясь, что дядя не скажет ничего, что расстроило бы ее отца.

Она знала, однако, что ее отец любил доставлять себе подобные удовольствия.

Поскольку она думала о нем все время, ее отец вошел в дом через парадную дверь, как будто вызванный магией ее мыслей, отряхивая свою шляпу, мокрую от дождя.

— Я смотрю, Джон здесь! — заметил он.

Гермия знала, что великолепный фаэтон графа, запряженный двумя породистыми лошадьми, с лакеем и кучером на козлах, ожидает возле дома.

— Да, он разговаривает с маркизом, папа, и прибыл только что. Поэтому подожди минуты две, прежде чем присоединяться к ним, потому что доктор Грэйсон сказал, что его светлости необходимо как можно больше покоя.

— Мне будет жаль расстаться с ним, — заметил викарий, входя в гостиную. — Разговаривая с ним вчера, я понял, что он очень разумный человек.

— Мне тоже так показалось, — ответила Гермия.

Она подумала" что маркизу, с его умом, будет скучно с Мэрилин, если он женится на ней.

Она не прочла ни одной книги, не интересовалась ни политической ситуацией, ни чем-либо иным, не касающимся ее светской жизни.

Но Гермия тут же упрекнула себя за недостаточную доброту, уверяя себя, что Мэрилин была бы самой подходящей женой для маркиза и выглядела бы очень красивой и грациозной во главе его стола.

«Я уверена, что они хорошо подходят друг другу», — пыталась она убедить себя, хотя и знала, что это было не правдой.

— Где твоя мама? — спросил викарий.

Подобные вопросы были привычны для Гермии, поскольку ее отец и мать скучали друг без друга, если расставались даже на час в течение дня.

Каждый из них задавал ей подобный вопрос сразу же, как возвращался домой.

— Кроме других, она пошла еще навестить миссис Барлес, — ответила Гермия. — Старушка стала очень плоха за последние несколько дней, потому что все время беспокоится за Бэна.

— Он всегда доставляет беспокойство, — заметил викарий, — но в этом ведь нет ничего нового.

Гермия знала, что миссис Барлес в своем путающемся сознании испытывала ужасный страх, боясь, что Бэна привлекут к ответственности за то, что он помог тем, кто напал на маркиза.

Она не сказала ничего об этом отцу и" чтобы переменить предмет разговора, спросила:

— С кем ты встречался сегодня, папа?

— Как обычно, с мужчинами, которые приходят во все большее и большее отчаяние, потому что не могут найти работу, — ответил викарий. — Я должен еще поговорить с Джоном, но Бог ведает, будет ли он меня слушать!

Они услышали тяжелые шаги графа, спускавшегося по лестнице.

Викарий вышел из гостиной в холл со словами приветствия:

— Рад видеть тебя, Джон! Как видишь, наш пациент воспрял духом и выглядит, как прежде.

— Во всяком случае, он полон новых идей, — заметил граф.

Он не вышел через открытую наружную дверь, как ожидала Гермия, но прошел в гостиную, и викарий последовал за ним.

Граф стоял, повернувшись спиной к камину, с недовольной складкой между глаз.

— Мы с Деверилем обсуждали проблему безработицы, — сказал он, — перед тем как я оставил его и его чуть не убили по наущению его кузена.

— Проблему безработицы? — переспросил с удивлением викарий.

— А сейчас он опять говорил об этом, — продолжал граф, — и убежден, что я должен построить лесопилку, поскольку теперь, после воины, выросла потребность в древесине.

Гермия слушала, затаив дыхание.

Она с трудом могла доверить, что эти слова вылетели из уст дяди.

— Мне трудно, — продолжал граф, — не прислушаться к его предложению. Но поскольку у меня нет времени, а для этого придется нанимать множество тех бездельников, о которых ты так печешься, Стэнтон, я хочу поручить это тебе!

— Поручить это мне? — вырвалось у викария.

Гермия знала, что ее отец, так же как и она, был поражен тем, что сказал граф.

— Да, так я и сказал, — ответил граф, — так что займись этим. Нанимай кого хочешь и сколько хочешь, но я желаю, чтобы дело это приносило прибыль или по крайней мере не было убыточным в течение двух иди трех лет.

После этого мы решим, следует ли его продолжить.

Викарий глубоко вздохнул, прежде чем произнес:

— Я могу только поблагодарить тебя, Джон, от всего сердца.

— Только не докучай мне деталями, — продолжил граф, — и совершай все финансовые дела с моим счетоводом. Я скажу ему, чтобы он приехал из Лондона встретиться с тобой.

С этими словами граф вышел из гостиной, как будто раскаиваясь в своей собственной щедрости, и его брат последовал за ним, все еще с трудом веря, что это ему не приснилось.

Гермия сжала руки, поняв, что маркиз таким образом показывает им свою благодарность.

Затем, чувствуя, что она должна сказать ему, что это для них значит и как это удивительно, она побежала вверх по лестнице к его спальне.

Гермия вошла в его комнату, закрыла за собой дверь и некоторое время стояла, просто глядя на него, лежавшего в кровати.

Он не казался в тот момент ни циничным, ни скучающим, и от этой необычности его вида она почему-то смутилась.

Он уже не выглядел тем незнакомцем, похожим на Дьявола, который осмелился поцеловать ее и которого она за это возненавидела!

Она молчала, и маркиз повернул к ней голову. Она подбежала и опустилась на колени рядом с кроватью.

— Как вам удалось совершить… такое… чудо, — уговорить дядю Джона создать лесопилку? — сказала она прерывающимся голосом. — Это поразительно… поразительно! Папа будет так… счастлив!

— А вы? — спросил маркиз— Я вижу, что вы тоже счастливы.

— Конечно, и я знаю, что мама будет на коленях благодарить за это Бога, как я… благодарю вас.

В ее глазах, глядящих на него; были видны слезы, и маркиз после небольшего молчания сказал своим обычным насмешливым голосом:

— Если вы так горячо благодарите за лесопилку, что же вы сказали бы, если бы я предложил вам бриллиантовое ожерелье?

Поразившись его столь неожиданному замечанию, Гермия села на свои согнутые ноги и рассмеялась.

— В настоящий момент я предпочитаю лесопилку для папы всему остальному в мире! Хотя я не могу надеть ее на шею, я ощущаю очень, очень большую гордость оттого, что… возможно, то, что я… сказала вам, помогло вам… убедить дядю Джона сделать что-то для людей, которые… не могут найти работу.

Маркиз глядел на Гермию, не произнося ни слова.

Открылась дверь, и в комнату вошла миссис Брук.

Она выглядела очень симпатичной, с ее волосами — почти такого же цвета, что и у ее дочери — немного растрепавшимися, поскольку она сняла шляпку, поднимаясь по лестнице.

Она держала ее в руке, ее щеки разгорелись, а глаза сияли, когда она обратилась к маркизу:

— Я думаю, Гермия уже поблагодарила вас, что и я хочу сделать теперь.

— Я думаю, ваш муж справится с этой работой, — ответил маркиз. — А теперь сядьте пожалуйста, миссис Брук, я хочу поговорить с вами.

Гермия встала на ноги, чтобы выйти, но маркиз сказал:

— Вы должны остаться, Гермия, поскольку это касается вас.

Это прозвучало очень серьезно, и Гермия с опаской взглянула на него, гадая, что он хочет сказать.

Она села на стул, беспокоясь, что он может открыть ее матери то, о чем она еще не знала.

Приподнявшись повыше на своих подушках, маркиз сказал:

— Лежа здесь, я все время думал, какой подарок я мог бы преподнести вашей семье за всю вашу доброту.

— Нам ничего не нужно, — тихо произнесла миссис Брук.

— Я ожидал, что вы скажете это, — ответил маркиз, — но я взял себе за правило: всегда оплачивать свои долги.

Он помолчал, затем угрюмо добавил:

— В противоположность некоторым!

Гермия подумала, что он имеет в виду Рошфора де Виля.

— Я только рада, что мы имели возможность чем-либо помочь вам, — улыбнулась миссис Брук.

— Я все еще, кстати, ценю мою жизнь очень высоко, несмотря ни на что, — ответил маркиз, — и поскольку Гермии я обязан тем, что Остался жив, в обычных обстоятельствах я послал бы ей очень дорогое ювелирное изделие, чтобы выразить мою благодарность.

Миссис Брук собиралась что-то сказать, но он быстро продолжил:

— Вместо этого у меня есть другая идея, которая — я надеюсь — встретит ваше одобрение, и, кстати, это будет означать исполнение одного из ваших желаний.

Гермия, наблюдавшая за ним, пока он говорил, ощутила, как у нее захватило дух от того, что он сказал далее:

— Я решил, что моим подарком Гермии будет поездка на несколько недель в Лондон вплоть до окончания светского сезона.

Миссис Брук онемела от изумления и, не веря собственному слуху, глядела, пораженная, на продолжавшего маркиза:

— У меня есть сестра, леди Лэнгдон, которая овдовела и чувствует себя одинокой и несчастной после того, как ее муж был убит в битве при Ватерлоо. Я знаю, что она получит огромное удовольствие, сопровождая Гермию на балы и вводя ее в светский мир.

Скривив губы в улыбке, он добавил:

— Она также, я думаю, обладает очень хорошим вкусом в выборе нарядов и будет в восторге от возложенной на нее роли сказочной феи, наряжающей Гермию!

— Это… невозможно! — задохнувшись от неожиданности, выговорила миссис Брук. — Мы не смогли бы принять такого подарка!

— Нет ничего невозможного, — возразил маркиз, — если, конечно, вы не откажете своей дочери в том, что для нее лучше всего. И это — возможность, которую просто нельзя упускать.

Поскольку это было несомненной истиной, миссис Брук не смогла ничего ответить, и маркиз продолжил:

— Я сам дам небольшой бал для Гермии в моем доме в Лондоне, а моя сестра позаботится, чтобы она была приглашена на все другие балы вплоть до окончания сезона. Так что нам остается сделать только одно.